Одна из крупнейших газет Австрии, DerStandard, накануне 75-летия аншлюса, присоединения этой страны к «Третьему рейху», — провела опрос, результаты которого неприятно удивили многих. 42% опрошенных заявили, что при Гитлере «не всё было так плохо», а 61% признались, что были бы не против прихода к власти «сильного лидера», не зависящего от борьбы политических партий и вечных склок между ними.
Можно, конечно, возмущенно закатывать глаза и разводить руками. Можно попенять Австрии на то, что она не слишком активно и последовательно проводила денацификацию, — это, кстати, во многом правда. В принятой в 1943 году Московской декларации держав антигитлеровской коалиции Австрия была названа «первой свободной страной, ставшей жертвой нацизма». Этот статус дал ей определенную индульгенцию — по крайней мере в сравнении с Германией — в том, что касалось преступлений и прегрешений, совершенных многими австрийцами за семь лет, последовавших за аншлюсом. Недаром известная шутка гласит, что, мол, у венской дипломатии были два главных достижения: она убедила всех, что Моцарт был австрийцем, а Гитлер австрийцем не был.
Есть, конечно, и другая сторона медали. Это и давно утвердившиеся в Австрии традиции демократии, и относительный закат праворадикальной Партии свободы, из-за участия которой в правительстве в 1999 году ЕС вводил санкции против Вены. Это и компенсации, которые австрийские фирмы, использовавшие в годы нацизма труд угнанных на принудительные работы, выплачивают пострадавшим. И даже предложение — на мой взгляд, максималистское — переименовать одну из улиц Зальцбурга, которая носит имя великого дирижера и музыканта, бывшего члена нацистской партии Герберта фон Караяна…
Криптонацизм определенной части австрийцев, о котором пишет тамошняя либеральная пресса, — возможно, слишком сильное выражение. Да и по части подспудной тяги к «сильной руке» Австрия не одинока. Скажем, в Румынии, если верить опросам, большинство населения отчаянно ностальгирует по временам Чаушеску. Ну а если покинуть пределы Европы, то все мы только что были свидетелями того, как Венесуэла лила горькие слезы над гробом Уго Чавеса. При этом нет сомнений в том, что те австрийцы, кто считает Гитлера «не столь уж плохим», вовсе не поклонники газовых камер, а румыны, уважающие Чаушеску, в большинстве своем не фанаты коммунистической идеи. Ну а с бедняками-чавистами всё и того проще — они не скрывают, что плачут по команданте потому, что при нем им стало чуточку лучше жить.
Рискну предположить, что вождистские симпатии не так уж неестественны. Образ мыслей обычного человека таков, что сложному он предпочитает простое, а диктатура устроена проще демократии. Да и повседневные заботы понятнее и ближе, чем идеологические абстракции. Это нормально, так было и будет всегда. Это не значит, что средний избиратель непременно глуп, циничен и «думает брюхом». Это означает, однако, что демократическая политика должна вырастать из сочетания «высокого» и «низкого», ценностей и прагматизма, стратегии и повседневности. Иначе любовь к порядку и благополучию, порой весьма относительному, может «заслонить» для большинства граждан ту цену, в которую этот порядок обходится.
Россия в этом отношении — редкий случай! — опередила Европу. Выбор между демократией и стабильностью авторитаризма, истинной или мнимой, был сделан здесь 13 лет назад. Итогом этого выбора стала политическая карьера Владимира Путина. Она, по сути, уже перестала быть политической — из-за почти полного исчезновения в путинскую эпоху реальной, полноценной политики.
То есть политики как легитимного и формализованного, в рамках законных и независимых политических институтов, диалога об общественных перспективах, о «высоком» и «низком», о национальных интересах, ставках налогов и качестве дорог.
Европа еще не прошла этот путь, хотя какой-то отрезок его, кажется, уже преодолела. Правда, по другой причине: не из-за того, что власть предпочитает монолог диалогу, а из-за того, что голоса участников диалога порой схожи до неразличимости. Традиционная партийная политика в эпоху лидеров вроде Тони Блэра, успешно синтезировавших левые и правые идеи, понемногу свелась к чистому менеджменту. Но пришел кризис, и вновь возник спрос на политику идей и решений — вместо политики технологий. Пока предложение не поспевает за спросом, отсюда всплески протестного голосования, как в Италии, или уличные протесты, как в Болгарии. Отсюда же — возникшая ностальгия по авторитарным лидерам, объединяющая столь непохожие страны, как Австрия и Румыния. Это «опрокидывание» в прошлое сегодняшней фрустрации и жажды стабильности. Так что ответ, данный 42% опрошенных газетой Der Standard, следует читать как «при фюрере всё будет не так плохо».
И вот это уже действительно пугает. Ведь когда жажда стабильности любой ценой становится слишком сильной, эту цену назначает тот, кто убедит общество: именно при нем «всё будет не так плохо». И тут очень легко переплатить.
