СюжетыПолитика

Если это — революция, то назовут ее «революцией слез»

На исходе второй недели протестов турецкая полиция заливает водой и слезоточивым газом парк Гези и площадь Таксим

Этот материал вышел в номере № 63 от 14 июня 2013
Читать
Если это — революция, то назовут ее «революцией слез»
Фото: «Новая газета»
На исходе второй недели протестов турецкая полиция заливает водой и слезоточивым газом парк Гези и площадь Таксим. Репортаж специального корреспондента «Новой» Елены РАЧЕВОЙ из Стамбула.

#

Подробнее о том, что происходило в столице Турции в ночь с 13 на 14 июня, читайте в заметке Елены Рачевой "Правительство Турции пошло на диалог с протестантами. В Стамбуле - перемирие"

# 11 июня

— Маски-маски! Кому дешевые маски?

Последние четыре дня картонные маски для рта и очки для плавания — самые ходовые товары в центре Стамбула. Их продают на пешеходном проспекте Истикляль, около остановок метро, в самом парке Гези. С утра вторника в Стамбуле пахнет слезоточивым газом. Первый раз запах настиг меня внезапно, на Истикляль, в полукилометре от площади Таксим. Стало трудно дышать, в носу засвербило, я замотала лицо шарфом — и вдруг обнаружила, что задыхаюсь здесь я одна. Турки спокойно идут мимо, стоят за прилавками, сидят на верандах кафе, и только туристы уже напялили картонные маски за 5 лир и спешат прочь.

«За 15 дней мы привыкли к газу и легче на него реагируем», — позже объяснят мне стамбульцы. На митингах вместе с лозунгами «Эрдоган, уходи!» и «Таксим будет везде!» они часто скандируют: «Полиция, давай газ!».

# 11 июня. Чапулджу

Разгонять лагерь на площади Таксим начали во вторник около семи утра. Полицейские мирно объяснили, что намерены снять пропагандистские флаги с окрестных зданий и стереть граффити, без всякого сопротивления разобрали баррикады, вошли в палаточный лагерь — и вдруг ринулись, залили все слезоточивым газом и водометами, оттеснили людей в сторону парка.

Шла вторая неделя протестов.


Оговорюсь: парк Гези, (пыльный сквер размером с Красную площадь, не особенно безопасный по ночам) расположен рядом с площадью Таксим. Первые полторы недели, прошедшие с тех пор, как горстка экологов взялась защищать парк и была грубо разогнана, протестующие стояли большим палаточным лагерем и в парке, и на Таксим. В понедельник утром им остался только парк. Городские власти пообещали, что на его территорию не войдут, и протестующие немедленно отгородились от площади баррикадами, ощетинились арматурой. В ответ отряды полиции встали вдоль всей площади Таксим, лицом к баррикадам, стенка на стенку. На пару часов всё затихло.

Весь вторник после разгона Таксим столкновений с полицией как будто и не было. Просто время от времени где-то на окраине парка вдруг раздавался глухой хлопок, в воздух поднимался столб белого дыма, слезоточивый газ расходился на несколько десятков метров вокруг, люди с криками разбегались в стороны, кашляли, обливали лица водой, смешанной с таблетками от изжоги «Ренни» (они нейтрализуют кислоту и снимают действие газа; в парке Гези бутылки с уже готовой смесью раздаются бесплатно) — возвращались на прежние места и аплодировали: мол, газа, дайте нам больше газа.

. Кто и откуда кидал шашки, было неясно. Просто люди в штатском, просто в толпе… Вокруг парка и без того все время что-то грохотало и взрывалось: шашки, шумовые гранаты, догорающие после прошлых протестов остовы машин и бульдозеров… И сквозь грохот и дым пробивался мерный гул барабанов: ансамбль барабанщиков отбивал ритм, сидя на холме прямо над баррикадами.


