Сегодня, 15 мая, в Кирове возобновится процесс по делу Алексея Навального и Петра Офицерова. На очередном заседании суда допросят чиновников областной администрации, работавших там вместе с Навальным, — от действующего губернатора Белых до его бывшего помощника Вотинова, приговоренного к трем годам колонии. Пока все внимание в этом процессе направлено на Алексея Навального, корреспонденты «Новой» пообщались с Петром Офицеровым и его женой.
В обвинительном заключении утверждается, что подсудимые склонили тогдашнего директора «Кировлеса» Опалева к участию в хищении леса на 16 миллионов рублей через «Вятскую лесную компанию» Офицерова. Он якобы заставил лесхозы, входящие в «Кировлес», торговать с ВЛК на невыгодных для них условиях, по заниженной цене. При этом в сумму ущерба вошла не разница в ценах, а стоимость всего леса, проданного через ВЛК. (Подробности первых заседаний по делу: см. «Новую», № 46 и 47.)
— Как все было на самом деле? Вы, наверное, устали это рассказывать?
— Забавная история, почему бы не рассказать еще раз. Все это дело — одна большая шутка.
2008 год, кризис. У моей консалтинговой фирмы проектов почти нет, а каждые два года я делаю бизнес, не связанный с основным, чтобы не потерять квалификацию, не остаться теоретиком. И вижу по телику: Белых, поддержка предпринимателей…
В первый приезд выяснил, что главный игрок — «Кировлес», и лесом здесь нормально заниматься, да и спрос на него всегда будет. Второй раз — уже в костюме и галстуке — пошел сразу к Опалеву. В начале 2009 года у них не было сбыта: несезон наложился на кризис. Так что я для Опалева был ангелом, пообещавшим спасение.
Еще позже я пришел к Навальному спросить, какие возможности есть по лесу. Заходит Опалев, Навальный нас знакомит. Я ему: «А мы уже знакомы». Вся встреча минуты две заняла. (В материалах дела Навального с «растратой» леса связывает только вот эта встреча и «прослушки», в которых он по-дружески говорит с Офицеровым. — Ред. )
В марте я снял офис, набрал персонал, а Опалев все не соглашался контракт подписывать. Он не хотел торговать без предоплаты, но отсрочка — это нормально: так продается, например, все, что стоит на витрине магазина. В апреле у него с долгами наступила глубокая задница — народ сидел без зарплаты. Он, наконец, согласился: лучше деньги через 5 дней, чем никаких.
Прокуроры в суде напирают, что в контракте не прописана цена. В торговле лесом так делают все. Если в каждом контракте прописывать ассортимент и стоимость, любая компания умрет: подробности прописываются в приложениях.
Мои сотрудники обзванивали потребителей леса по России и на экспорт, заявки отправляли на согласование в «Кировлес». Девять заявок из десяти они «убивали». Например, был заказ из Индии: хотели купить безумное количество кубов мусора — горбыля, обрезков, сучковатых досок. Опалев говорил: «Нам это неинтересно», — а компанию штрафовали за гнивший на пилорамах мусор.
За весь купленный лес я переводил деньги на счет «Кировлеса», а Опалев в первую очередь оплачивал расходы центрального офиса, до лесхозов доходила треть стоимости. А у них тоже куча расходов, деньги на которые нужны сейчас. Поэтому лесхозы за наличные торговали в полтора раза дешевле. Со мной им было невыгодно работать.
Летом Опалев понял, что никто ему не простит профуканные полмиллиарда — долги компании. Он расторгнул контракт, но я им уже не дорожил: отгрузок давно не было.
— В СК считают, что «Кировлесу» не нужен был контракт с ВЛК.
— Контракт нужен был «Кировлесу»: производителю выгоден любой сбыт, ему тогда дешевле обходится товар. Мы им были безумно интересны: наши 16 миллионов легли им в короткий срок и в то время, когда у них не было сбыта.
