Маленькая парикмахерская в гостинице «Первомайская» была в двух шагах от Крещатика. Два кресла, два столика, два зеркала, между которыми висела табличка «Не оскорбляй мастера чаевыми», и два Лёни — парикмахера. Один седой, вальяжный, переехавший из Западной Украины. Западэнец стриг модно, и в пятидесятые годы мало кто в Киеве мог накрутить кок, как этот Лёня. У него стриглись многие городские известности. Не только такие, как Сандаль, виртуозный фарцовщик, владевший всеми свободно конвертируемыми языками, или Юра Дымов, огромный сорокалетний юноша, оформлявший к праздникам магазины с помощью одного гипсового бюста Ленина и двадцати метров кумача, а в свободное от праздников время буйно, с битой посудой, гулявший в ресторане «Динамо» и не знавший отказа в любви. Впрочем, я помню (моей ручкой писал), как однажды в лирическом настроении он послал с официантом на соседний стол салфетку, на которой начертал: «Валя, приходите к нам за стол в нас весело и есть что выпить». Но черноокая красавица Валька Жук, и без Дымова жившая весело и впоследствии в качестве загадочной русской натуры вышедшая за известного польского кинорежиссера Ежи Гофмана, ответила на обратной стороне салфетки: «От того не зависит за каким столом!»

У западэнца стриглись и серьезные люди. Народный артист Юрий Сергеевич Лавров (подаривший на четвертый мой день рождения в Грозном, где театр был в эвакуации, а отец после ранения в госпитале, бутафорский ППШ) сиживал в кресле у модного цирюльника, читая, пока его стригли, булгаковскую «Белую гвардию», демонстративно обернутую в бумагу цветов царского тогда триколора. И Кирилл Юрьевич Лавров, тогда молодой актер и недавний солдат войны, тоже стригся в «Первомайской» у этого Лёни. И едва не женившийся на дочери Юрия Сергеевича, милейшей Кире (любил он это имя), футболист Андрей Биба делал здесь невысокую, но аккуратную укладку с пробором, возможно, даже бритым. Здесь я встречал и мужского закройщика Дубровского, шившего из трофейных еще отрезов всем киевским знаменитостям, и в том числе великому Протасову русской сцены — Михаилу Федоровичу Романову, тоже, кстати, Лёниному клиенту.

По агитационным словам моей мамы, так и не увидевшей меня за свою долгую жизнь в брючной паре, «в костюмах Дубровского хотелось петь, танцевать, я знаю… купаться».

И всем, кто только не ходил к нему, занятый западэнец, так и не научившийся толком говорить ни на одном языке, советовал зайти для стрижки завтра с утра — «з’утра». Так его и звали Зутра. А другого — просто Лёня. И стриг тот спокойно: виски и затылки «на нет», и везде ровно. У него были свои вечные клиенты с прическами, унаследованными от времен карточной системы, и если он уезжал к родственникам в Корсунь за картошкой, они, понемногу обрастая, ждали его возвращения.

Моя мама, для которой стрижка была всю жизнь важным критерием оценки моих друзей и вообще человека, с детства отправляла меня к правильному Лёне, и все было хорошо. Но как только, достигнув семнадцати лет, я пересел в кресло Зутра, у меня начались неприятности. Мне резали узкие брюки дружинники, исключали из института и комсомола и даже упомянули в фельетоне под названием «Когда у бычков режутся зубы». Потом я стал стричься наголо, и проблемы с мамой и обществом разрешились. А пока я сидел у небольшого столика, заваленного старыми парикмахерскими журналами, ожидая своей очереди.

За окном, на бывшей теперь улице Ленина, ранее Фундуклеевской, милиционеры загоняли на тротуар горожан, отпущенных с работы для встречи президента неожиданно ставшей опять дружественной нам Югославии. Люди радовались хорошей погоде, махали друг другу трехцветными флажками, ели мороженое и, улыбаясь, заглядывали к нам в окно. Среди них были совершенно незнакомые прехорошенькие киевлянки.

Смущаясь, я вытащил из рыхлой стопки потрепанный «Огонек» и стал его листать. На третьей странице обложки был как раз нарисованный Кукрыниксами маршал Тито, летящий по воздуху, видимо, на родину, с черным отпечатком сапога и надписью «made in USA» на заднице. Он имел неприятный вид и чем-то напоминал обычно изображаемого этими художниками генералиссимуса Франко. Правда, Франко всегда бывал с зазубренным окровавленным топором и в пилотке, а Тито — в маршальской фуражке, которая слетела.

— Клика Тито — Ранкович… Это старье надо выбросить, — сказал я, усаживаясь в кресло, — а то будут неприятности.

— У кого будут? — спросил Лёня Зутра, повязывая меня салфеткой.

— У Тито.

— Он шутит? Он шутит, — успокоился мастер.

— Сейчас Тито поедет мимо. Заметит парикмахерскую. Захочет постричься — и увидит себя в таком виде, будет ему приятно?

— У тебя мысли, Юра! Кстати, как его фамилия? Тито?

— Тито.

— А Броз? Жены его фамилия Йованка Броз. Нина, салфетки!

— У него двойная фамилия — Иосип Броз Тито.

— Двойная, правильно, — вмешался другой Лёня. — Тито-Ранкович его фамилия.

— Нет, Ранкович — это кто-то второй.

— Второй? — переспросил западэнец, обдувая мой кок феном. — А не третий?

— Почему третий? Броз, Тито, Ранкович — так вы считаете?

— Я считаю правильно. Клика — раз, Тито — два и Ранкович — три… Виски прямые? (Это мне.) Файно!

— Клика — это не фамилия, — отвлекся другой Лёня. — Это учреждение.

— Подумать!.. Скажи мне правду, Юра. Ты учишься на физкультурника, у вас там говорят. — Зутра тревожно посмотрел через зеркало мне в глаза. — Для нас это очень плохо?

— Но это у них уже прошло, — опять вмешался другой Лёня.

— Лёня прав? А то он поедет мимо, и не знаешь, что кричать… А жена, значит, все-таки Броз… Он ей не доверяет вторую фамилию. У них тоже не слава богу в семье…

— Красивая женщина, — сказал другой Лёня, поднимая брови в знак одобрения выбора Тито. — Я видел последний журнал, там она в темных очках.

— Мне бы предложили такой ассортимент, я взял бы не хуже, ты меня знаешь. Кстати, у него мама!.. — Он одобрительно похлопал меня по плечу, снимая салфетку.

Мама действительно была красива, папа обаятелен, друзья верны, погода солнечна, киевское «Динамо» прекрасно, закройщик Дубровский безупречен, времена мирные. Кажется.

P.S. _ Этот снимок не имеет отношения к рассказу, только ко времени. На нем изображен портной (мифическая фигура для автора), отрезы и «Зингер»…_

Кто же тогда руководил страной? Не Хрущев ли?