После милого, но ординарного роуд-муви «Мои черничные ночи», вышедшего на экраны в 2007 году, китайский режиссер Вонг Кар-Вай ушел в тень. И там, с одной стороны, неожиданно: все-таки его принято проводить по ведомству арт-хауса, а с другой — вполне прогнозируемо: в его фильмографии есть «Прах времен», экспрессионистическая лента о боевых искусствах — снял «Великого мастера», кино о кунг-фу. Точнее, как бы о кунг-фу.
Возвращения Вонга Кар-Вая ждали: голливудский опыт, пусть и с участием таких звезд, как Джуд Лоу и Нора Джонс, оказался несколько сомнительным, и синефилы полагали, что новая работа режиссера окажется в русле его прежних, гонконгских работ, прежде всего грациозного шедевра 2000 года «Любовное настроение». «Великий мастер» оказался где-то между: Вонг снял тонкий, местами даже сокровенный фильм, притворяющийся, однако, громоздким кино «большого стиля». Европейская премьера состоялась на Берлинском кинофестивале в феврале, российская — в минувшие выходные. Вчера лента вышла на экраны страны.
Общая сюжетная линия слегка путана и глубокомысленные, «в восточном вкусе», диалоги персонажей не сказать что упрощают восприятие. Тут и взаимоотношения различных школ боевых искусств Китая на закате династии Цин, и зарождение республики, японская оккупация и эмигрантские потоки в Гонконг, город, для которого то время было временем становления и обретения уникальной культурной идентичности, семейные трудности и клановые проблемы… Но режиссер расставляет для зрителя вешки — визуальные ориентиры: флешбеки, фотографии, титры помогают эпической истории двигаться вперед. И уже в этом нарушая каноны жанра фильмов о боевых искусствах. В лучшую, разумеется, сторону.
В центре нелинейного повествования — взаимоотношения мастера единоборств Ип Мана и Гон Эр, дочери основателя старой школы боевых искусств Гон Ютяня.
Ип Ман, которого отточенно сыграл один из любимых актеров Вонга Тони Люн, западной аудитории известен главным образом как учитель Брюса Ли, но для китайской культуры он — знаковая фигура XX века.
Гон Эр пытается продолжать дело отца — объединить школы боевых искусств разных частей страны. Ип Ман для нее — соперник, в которого она, однако, волею судеб и сценаристов тайно влюблена.
«Великий мастер» — не лучший фильм Вонга, самым слабым местом которого, как это ни парадоксально, оказались именно боевые сцены: после «Матрицы», «Убить Билла» и «Крадущегося тигра, затаившегося дракона» они со всеми этими трюками артистов, подвешенных на веревочках, и хрупкими стенами, крошащимися от малейшего удара, выглядят гротескными и вторичными. Возможно, злую шутку сыграло то, что постановщиком поединков выступал Юэнь Ву-Пин, как раз и известный своими «хореографическими» работами в «Матрице», «Килл Билле» и «Крадущемся тигре…». Открывающий фильм эпизод схватки протагониста со сворой наемных убийц под проливным дождем от полной вульгарности спасает только его гангстерская белая шляпа, по-постмодернистски неуместная и потому цепляющая взгляд, а также благородство и элегантность Тони Люна в образе. Поединок между Ип Маном и Гон Эр очевидно является не боевой, но любовной сценой, прекрасной во всех отношениях (и как следствие — одним из лучших эпизодов фильма).
В «Великом мастере» много красоты. Дурманящая атмосфера и мерцающие интерьеры борделя «Золотой дом», куда мастера кунг-фу приходят, только чтобы послушать музыку и неспешно поговорить о делах; выразительные крупные и долгие планы; все эти дверные проемы, ведущие в сумрак и дождь, — в них узнается тот самый Вонг Кар-Вай, возвращения которого ждали. Накануне премьеры мастер немного рассказал о своем фильме корреспонденту «Новой».
— Известно, кухня китайских ресторанов в Европе часто адаптирована к вкусам европейцев. Ваши фильмы — в какой степени вам их приходится адаптировать для восприятия Старого и Нового Света?
— Практически не приходится. Впрочем, небольшие изменения для европейского проката были внесены в последний фильм — «Великий мастер». Но и они были вызваны необходимостью следовать контрактным обязательствам, а не какими-то содержательными моментами. Европейская версия фильма не должна была превышать 2 часов 10 минут, тогда как оригинальная длится 2 часа 17 минут. В эти вырезанные семь минут попали в основном кое-какие биографические сведения об Ип Мане с культурными референциями, вряд ли бы что-то сказавшими европейской аудитории. Например, от подробного изложения того, что семья Ип Мана занималась торговлей на Бонем-Стрэнд, то есть в районе известной в Гонконге торговой улицы, где традиционно совершалось множество экспортных операций, остался небольшой титр о том, что он управлял семейным торговым бизнесом в Гонконге.
