Россия не скучает.
Подзаголовок Знаменитую статью Пьера Вианссона-Понте «Когда Франция скучает» можно найти на сайте газеты Le Monde — ее даже рекомендуют 155 фейсбуковцев. Выражение «Французы скучают» стало едва ли не идиоматическим оборотом, потому что оказалось опубликованным 15 марта 1968-го, а спустя несколько дней на авансцену истории вышел лидер созданного тогда же «Движения 22 марта» Даниэль Кон-Бендит, немецкий еврей, изучавший социологию в университете Нантерра. 3 мая с митинга во дворе Сорбонны и со столкновений на бульваре Сен-Мишель начались студенческие волнения. 21 мая, ровно 45 лет назад, забастовала вся Франция — коммунисты и профсоюзные деятели, поначалу брезговавшие протестом «буржуазных сынков», решили въехать в историю на чужих плечах. 23 мая 1968 года, Кон-Бендита, Рыжего Дани (Dany le Rouge), выслали из Франции в Германию, но он так и остался самой запоминающейся эмблемой мая-68 наряду с лозунгами «Запрещено запрещать» и «Под булыжниками пляж». Ну и еще, конечно, слоганом «Мы все — немецкие евреи», выросшим из солидарности с депортированным лидером, чем-то внешне напоминавшим молодого Иосифа Бродского. О котором Анна Ахматова сказала затертые ныне до дыр слова: «Какую биографию делают нашему рыжему». Их в полной мере можно отнести и к Дани… Вианссон-Понте не был единственным, кто отмечал скуку «деголлевского большинства» благополучной буржуазной Франции, переживавшей эпоху послевоенного экономического роста. Скучно было всем — от Ролана Барта («революционная идея мертва») до Шарля де Голля («островок стабильности»). Более того, Вианссон-Понте не был плохим политическим обозревателем. Он был одним из ведущих колумнистов французской прессы, в прошлом главным редактором журнала L’Express. В том же 1968-м, кстати, вышла его книга с актуальным названием «Кто после де Голля?» Просто никто не мог предсказать, что перезревшие перемены в западной культуре, и в том числе политической культуре, взорвут буржуазный мир, и прежде всего Францию. Как никто не мог предсказать падения СССР. Как никто не смог предсказать события на Болотной в декабре 2011 года. Эти вещи не поддаются точному политическому анализу и предсказаниям. Кассандра нервно курит в коридоре. Кремлевском коридоре… Собственно, Вианссон-Понте писал о том, что французов ничего не интересует. Мир бурлит — война во Вьетнаме, Куба, студенческие волнения по всему земному шару, — а им все по фигу. Все это очень сильно — до буквальных совпадений — напоминало Россию до декабря 2011 года, когда российский средний класс, прагматичный и составлявший путинское большинство, большинство стабильности, она же — скука, ничем не напоминал ту социальную субстанцию, в которую он превратился на Болотной. В тех, кого потом назовут «разгневанными городскими слоями» и «креативным классом» (придав этому термину политико-революционное значение, которое в него не вкладывал изобретатель термина Ричард Флорида). Собственно, и то, что происходило после мая-68, оказалось очень похоже на Россию-2012—2013. В июне 1968-го на выборах победили голлисты. У нас тоже считается, что всё успокоилось. Но ведь на самом-то деле это не так. Западный мир вышел из мая-68 другим — и ровно об этом говорит в интервью для «Новой газеты» Даниэль Кон-Бендит. Так и Россия вышла из декабря-2011 другой. И с ней, ментально и эмоционально новой Россией, вынужден считаться даже Владимир Путин, пусть инструменты разговора с нею — суды, Следственный комитет, прокуратура, Минюст, РПЦ—ФСБ—ФСО. Государство (-ва) в 1968 году отстали от общества. Но они догнали его благодаря такой штуке, как западная демократия. Российское государство отстало от общества в 2011 году. И оно отстает от него все больше, архаизируется, дичает, становится все менее эффективным. Ровно потому, что в нашем государстве демократия не работает. А так уже было — и это тоже урок 1968 года: пока Запад по результатам парижского мая перестраивался, его восточная окраина замыкалась в себе и подмораживалась — таким оказался трагический итог пражской весны-68. Танки в Праге и процесс над вышедшими на Красную площадь в августе 1968-го обнаружили ригидность советской системы, ее неспособность к изменениям. Развал СССР был предопределен именно тогда. Как предопределен развал другой ригидной системы — путинской. И произошло это в декабре 2011 года. Еще пять лет назад, в сороковую годовщину мая-68, тот же Кон-Бендит, ныне 68-летний «зеленый» (уже не «рыжий») депутат Европарламента, сказал: «1968-й закончен. Мы победили». В своем нынешнем интервью «Новой газете» он говорит о том, что активисты мая-1968 года не были революционерами по одному критерию — они не хотели власти. Они просто хотели изменить мир. И, как выяснилось, им это удалось. Андрей Колесников P.S. Кстати, об опыте художественного осмысления мая-68. Действие «Семейного портрета в интерьере» Лукино Висконти, снятого как будто к пятилетию 1968-го, и «Мечтателей» Бернардо Бертолуччи, словно бы сделанного к 35-летию протестов мая, — происходит в квартирах, отлученных от внешнего мира. И только всякий раз этот внешний мир врывается в интерьер. И деваться от него некуда. Это тоже своего рода урок мая. P.P.S. Героиня «Мечтателей», Изабель, 1948 года рождения (в фильме ей 20 лет), считает себя родившейся в 1959-м, после выхода «На последнем дыхании» Жана-Люка Годара. Прав в интервью «Новой» Кон-Бендит: тогдашней молодежи было проще: хочешь — вот тебе Годар, хочешь — вот Жан-Поль Сартр, придерживаешься иных взглядов — вот тебе Раймон Арон. Сегодняшнее протестное движение — в идеологическом вакууме. А из кино гражданам России находящаяся на последнем дыхании манипулятивная машина предлагает только «Анатомию протеста». Тускло…Лидер мая-1968 Даниэль КОН-БЕНДИТ: «Мы чувствовали, что свобода должна быть завоевана»
«Рыжий Дани» в интервью журналисту Анн Нива рассуждает о том, какое значение имел 1968 год для всего мира и почему нас ожидает новая волна протестов
— Какие следы оставил май 68-го в Европе?
— Нет одного мая-68, их несколько. В этом движении смешались коммунисты, анархические антикоммунисты, как я… Один из следов — это, во-первых, начало разложения левых. Во-вторых, нашим обществом сейчас не руководят те принципы, которые определяли лицо Франции или Германии в 60-е. Это была эпоха, когда женщина должна была получать письменное разрешение мужа, чтобы устроиться на работу или открыть банковский счет. Гомосексуальность была под запретом, мастурбацию считали ментальной болезнью. Когда я рассказываю в школах, что собой представлял 68-й, я описываю это общество, где даже не было смешанных лицеев. В некоторых странах в школе были запрещены мини-юбки, я уже даже не говорю о рваных джинсах. В действительности 68-й запустил массу процессов на всех уровнях общества. Включая предпринимательство. Во Франции 60-е — это золотой век, потребительский бум: у каждого свой холодильник, своя стиральная машина, экономика прекрасно работает. Уровень безработицы — 3,5%! (Сегодня — 16,5%. —Ред.). «Массовое высшее образование» — это всего 10% от сегодняшнего числа студентов. Профсоюзы открылись на заводах только после 68-го. Гренельские соглашения 27 мая 68-го утвердили повышение зарплат на 17%!
— У вас было ощущение в мае 68-го, что экономическая ситуация хороша?
— Не совсем, но всеобщая забастовка привела к невероятному повышению зарплаты. В то время мы, молодые, хотели быть хозяевами своего будущего. Мы возмущались «оставшейся» частью общества: мы не хотим вашей морали, вашего образа жизни! Позвольте нам действовать, мы хотим быть ответственными. Сегодня молодые растеряны, этого не было в наше время. Мы были деятельными, мы думали, что всё принадлежит нам, что всё возможно!