К вечеру газовых шашек стало больше, на окраинах парка газ повис густым облаком, протестующие натянули респираторы и очки для подводного плавания, замотали лица платками. Между людьми в респираторах сновали торговцы, продавали очки и маски, питьевую воду и сладости, дымили мангалами, жарили кебабы, гулкими под респиратором голосами зазывали покупателей. А люди продолжали прибывать.

Чапулджу («мародеры») — назвал протестантов премьер-министр Реджеп Эрдоган. Народ не обиделся, а удивился. Слово чапулджу в считанные дни стало хэштегом в твиттере, оказалось написано на стенах, отпечатано на майках, нарисовано на плакатах по всему лагерю.

Термином «чапулджу» оказались объединены люди, которые в других условиях не оказались бы и в одном квартале, не говоря про палатку. По подсчетам протестующих, в лагере сошлись 127 разных организаций, от Союза дантистов до профсоюзов рабочих, от кемалистов (сторонников националистической светской линии Кемаля Ататюрка) до организации «Мусульмане-антикапиталисты», от неомарксистов до курдских националистов с преобладанием левых и анархистов.

И каждый протестовал о своем. Против разрешения за ношение хиджабов в университетах и запрета на продажу алкоголя после 22 часов. Против строительства новых торговых центров и нового моста через Босфор. Против гонений на СМИ и независимые университеты. Команда геймеров (профессиональных компьютерных игроков), вышла протестовать против цензуры в интернете. Студенты – против скандала с коррупцией на экзаменах. Актеры - против отмены финансировать государственных театров. Курды – против турецкого национализма. Снос крошечного парка оказался даже не последней каплей, но формальным поводом для людей вспомнить свои конкретные претензии к власти и что с ними тоже в чем-то не посчитались. «Это история не про социальный протест, не про экономику, - объяснил мне турецкий анархист Джем – Это история про собственное достоинство. И свободу, которую вы возвращаем себе».

  • Понимаешь, нельзя говорить, что мы против исламизации или вестернизации, мы выходим не против религии или нации – они равные - а против диктатора, - Сарà, экскурсовод из Измира, ведет меня через парк, мимо пестрых палаток с надписями «Дом чапулджу», тентов с бесплатной едой, складов лекарств, детской площадки и крошечного садика с геранью, посаженного протестантами позади баррикад… - Просто в какой-то момент все мы увидели, что Эрдоган перестал слушать советы министров, учитывать наши голоса. Когда парк Гези решили сносить, люди обратились в суд, и суд запретил это делать. Но Эрдоган сказал, что суд ему не указ. Я не хочу, чтобы наш премьер плевал на собственный суд!

В истории с протестами есть еще один, интересный для русских политический момент. Турция – парламентская республика, исполнительная власть в ней принадлежит правительству во главе с премьер-министром, президент избирается парламентом. Но в 2007 году по инициативе Эрдогана в стране прошёл референдум. По нему президент стал избираться всенародным голосованием на пять лет, максимум на два срока подряд. Как уверены чапулджу, когда срок правления Эрдогана как премьер-министра закончится, Турция получит Эрдогана-президента. Еще на 10 лет.


За нашими спинами что-то громко взрывается. Я дергаюсь, но Сара спокойна: «Да ладно тебе, это шумовая граната, их все уже отличают».

Впрочем, до сегодняшнего утра лагерь был довольно спокойным местом. Еще вчера на сцене выступали бразильские музыканты, на лужайке устраивали занятия йогой и курсы веганской кулинарии, под отдельным тентом студенты давали школьникам бесплатные уроки по подготовке к местному варианту ЕГЭ. Всем раздавали бесплатную еду, чапулджу сами следили за порядком и убирали мусор. За две недели в палаточном лагере не было ни одного случая кражи.

Все вместе было похоже на грандиозный фестиваль. Как если бы знаменитый Вудсток вдруг закидали слезоточивым газом, тысячи хиппи разозлились бы и вдруг обнаружили, что делать войну веселее, чем делать любовь.