— Понятно. Но мой вопрос касался скорее национальной аутентичности в кино. Насколько вообще можно говорить о ней в нашем глобализированном мире?
— На это можно смотреть с двух точек зрения. С одной стороны, благодаря интернету и другим технологиям мир с каждым днем становится все меньше. Возьмите Москву, Шанхай, Нью-Йорк — вы обнаружите массу одинаковых элементов, из которых слагаются эти города сегодня, от магазинов и ресторанов до кинотеатров и того, что в них показывают. Но в то же время мы вполне можем найти множество различий, поскольку у каждой страны есть свои собственные, только ей свойственные черты. И именно с ними имеет дело национальное кино. Вряд ли вам понравится, если русское кино будет в точности как голливудское, не так ли… Конечно, есть глобальный рынок, и на нем сегодня торжествует Голливуд. Но практически в каждой стране, какую ни возьми, местные кинематографисты отвоевывают свое пространство, становясь сильнее с каждым днем. Почему? Просто потому, что нам всем нужны свои фильмы, фильмы о себе.
— «Великий мастер» начинается с эпизодов о боевых искусствах, но очень скоро оборачивается меланхолическим повествованием о любви, исторической драмой и философской притчей о том, что все проходит…
— Все проходит? Нет, все-таки финал фильма иной, он тесно связан со словами, которые в начале Ип Ман говорит о боевых искусствах. Что есть лишь два положения — вертикальное и горизонтальное, и что, в конце концов, после всех испытаний только один человек остается стоять — лучший. В сущности, то же и в жизни, и в ней есть два иероглифа: вертикаль и горизонталь; и в ней стоит самый последний, кто выдержал все, а тот, кто потерпел неудачу на пути — и дело не в том, что он слаб или жалок, — «лежит».
— Разве между этими положениями нет промежуточных состояний?
— Обычно человек занимает горизонтальное положение по своему собственному выбору — как Гон Эр в фильме, которая понимает, что наступившие времена — не ее, и она не хочет следовать за ними, ломать себя под них, предпочтя остановиться и остаться с прошлым, которое для нее значимо. Она теряет все. И Ип Ман теряет все. Оба осознают безнадежность своих амбиций. Но она — это горизонталь, а он, продолживший борьбу за свое призвание, свою личность, — вертикаль, и слабость, как я уже сказал, тут ни при чем. Борьба — это и есть в каком-то смысле промежуточные состояния.
— Почему вы изменили рабочее название фильма, редуцировав «Великих мастеров» до единственного числа? В центре картины — жизнь мастера Ип Мана, но история далеко не только о нем…
— На самом деле, когда мы только приступали к съемкам, названием было «Великий мастер», поскольку изначальной задумкой был фильм об одном человеке — Ип Мане. Потом, когда история поменялась, мы изменили название на «Великие мастера»: мы поняли, что она не только о нем, как вы заметили. Но когда картина была закончена, мы вернули ей первоначальное название, поскольку она оказалась не о скольких-то мастерах, а о мастерстве как таковом: быть великим мастером — это состояние ума и души, и об этом фильм.
— В ваших фильмах любовь — это почти всегда любовь, которая не находит исхода, за исключением разве что «Моих черничных ночей»…
— Ну а вы можете представить себе — и предложить мне — счастливый конец в отношениях между Ип Маном и Гон Эр в «Великом мастере»? (Смеется.) Все зависит от истории, которую вы рассказываете. Если она изначально по своей сути не предполагает хеппи-энда, даже если вы его туда поместите, он просто не будет работать. Как и в жизни. Мы часто любим то, чего у нас нет, и не можем обладать тем, что любим.
— Боевые искусства — по крайней мере, на экране — близки искусству танца, нет?
— Я знаю, что многие воспринимают сцену на перроне — бой Гон Эр и Ма Сана — как своего рода танец. Но не забывайте, что боевые искусства — это оружие. Если вы поговорите с людьми, которые их практикуют, они скажут, что главное в них с точки зрения внешнего — это удар и его точность. В этом плане мы очень тщательно работали над картиной, и люди, занимающиеся боевыми искусствами, поймут каждый его кадр, включая «танец» на перроне, чуть иначе, увидят другое, чем те, кто в эти искусства не погружен.
— Вопрос, который напрашивается сам собой: вы сами великий мастер?
— Нет, конечно. Но я бы хотел им стать.