— Вам предлагали дать показания на Навального?
— Дважды, осторожно, в виде шутки. Я объяснил, почему не буду, и предлагать перестали. Если бы я оговорил Навального, меня бы, может, не посадили, но потом до самой смерти — тридцать, сорок, пятьдесят лет — я бы жил с этим. Мое заключение длилось бы эти 50 лет.
— Лида, вы согласны с мужем?
— Конечно. Это было бы предательством.
— Да она бы от меня ушла тогда! (Смеется.)
— А следователи вас поняли?
— Следователи, конечно, разрушают мою жизнь. Но в целом они ребята прикольные.
— Вы не злитесь на Навального?
— Он-то ни при чем, он лишь катализатор. Меня это могло коснуться не сегодня, так завтра. Какому-нибудь майору понравилась бы моя машина, и было бы уголовное дело. Моя 160-я статья («Растрата путем хищения». — Ред. ) — левая, дело рассыпается. Но если ее сейчас откатают, потом по ней будут сажать всех подряд. Есть статистика: из 110 тысяч сидящих по экономическим статьям 100 тысяч — невиновны.
Прокуроры на суде используют слово «посредник» так, будто оно записано в статье УК. В деле пишут: «Создал подконтрольную ему фирму», — чувствуете криминальный привкус? А кому должна быть подконтрольна моя фирма, если не мне? Прилагательными хорошо говорить о любви, а в обвинении должны быть существительные и глаголы.
— Вы 6 мая первый раз были на крупном московском митинге. Как впечатления?
Недавно разговаривал с человеком, которого знаю 5 лет. Он говорит: «Зачем тебе надо было эти 16 миллионов тырить, ты больше заработал бы». Я говорю: «Ты что, с дуба рухнул?» А он мне: «Ну, Петь, телик же врать не будет». Это дядька с двумя высшими образованиями.
Старшая дочка, любительница позадавать каверзные вопросы, спрашивает учительницу: «А Навальный вор или не вор?» Ей отвечают, как в телевизоре. А там ведь, как в фильме «Авраам Линкольн, охотник на вампиров», близко к реальности, но немножко не то. «А Путин, — спрашивает дочь, — вор или нет?» «Вор, — нашлась учительница, — но в рамках закона».
Потом я понял: перед любым человеком встает выбор — поверить мне или телевизору. Если мне, значит, сказанное по телевизору надо ставить под сомнение. И жизнь становится резко сложнее.
Старшим детям я все объяснил. Дочь роется в интернете, обсуждает с нами потом, кто про меня что написал. Младшие пока не интересуются (7, 5 и 2 года. — Ред. ).
— Они же не смогут не заметить, что папа пропал…
— Лида, ты как будешь объяснять? — обращается Петр к жене. (Почти все время Лида молча сидит рядом, иногда отбирая у мужа разные мелочи, которые он нервно крутит в руках.)
— Не знаю. Буду думать. Дети привыкли, что папа в командировках, некоторое время можно будет объяснять так.
— А знакомые как реагируют?
— Пока меня не показывали по телевизору, люди не соотносили меня и того Офицерова, который с Навальным. После первых же интервью начались звонки поддержки. Не разорвал отношения никто. Недавно пришло письмо от парня, который был у меня на семинаре два года назад. Короткое: «С днем рождения, дайте контакты человека, через которого я могу помогать».
— Вы не думали, когда все закончится, заняться общественной работой?
— Я хочу создать центр помощи желающим заняться бизнесом. Человек, получающий 40 тысяч зарплаты и зарабатывающий своим бизнесом те же 40 тысяч, — два разных человека. Предприниматель никому ничего не должен. Им трудно управлять.
Я был предпринимателем, который от политики откупался переводами в «РосПил». А сейчас понял, что отсидеться не получится. В прошлом году было страшно: вдруг посадят, что с семьей, с бизнесом будет… А последние полгода я знаю, что меня посадят. Значит, и бояться нечего.
