Среди юбилейных дат нынешнего года, имеющих всероссийское звучание, две - знаковые и в моём индивидуальном бытии: 60-летие введения в строй высотки МГУ имени Ломоносова на Ленгорах и 20-летие «Новой газеты». Причём, в этом самом личном бытии к ним вполне относится пушкинское: «бывают странные сближения»…
25 января 1993 г. Понедельник.
Снежинки вдруг засветятся, звеня,
На лезвии Татьяниного дня,
И он вернётся из далёких лет,
Наш самый первый университет.
И будут неясны ещё пути,
Которыми в сегодня нам идти.
И будут шпиль и ветер над звездой,
И мир внизу смертельно-молодой.
Шпиль и ветер над звездой – не поэтический штрих-образ. Однажды мы, несколько первокурсников и первокурсниц, в первую весну нашего пребывания в Московском университете добрались до звезды, венчающей высотное здание МГУ. Если бы осуществился один из первоначальных вариантов проекта и университетскую высотку увенчала статуя Ломоносова, до парика на его высокомудрой голове мы вряд ли долезли бы. Но и так наше «альпинистское» восхождение оказалось весьма и весьма непростым. И не столько потому, что пришлось подниматься на высоту всех этажей нового здания на Ленгорах, которое откроют ещё только через несколько месяцев, в сентябре 1953 года. Сколько из-за того, что чуть ли не на каждом этаже нас встречали запретным «дальше нельзя» молоденькие солдатики с синими погонами внутренних войск. Как нам всё-таки удалось взобраться на самую верхотуру, ума не приложу. Сработали, видно, щенячий энтузиазм, напористость, но прежде всего обаяние наших однокурсниц. Солдатики просто таяли не столько от их аргументов (мол, мы же тут завтрашние хозяева), сколько от их неотразимых улыбок. Да и, в общем-то, очевидно было, что никакие мы не шпиёны или там диверсанты, а действительно студенты, которым здесь жить и учиться. Учились мы, правда, потом до самых дипломов на Моховой, но вот пожить в этих мраморных хоромах на четвёртом и пятом курсах посчастливилось.
Началось же восхождение с воскресника на Ленгорах, где мы высаживали саженцы будущих деревьев, сегодня ставших уже совсем большими. Наши – справа, если встать лицом к главному входу.
После воскресника сверкнула сумасшедшая идея: проникнуть внутрь почти готового, но всё же ещё недостроенного здания. Несколько человек решились на авантюру. И – проникли. Дальше – больше: а если на пару этажей подняться? Ну и пошло!
Самым трудным оказалось охмурить солдат, охранявших прекрасный круглый бело-голубой зал с колоннами, откуда был путь прямо к шпилю. В конце концов и они сдались: «Ладно, полезайте! Только осторожнее, не сорвитесь. И – мигом назад!» Впрочем, один из них полез с нами – то ли для страховки, то ли, всё-таки, для бдительного пригляду.
Ну а там, наверху, на самой вершине шпиля, на крохотной смотровой площадке прямо под звездой, был ветер, и кружилась голова от высоты. Под нами была Москва. И целый мир. Сумасшедший, отчаянный, молодой. И вся жизнь была ещё впереди. И невозможно было описать тогдашнее наше состояние – слушайте альпинистские песни Высоцкого!
4 апреля 2013 г. Четверг.
«Мало кто знает, сколько же на самом деле этажей в легендарной высотке. Официально – по справочникам – 32. На самом деле – 35.
31-й этаж – это парадная ротонда, с которой начинаются экскурсии в Музей Землеведения. Это самый высокий в Москве торжественный зал (от пола до потолка 24 метра) венчает купол, украшенный звездой, сделанный, как и кремлёвские, из рубинового стекла и особенно эффектной с подсветкой. А 32-м этажом называют балкон ротонды, тоже музейный. Но «за горящей звездой» имеются и другие этажи. В 1953-м любознательным студентам удавалось на них проникнуть. А так же побывать в шпиле, куда вёл незапертый люк. И даже на звезде, под которой, если посмотреть в бинокль, можно обнаружить балкончик. На самом верху расположены службы, сотрудники которых следят за состоянием конструкций и движением шпиля».
[Наталья Давыдова. «Тайная жизнь российского «Хогвартса». 60 лет назад было заложено главное здание МГУ». «Московская Неделя» (приложение к «Известиям»). 15.01.2010. №04(28019)].
Спустя сорок лет, в феврале 1993 года, я снова побывал – уже в качестве научного обозревателя «Известий» — в этом бело-голубом античном зале под шпилем на торжественном, под звуки классической музыки, вручении самых первых премий Европейской академии молодым учёным России и СНГ. С напутственным словом к ним тогда обратился Сергей Аверинцев:
Наверное, он готовился к выступлению, обдумывал его. Но впечатление было такое, что родилось оно спонтанно, экспромтом, под влиянием мистической точки в пространстве, где расположился этот зал. К тому времени у студентов МГУ уже бытовала легенда, будто это как раз та самая точка, из которой, улетая вместе с компанией Воланда, булгаковские Мастер и Маргарита в последний раз оглянулись на Москву. Конечно, тогда здесь никакого МГУ ещё не было. Впрочем, и когда он уже был, на первом курсе мы ещё ничего не ведали о «Мастере и Маргарите».