В парке собрался очень разный Стамбул. Я видела студента, который цитировал Бодрийяра и размышлял об антикапиталистической природе ислама. Много пожилых хиппи. Десятки анархистов. Британского экспата в костюме, но без очков и маски: их сорвал с него полицейский во время стычки. Футбольных фанатов всех турецких клубов. Несколько явных исламистов, пару женщин в чадрах. Пожилого профессора-демографа, похожего на умную собаку со щетинистой бородой, — он ходил на все протесты, и студенты ругались, что он забывает взять с собой респиратор. Помню молодых турок с лицами бирюлевских гопников и аккуратными, любовно сшитыми пращами. Пожилых усатых провинциалов. Юных девушек с накрашенными алыми, несмотря на маски, губами. Маленькую девочку в большом противогазе. Инвалида на коляске. И еще худощавую невысокую женщину лет 60. На ней было строгое синее платье с кружевным воротничком, на лице — белые потеки от воды с «Ренни», по которым было понятно, что под газовую атаку она попадала не раз. Толпа вокруг нас скандировала: «Эрдо-ган! Исти-фа! («Уходи!») — и она тоже вскидывала руку, и тоже скандировала. А потом надела маску, очки для плавания и нырнула в центр толпы, идущей в сторону баррикад. Женщина лет 60. В строгом синем платье. С кружевным воротничком.

# 11 июня, вечер Зона боевых действий

Палаточный лагерь в парке Гези жил по расписанию офисов. Люди собирались к семи и расходились за полночь, несколько сотен оставалось в палаточном городке ночевать. Столкновения с полицией начались уже в темноте.

Ближе к девяти вечера полиция начала забрасывать людей шашками с газом. Бросали не под углом в 45 градусов и на землю, как это разрешено. Целились в толпу, в головы. Ближе к полуночи в ход пошли водометы и резиновые пули. Протестанты отвечали петардами и камнями. Немногие – но отвечали. Лагерь самоорганизовывался фантастически. Через весь парк проложили несколько коридоров. По свистку к Таксим бежали саитары с носилками, обратно возвращались с ранеными. Чаще всего люди на носилках были без сознания, но без следов крови — значит, газ. Первую помощь оказывали тут же: в парке сделали два полевых госпиталя, еще четыре открыли в соседних домах. Ехать в больницы многие боялись: ходили слухи, что там пострадавших переписывают для возможных арестов.

По подсчетам протестующих, только за эту ночь пострадало около шестисот человек. 70 были арестованы.

#


К двум часам ночи все переулки вокруг Таксим казались полем боевых действий. Полиция оттеснила от площади часть протестующих, газовыми шашками погнала прочь. Всюду пахло газом, горели какие-то кучи мусора, улицы перегораживали баррикады, крепкие юноши в военных противогазах в запале крушили банкоматы и витрины кафе – картинка скорее гражданской войны, чем борьбы за сквер.

– Сюда давай, к нам, не пройдешь! У нас тут безопасно, пересиди пока.

Я бежала по проспекту Истикляль, когда меня выдернули чьи-то руки, впихнули в подъезд. Внутри было тихо, газ не проникал сквозь окна, внизу несколько молодых людей мрачно пили чай. Пятиэтажное здание оказалось профсоюзом инженеров. С начала протестов в его подвале разместился подпольный полевой госпиталь, вверху ночевали протестанты: на стульях и на полу.

Врачей в госпитале было шестеро, три их них – психиатры.

– Ну, первую помощь я ведь тоже могу, – почти извинился психиатр Илкер – Сейчас мы в зоне контроля полиции, пациентов нет. Зато если будут – то сразу тяжелые.