— То есть ощущение свободы было много более сильным?
— Да, мы чувствовали, что свобода должна быть завоевана. Сегодня молодым гораздо сложнее. Экономический кризис, безработица, ухудшение климата, СПИД… Лозунг молодых бунтарей сегодня: «Другой мир возможен». В наше время все идеологические безумства существовали: были прокубинцы, прокитайцы, просоветские, проалбанцы. Сегодня с кем соотноситься? С Северной Кореей? Коммунистическая идеология была разрушена, люди уже не могут сегодня обращаться к мифу Советского Союза! Сегодня молодые обязаны что-то придумывать для своих протестов.
— Насколько сегодняшние формы протеста отличаются от того, что было?
— Я не нахожу их особенно неистовыми. Как только какое-нибудь движение доводят до края, чувствуется его внутренняя готовность к жестким действиям. Но на деле они могут только занять какую-нибудь площадь и поставить там палатку. Да, иногда подбираются очень жесткие группы на антиглобалистских манифестациях во время саммитов G8, но общая масса — вялая. Она хочет записаться в историю, просто утвердившись в окружающем пространстве.
— Ей это удастся?
— Даже нам это не удалось бы. Когда антиглобалистское движение началось, они требовали введения налога Тобина («налог Робин Гуда», налог на банковские транзакции, предложенный экономистом, будущим Нобелевским лауреатом Джеймсом Тобином еще в 70-е. Пока так и не принят. — Ред.). Учитывая, что мировой кризис усиливается, сегодня уже и правительства становятся сторонниками этого налога.
— Если кризис будет намного более сильным, это может радикализировать протест?
— Радикальность их отказа от логики глобализации сильна, но они не опираются ни на какую альтернативную систему.
— Это немного вредит этим протестным движениям, не так ли?
— Это реальность! Но по крайней мере они не повторят ошибок прошлого.
— Каких ошибок?
— Например, эта доведенная до крайностей манера действовать. Например, правильно было протестовать в Париже против войны во Вьетнаме, но не стоило кричать: «CRS — SS!» (CRS— подразделение французской полиции, которое занимается обеспечением порядка во время акций протеста. — Ред.). В Германии был лозунг: «USA — SA — SS!» (США — СА — СС!), это немного грубовато все-таки! Да, в наше время мы прятались за своими ложными идеалами, но все-таки нужно было быть больным, чтобы сражаться против голлистских репрессий именем свободы Культурной революции! Некоторые протестовали с портретами Мао и Сталина в руках! Тогда нас, анархистов, всегда определяли как лишних людей. А сегодня началось некоторое усиление анархистского движения.
Альбера Камю всегда определяли как моралиста без политического размаха. Великими политическими мыслителями того времени были Сартр, с одной стороны, и Раймон Арон — с другой. Камю казался аполитичным, потому что он не хотел ни того, ни другого, но на самом деле он был анархистом! Он говорил мне: «Я не хочу выбирать между американским империализмом и империализмом русским, у меня есть другая идея».
— Этот образ мыслей не мог бы объединить разные протестные движения сегодня?
— Трудность состоит в пересмотре взгляда на парламентскую демократию, к которой анархистское движение всегда относилось очень скептически. Решение может заключаться в опоре анархистского движения на демократические институты.
— Вы были революционерами в мае 68-го?
— Нет, мы были бунтовщиками. Революционер — этот тот, кто хочет взять власть, но это был не наш случай. Мы бунтовали против общества, мы хотели привести его в движение. Русские диссиденты и сегодняшние оппозиционеры — например, Pussy Riot — по-своему революционеры, потому что они призывают к разрыву с логикой функционирования своей страны. Когда кто-то уровня Стефана Эсселя пишет «Возмущайтесь!» (32-страничный труд французского дипломата и правозащитника. Эссель, боец движения Сопротивления, призывал к ненасильственному восстанию против мира капитала. — Ред.), брошюру, разошедшуюся 4,5 млн экземпляров только во Франции, люди отождествляют себя с ним. Отождествляют себя с тем, кто умел сопротивляться.