Мой материал о церемонии награждения вышел в вечернем выпуске газеты за 25 февраля 1993 года. Выступление Аверинцева я записал на диктофон, в тот же вечер позвонил ему домой, прочёл расшифровку. Он внёс несколько мелких поправок. На следующее утро предлагаю это выступление в очередной номер. Но тогдашние мои редакторы печатать Аверинцева отказались. Скучно, мол, и неинтересно.
К сожалению, после ухода Остроумова, Колтового, Данилина, да и просто в силу того, что традиционная для «Известий» ещё со времён Аджубея глубокая интеллектуально-аналитическая ориентация научной тематики в постперестроечные времена стала обвально сменяться «нетрадиционной» рыночной, предполагающей поверхностно-информационную погоню за дешёвыми сенсациями со стёбово-перевёртышной их подачей, -- в силу всего этого кураторство научного направления в газете явно осиротело.
Дело доходило до анекдотов. Долгие годы среди моих известинских авторов был академик Иосиф Наумович Фридляндер. Я знал, что он от АН СССР курирует у нас в стране создание композитов – «материалов XXI века», используемых в авиастроении, в создании новых космических аппаратов и атомных субмарин.
Слышал, что в этой области между нами и Соединёнными Штатами идёт секретная гонка, не менее напряжённая, чем в космических и атомных делах, и что к началу перестройки мы опережали американские разработки чуть ли не на десятилетие. Фридляндер, вроде бы, эту информацию подтверждал. Однако на предложение вынести её в газету обычно отвечал: «Ещё не время. Но обещаю: когда придёт срок, за «Известиями» - «право первой ночи». В начале 1993 года он позвонил мне и сказал, что «час пробил». Я встретился с ним (он на этот момент возглавлял Федеральную научную программу по композитам) и с зам. председателя Комитета по оборонным отраслям промышленности Братухиным. Написал материал, в котором среди прочего назывались имена, обеспечившие нам лидирующие позиции на «композитном невидимом фронте»: Р.Шалин, И.Горынин, В.Трефилов, В.Костиков, С.Половников, Б.Перов, В.Минаков, Г.Гуняев, П.Саркисов, А.Ромашин, В.Матвеев, Г.Будницкий, Н.Трофимов, О.Сироткин, В.Боголюбов.
Приношу текст заму главного Друзенко: «Толя, ты всё требуешь сенсаций. Вот тебе сенсация». Но, видно, всеобщая проказа уже коснулась и этого, бесспорно, одного из самых сильных публицистов известинской школы. Он бегло пробежал текст, кисло поморщился: «Ну какая это сенсация! Вот настоящая сенсация!»
И показывает номер «Московского комсомольца», где на первую полосу крупным планом вынесена фотография дохлой лошади, которая, оказывается, целый день пролежала на одной из московских улиц, а «москвичи и гости столицы» проходили мимо, в упор не замечая её.
Публикацию о композитах я все-таки «пробил» - правда, уже в июле. А вот Аверинцева на страницы «Известий» тогда так и не пропустили. И я отодал этот материал в «Новую ежедневную газету», где он и появилися в первом, за апрель 1993 года (год и месяц рождения газеты), выпуске её научного приложения «Эврика».
Кстати, мой роман с «Новой газетой», длящийся вот уже 20 лет, начался буквально с первого взгляда на её самый первый номер. Купил его в день выхода, 1 апреля, в подземном переходе на Преображенской площади. Понравился. А в нём был «вырезной» бланк квитанции на бесплатную месячную подписку. Я двинулся с ней в ближайшее почтовое отделение. Но там оформлять подписку отказались, заявив, что такой газеты нет в природе и что я просто купился на чью-то первоапельскую шутку. Вижу, что почтовой девице просто лень пошевелить пальцем. Устраиваю скандал местного значения, требую «Книгу жалоб и предложений», хотя и я, и она, оба мы хорошо знаем, что подобные книги уже вышли из употребления на просторах новой России. Но то ли ностальгия по ним сработала, то ли ещё что, девица всё же пошевелила своими кроваво наманикюренными пальчиками, полистала какие-то бумажки, позвонила куда-то, о чём-то спросила, удивлённо протянула: «Да-а-а?» и… оформила подписку. Потом бесплатную подписку продлили мне ещё на месяц. Правда для этого пришлось добираться к чёрту на кулички, где тогда ютилась редакция. А дальше я оформил уже платную подписку. В следующем же году вообще перешёл из «Известий» в «Новую».
