В выставке участвуют три автора: Семен Файбисович с серией картин 2011–2012 годов, Александр Бродский с инсталляцией о собачьем концлагере и Ольга Чернышева с видеоработой, в которой нарядные видеособачки просят подаяние для своих собратьев из реального мира. Едва ли кто-то из художников вспоминал о классическом эпизоде на живодерне из «Астенического синдрома». Но титр, который Муратова расположила над входом в собачий ад, приходит на ум: «На это не любят смотреть. Об этом не любят думать. Это не должно иметь отношения к разговорам о добре и зле».
Смотрят. Думают. Имеет. У каждого по своим причинам.
Чернышева проецирует на стены изображения собак и ставит перед каждым настоящее ведерко для сбора благотворительных средств, еще раз задавая вопрос о том, что же такое социальная задача искусства и где ее место. Бродский находит остроумное продолжение для своих дизайнерских идей: его собаки — это силуэты из песка, высыпавшегося в вечность сквозь мелкую сетку клеток (сходным образом он использовал конструктивную амбивалентность металлической сетки, например, в работе 2002 года «Ледяной бар»). О Файбисовиче надо подробнее, да и вся выставка организована не на паритетных началах: более тридцати больших холстов из серии «Беспризорники», несомненно, стали основным поводом и основанием для проекта в целом.
Сначала про технику, которую сам художник именует «три в одном»: съемка на камеру мобильного телефона, обработка в фотошопе и дописывание маслом напечатанного на холсте кадра. Степень этой «дописки» трудно угадать: выразительные мазки самых фактурных работ на поверку оказываются увеличенными фотопикселями («Портрет с высунутым языком»), а вроде бы фотографическое изображение, напротив, почти полностью создано кистью («Стая»).
Кажется, тут важны три момента. Первое — ни одна из стадий не обладает привилегированным статусом. Живопись не «лучше» и не «важнее» фотографии или компьютерной обработки. И фотоаппарат, и компьютер, и кисть работают на результат. Второе — мобильный телефон, легкомысленный гаджет, который ни к чему не обязывает владельца и позволяет ему оставаться невидимым и анонимным даже в метро или на привокзальной площади. И третье — самое главное — при всей видимой изощренности и «смешанности» этой техники, по сути, перед нами классический путь от этюда к картине, только реализованный другими средствами.
Упрямый консерватизм Файбисовича — его тайное (а в публицистических статьях и явное) кредо. Кажется, все технические новации нужны для того, чтобы вернуть фактуру мазка («Свет фонаря»), напряжение пространства («Парадный портрет») и такую простую вещь, как переживание жизни.
И тут возникает парадокс. Вроде бы, если верить пресс-релизу, эта выставка — про общество и его проблемы, про выброшенных на улицу собак и человеческое скотство. А оказывается, она про солнечный день и пушистый хвост. Про жизнь, свободную от общества, вопреки школьному постулату. Про радость, наконец. Причем эта радость не противостоит мрачному содержанию и не отменяет его. Но она главнее, потому что возникает до него, раньше, в самый первый момент соприкосновения внимательного взгляда с поверхностью мира.
У этой радости есть свои покровители — парочка бомжей с пригретыми бездомными псами, отважный парафраз сюжета о Святом семействе («Семья»). Кажется, это единственная картина цикла, на которой появляются лица людей.
Похожее ощущение возникало четверть века назад при взгляде на «Красавицу» (1988) и другие работы Файбисовича, посвященные «демонстрациям трудящихся». Вроде бы — идиотский коммунистический праздник, парад люмпенов. И все-таки — выходной, весна. И красный цвет — это, что ни говори, красиво.
Алексей МЕДВЕДЕВ