— Всегда критикуют недостаток демократии в России, но есть ли действительно уроки, которые можно преподать русским?
— Я убежден, что наши западные общества по-настоящему открыты: можно свободно писать и быть в оппозиции, наши выборы свободны и так далее. Я несколько раз был в России, система показалась мне заблокированной, так как, даже если оппозиционная партия создается, у нее мало доступа в публичное пространство. С эпохи Ельцина открытость общества привела к тотальной коррупции, затем, при Путине, который вернул гордость за Россию (даже если эта гордость авторитарная и диктаторская), гайки закрутили обратно. Можно говорить все, что хочешь, но это Горбачев был революционером: он позволил немцам не находиться больше в советском пространстве, это было революционным решением: не отправлять танки! Вопреки своему желанию или благодаря ему, но он изменил историю! В то же время что представляет Горбачев в сегодняшней России?..
— Вы думаете, что оппозиционное движение в России выдохлось?
— Я всегда считал, что это немного странно говорить так: «Выдохлось». Все движения функционируют так: есть приливы и отливы. Никакое движение не замирает в высшей своей точке, спад есть всегда. Когда движение долго не меняется, повторяет само себя, — это отлив.
Многие активисты покончили с собой после мая 68-го. Им удалась самая масштабная забастовка в истории западного мира — а два месяца спустя все уехали на каникулы и все было кончено, — это была драма! В марте 68-го, когда повсюду — и в Европе, и в США — назревали восстания, Пьер Вианссон-Понте (известный французский журналист. — Ред.) написал в Le Monde: «Франция скучает». За шесть недель до самой грандиозной забастовки в западной истории и спустя полтора месяца после нее все спокойно сидели по домам! Вот вам пример сверхбыстрых приливов и отливов. Мощный прилив, мощный отлив.
То же самое и в России, где, во-первых, действуют репрессии, а во-вторых, оппозиция не может создать единый блок, настолько мало в ее среде взаимного уважения и солидарности. Я часто общался с Гарри Каспаровым. Некоторое время назад я ужинал с ним и с тем, кого он мне представил как одного из своих приятелей. Это был Лимонов, лидер национал-большевиков, сногсшибательный персонаж! Каспаров мне сказал: «Видишь ли, Дани, в свободно избранном парламенте, будь такой в России, мы с ним были бы в оппозиции друг к другу, но сейчас мы должны вместе бороться за саму возможность такого парламента. Так как без такого парламента Россия все время будет ходить по кругу»… Я спросил у Лимонова, устроит ли он снова большевистские порядки, если придет к власти. Он мне ответил: нет, совсем нет, и он мне дал урок демократии! «Я прежде всего — за интересы России, я горжусь, что я русский, — говорил он мне, — но эти интересы должны соблюдаться в демократическом пространстве!» Это был незабываемый вечер.
— Что такое новый активизм? Как сегодня можно реально запустить массовые движения?
— Что по-настоящему сейчас объединяет людей — так это интернет, миллионы людей, виртуальных и реальных. Если взять Occupy Wall Street и все их ответвления, решение о налоге на финансовые транзакции (вводится 1 января 2014 года. — Ред.) было принято под их давлением.
— После мая 68-го года и до сих пор продолжался отлив, а сейчас начинается прилив?
— Да, я думаю, начинается, но сегодняшняя проблема состоит в том, что приливы и отливы сменяются слишком быстро, мелкие волны поднимаются слишком часто. Я написал маленькую книгу, которая называется «Забыть 68» (2008), хотя это был экстраординарный момент моей жизни! Тогда наши общества были «взорваны», а сегодня нужно идти другим путем, так как мы живем сейчас в другое время, гораздо более сложное! 68-й оставил свои следы во все мире: когда я приезжаю в Турцию или в Бразилию, люди меня обнимают, я воплощаю их представление о мае-68. Они меня благодарят и всегда возвращаются в 68-й. Французская революция была намного раньше, но я бы очень хотел знать, почему тем же самым французам понадобилось еще 150 лет для того, чтобы даровать право голоса женщинам! Турки сделали это раньше нас!
