Скатилось с неба тяжелое колесо.
Может быть, кто-то покатил его с горки, или, скажем, отвалилось от телеги, которой правил Фаэтон. Завернулся, к примеру, небесный возница в ватник, пригрелся на весеннем солнце, задремал (кони дорогу знают) и не заметил, как ось обломилась.
Докатилось колесо до Пскова, до реки Великой, закатилось в подвал звонницы XV века, где была кузница скульптора и реставратора Всеволода Смирнова, попрыгало по ступенькам и затихло у горна.
Смирнов взял предмет: что ж, колесо как колесо, только спица негодная, надо менять. Сунул он железный прут в горн, раскалил, расковал и сотворил железную розу. Воткнул в обод. Закрепил. Посмотрел внимательно — вроде красивее стало. Вышел из кузницы и катнул колесо вверх по косогору. Долго грохотало в небе, потом зарницы пошли (видно, на большой камень наскочило колесо, искру высекло), потом стихло.
Снял Смирнов кожаный фартук и поднялся из кузницы в мастерскую. Там, под железной птицей, им сработанной, сидели товарищи его и ученики.
— Ну, раз все готовы, — говорит Смирнов сыну, — неси кузнечный борщ.
И сын с товарищем вносят кастрюлю в полтора ведра, и пар валит, и молкнут все, и автор сей заметки, сидя за столом, думает: «Беспечно расточительна порой бывает природа, наделяя одного человека красотой, силой, сноровкой строить новое, возрождать из руин старое, ковать из железа розы и птиц… Хватит бы, кажется, на одного. Так ведь нет — и борщи у него особые…»
Необходимые добавления к романтической сказке
Всеволод Петрович Смирнов — фигура былинная. Так что я мало что приврал. В этом красивом и талантливом человеке была мощь и широта. И про борщи тоже правда. Застолья у него собирали людей со всей страны. Но мало ли у кого добрые застолья. Так он и дел добрых сотворил немало. Войну закончил в Берлине с ранением, двумя орденами Красной Звезды и двумя Отечественной войны. Вернувшись с фронта, окончил архитектурный факультет Ленинградского института имени Репина и приехал на родину, в Псков, где принялся реставрировать Псково-Печерский, Снетогорский монастыри, Покровскую башню Псковского кремля, немало древних церквей, дом Осиповых-Вульф в Тригорском, а потом стал у горна в своей мастерской и взялся ковать невероятной красоты железо. Чего там только не было: прапоры для украшения отреставрированных башен, кованые скульптуры, панно, птицы, люстры… Он был большим художником и невероятным умельцем.
Меня познакомил со Смирновым и привел в его мастерскую другой персонаж из русских былин, Савелий Васильевич Ямщиков, с которым мы в ту пору дружили. Их объединяла привязанность к Псковской земле, любовь к древнерусской культуре и глубокое ее знание (Савва, кстати, консультировал Тарковского на фильме «Андрей Рублев»). Ямщиков был близок с тогдашним настоятелем Псково-Печерского монастыря, бывшим фронтовиком и художником Алипием, и помогал ему атрибутировать иконы и русскую живопись, а Смирнов занимался восстановлением архитектурного облика монастыря, пострадавшего от времени и войны. Работали они истово, но и отдыхали иной раз по-богатырски. Всеволод Петрович был хлебосолен, а Савелий Васильевич весел и вынослив. Да и мы старались не ударить лицом в грязь деревни Малы, где стоял смирновский дом… Иной раз получалось.