Дежурство Илкера началось в 7 вечера. За это время он вытащил две резиновые пули, забинтовал несколько переломов и один ожог. Остальных откачивали от газа. В госпиталь Илкер попал случайно: «Я просто почувствовал такую гордость за наш народ, что не мог не помочь», а на мирный конец протестов самого начала не надеялся:

  • Эрдоган – нарцисс. Он не может изменить свое решение, пойти на уступки. Это не зависит от него, так действует на человека власть. Он никогда не согласится сохранить парк. – Илкер усмехнулся, - Это я тебе как психиатр говорю.

Мы проговорили почти до утра. В 8 дежурство Илкера заканчивалось. Теперь надо было заехать к другу (его сильно ранило на площади и на время, пока он в больнице, Илкер забирал к себе его дочь) и пойти на работу, в государственную больницу. Ничего, быт.

# 12 июня. «Мы все будем как один»

Утро. В пятизвездочном отеле Divan — большая уборка: горничные чистят ковры, полируют деревянные панели, вычищают мусор из лобби, с испугом поглядывают на проносящихся мимо людей в касках и репираторах…

Divan пустил протестующих еще 1 июня. Теперь здесь открыт полевой госпиталь, на золотистых паласах ночуют протестанты, в углу свалены кислородные баллоны, противогазы и гора лекарств. Когда после первого разгона на площади полиция попыталась прорваться в отель за митингующими, охранники встали у дверей единым строем. Полиция отступила.

— Просто хозяин отеля — богатый человек, — говорит 26-летняя Селин. — А так полиции на частную собственность наплевать. Когда за мной гнались по улице, я спряталась в подъезд. Так полицейские пытались взломать дверь, не смогли, от злости разбили окно и кинули шашку с газом внутрь.

Хрупкая невысокая Селин защищает Гези с первого дня. Днем помогает врачам в госпитале, ночью идет на баррикады. Рассказывает, что вчера ночью сюда принесли 51 раненого. Большинство отравились газом, у некоторых были переломы и ожоги из-за попавших в лицо и тело шашек. Всю ночь «скорые» к отелю не подпускали, забрать раненых отсюда они смогли только утром. Без полевых госпиталей было бы вообще никак. Даже сейчас здесь работает около двадцати человек.

— Знаешь, я, наверное, впервые начинаю гордиться турками. Никогда бы не подумала, что мы все будем как один, — говорит Селин. — Мы видели, как понемногу оказываемся в фашистском государстве, но не думали, что будем готовы об этом заявить.


День начинается с удивительной новости: Верховный совет по радио и телевидению Турции (RTÜK) оштрафовал четыре телеканала за прямые трансляции с площади Таксим. RTÜK заявил, что кадры разгона протестующих излишне жестоки и «вредят физическому, моральному и умственному развитию детей и подростков». Разгонять можно, показывать нельзя, возмутились в палаточном лагере. И особенно расстроились за оппозиционный канал Halk TV: все время протестов он показывал видео с Таксим круглосуточно. При этом остальные каналы хранили глухое молчание до утра понедельника, когда внезапно и дружно вывели в прямой эфир разгон лагеря на Таксим. На видео были явственно различимы люди с закрытыми лицами, яростно атакующие полицию. Чего там не было видно – что полиция никак не атакует их в ответ. Чапулджу возмутились, что это провокаторы, рад их демонстрации разгон телеканалы и показали. Из-за этого и заплатили штраф.


В парке снова людно. Атмосфера взвинченная, люди ждут разгона, выстраиваются в очереди за бесплатными касками, фотографируются на фоне баррикад и сожженных машин. На линии фронта до сих пор не просохла вода, на асфальте густой слой битого стекла, втоптанных в землю респираторов, каких-то одеял и картонок. Пахнет гнилью, гарью, мочой…

Вчера ночью, пока часть людей гнали по Истикляль, полиция попыталась захватить ближний к Таксим край парка, перешла линию баррикад, заполнила все водой и газом и почему-то отступила назад.

