Это как грибной дождь: с неба сыплет, а солнце светит. Небо уже весеннее, высокое, с голубизной в разрывах облаков. Свежий снег прикрыл слежавшиеся грязные комья, которым только растаять осталось, и сугробы стали зимне-внушительными. А зимнего настроения все равно не получалось — ни у меня, ни у птиц, которые уверенно ломали снежную тишину.
Машины облеплены снегом даже с боков. С крыш льет, иногда прямо на припаркованные автомобили — такой вот персональный ледяной дождь, то-то хозяевам будет сюрприз. Во дворах люди с недовольными лицами чистят машины от нежданной напасти. А на детской площадке мальчик чистит крышу горки-домика. Так усердно, что даже взобрался на эту крышу верхом, невзирая на испуг матери. Молодые мамы сориентировались моментально: утром малыши вышли гулять с санками и лопатками.
— Ну что, опять снег? — улыбнулась я мамаше, перебирающейся через сугроб с коляской.
— А Маруся рада, — указала она на детскую площадку. Двухлетняя Маруся сидела посреди площадки с ледянкой в руках и явно не хотела уходить.
Есть в городе люди, для которых снегопад — не досада и не радость, а работа. И они почти незаметны для москвичей — только скрежет лопат иногда напоминает о том, что они есть. Я обычно проходила мимо невидимок, а теперь вот — задание редакции: угостить их чаем. Повесив на плечо литровый термос, выданный в редакции, брожу по улицам и дворам.
— Здравствуйте, хотите чаю?
Ступор. Изумленно разглядывает меня. Потом смущенно: «Как вы угадали, я как раз чаю хотел…» Дворник из Таджикистана не спеша пьет и рассказывает: регулярно приезжает в Москву на заработки аж с 99-го года, так что и говорит по-русски, и ориентируется в городе хорошо. Местный ДЕЗ селит работников в общагу, а за работу, где дают жилье, надо держаться крепко. Дома — жена, детей еще нет: на детей надо сначала заработать. А пока он чистит двор и ждет последнего снегопада — на работе предупредили, что в ближайшие дни ожидается снег, особенно сильный — 19 марта.
— Как вас зовут?
— Здесь — Саша.
— А по-настоящему?
— Если я скажу, вы все равно не запомните, — говорит он, но затем признается: — Шадман.
Видимо, выговаривать его имя в Москве отказываются.
«Слушаешь шансон или тыкаешь айфон — не суть важно. Помни про свой район» — напомнило граффити уличного художника Кирилла Кто через переулок от работающего Шадмана. Примерно там же я встретила узбека Рому — он сидел на корточках у стены дома в очень грязном рабочем комбинезоне: он закончил дома колледж, выучился банковскому делу, но работы по специальности там не нашлось. Дома он был всего два месяца за последние три года. Говорили-говорили, а Рома так и не справился с подозрением, что я из ФМС и сейчас спрошу у него регистрацию. Но, так или иначе, он продолжал трещать как пулемет на ломаном русском — как человек, который впервые за долгое время с кем-то разговаривает.
— Просто так угощаете? — уточнили мужики с лопатами на уже почти очищенном Чистопрудном бульваре. — Бесплатно?
— Зеленый, — протянул тот, что помладше, улыбчивый русский парень, глотая чай и лучась удовольствием. Это не дворники, а озеленители — работают в парке. Внезапный снег для них — не сюрприз.
— По старому календарю-то еще два дня зимы, весна на самом деле после 15 марта наступает, — просветили они меня.
— По юлианскому?
— По старославянскому, — заявили они и продолжили работу, пожелав счастья, здоровья и всевозможных благ мне, моим родителям и всем будущим потомкам.
А я пристроилась за мужчинами, которые тоже обсуждали национальное наследие. «У нас же все Иваны: Иван-дурак, Иван-царевич… Это традиционное русское имя!» — убеждал один другого. За ними дошагала до Покровского бульвара, где разгребал снег еще один озеленитель, Иван — грязноватая шапка на голове, зато румянец во всю щеку. От чая он отказался: ему и без того было жарко работать.
— Вы работаете, а хоть бы кто спасибо сказал, — попыталась я как-то объяснить свое чайное предложение.
— Знаете, раза два нас благодарили, и оба раза — женщины. А так — мимо проходят, не смотрят, — опершись на лопату, чтобы выглядеть передо мной поживописней, Иван рассказал, что заочно учится на геодезиста, а работает, чтобы учебу оплачивать. — Зимой снег убираем, летом за растениями ухаживаем. Вот здесь скоро тюльпаны посадим, — указывает он на сугроб, под которым смутно угадывается клумба.
Ну, если озеленитель обещает, что скоро, — значит, весна уже рядом.
— Спасибо вам, что вообще бывают такие люди! — сказал Иван на прощание, и я ощутила жгучий стыд от того, что угощаю людей не просто так, а из шкурного, можно сказать, интереса, по заданию.
Бывало, меня принимали за ребенка. «Нет, спасибо, девочка», — отказался от чая дворник на улице Воронцово Поле. «Из школы идешь?» — был первый вопрос озеленителей на Чистопрудном. В подсознании сидит убеждение, что добро просто так могут делать только дети? Впрочем, некоторые гастарбайтеры убеждены, что от москвичей добра не дождешься: удивившись, что их вообще заметили, они испуганно мотают головой на предложение выпить чая и стараются уйти.
И все же большинство встретившихся мне гастарбайтеров — очень общительные. Как дорожный рабочий Сулейман, которого я застала за уборкой снежной жижи — он сметал ее в канализацию у «зебры», чтобы, спускаясь с тротуара, прохожие наступали не в лужу. Внимание незнакомого человека его настораживает: «Чаю хочу, но денег нет». А когда узнает, что я просто угощаю, тут же пересказывает мне всю свою жизнь. Дома, в Узбекистане, у него жена и четверо детей — старшая дочь вышла замуж и недавно родила Сулейману внука, а он еще не видел малыша: в Москве живет год и целый год ему еще предстоит. «Я там нормальный, с деньгами человек был», — рассказывает он. Работал таксистом, владел бензоколонкой. Но бензоколонка разорилась, пришлось взять много денег в долг — а чтобы отдать, приехал зарабатывать в Россию.
Сулейману я термос подарила. После этого выслушала минут десять настойчивых приглашений в Узбекистан: «Я адрес дам… Дом, сад, в саду все вот этими руками выращено: персики, дыни… У нас знаешь как красиво! Гора, под горой абрикосы растут. Весной, когда цветут, выходишь — внизу все белое! Самарканд — слышала про такой город? Посмотришь — обратно не захочешь!» У Сулеймана глаза меняют выражение, когда он говорит о доме, и начинают гореть.
Редакционный термос теперь в музее моих личных воспоминаний. Он показал мне, что стоит обратить внимание на ближнего и сделать крошечное доброе дело, и на тебя выплескивается невероятное количество дружелюбия и благодарности. Попробуйте!