— Гляди, — один из защитников лагеря тащит меня к ближайшей к баррикадам палатке. Около самого входа в нее пробита дыра, в ней застряла гильза газовой шашки.. — Здесь перед сидели палаткой две пожилые женщины. Без масок, без ничего. Они даже встать не успели. Обе в больнице. Ну как же так можно?!

Небольшой полевой госпиталь рядом полиция залила водометами. Об этом чапулджу вспоминают с дикой злостью. И еще — о том, какие спокойные лица были у полицейских, когда те бросали баллоны с газом прямо в головы людей.


В парк пришли адвокаты, их встретили аплодисментами.

Вчера члены Союза адвокатов Стамбула устроили пикет в поддержку жителей Гези. Их жестко разогнали, почти всех (49 человек) задержали. По закону адвокаты в Турции обладают неприкосновенностью, задерживать их — грубое нарушение. Отпустили адвокатов только вечером.

— Я видел, как их толкали, один мой приятель попал в больницу с сердечным приступом, — стоя посреди баррикад, кипятился адвокат Огуз. — Какая разница, поддерживаю ли я протестантов? Я не позволю, чтобы так обращались с моими коллегами.

Короче, сегодня протестовать во Дворец правосудия пришла уже тысяча адвокатов.

# 12 июня, вечер. Страх

— Какого черта! Я девять дней строил здесь баррикады, надрывался, полчаса каждый булыжник из земли выворачивал. И где они все? Полиция могла бы иметь хоть немного уважения к чужому труду!

Стамбульский художник Мàксимус ведет меня по местам былой славы. К протестам в Гези он присоединился с самого начала и с тех пор уходил с улицы только на ночь. «В первый же день звонит мне друг, эколог, орет: «Давай быстро сюда, тут менты, бульдозеры, деревья рубят, нас выжимают…» А он у нас такой: эколог, хиппи, веган… Прихожу — а там уже полплощади раздолбано, полиция, бульдозеры, газ и камни летают. То есть курочек с телятками он не кушает, а против бульдозеров попер…»

Мы идем от Таксим по круто спускающейся к морю улице Инёню. Движение заблокировано, прохожих нет, и на абсолютно пустой проезжей части видно только автобусы: один за другим, десятки, по всей длине улицы. Большая их часть пуста, в нескольких, откинувшись в креслах, дремлют полицейские. Во время каждой стычки с протестующими они появлялись словно из ниоткуда, а на самом деле ждали в автобусах здесь, в нескольких сотнях метров от Таксим. Мы проходим мимо, и Максимус явственно вздрагивает. «Не фотографируй, — шипит он мне. — Мало я уже общался с этими ребятами?! Нет уж, спасибо».

Еще несколько дней назад улица была забаррикадирована вся. Вместе с Максимусом выкорчевывали камни и валили заборы «чарши» — радикальные неформалы-анархисты, фанаты футбольной команды «Бешикташ». Их обычный лозунг «Çarşı her şeye karşı» — «Чарши против всего», но в случае с парком Гези они оказались за.

В первые дни протестов толпа футбольных фанатов устроила с полицией настоящие бои. Едва ли не впервые в жизни фаны «Бешикташа» кидали камни бок о бок с фанатами второго крупнейшего клуба — «Фенербахче»: все равно как если бы прошли маршем «Спартак» и «ЦСКА».

— А дерутся чарши знаешь как?! — Максимус восторженно цокает языком. — Я теперь болею только за «Бешикташ»!

Стадион «Бешикташ» — чуть ниже, у самой набережной. Сразу за ним — дворец Долмабахче, похожая на кремовый торт резиденция премьер-министра Эрдогана. Мы садимся на холме с видом на стадион и свежее граффити Fuck cops («Еб… ментов»).

— Вот здесь я думал, что умер, — спокойно говорит Максимус. — Мы пошли брать премьерский дворец: чарши, фаны «Фенербахче», анархи и я. Бои, баррикады, все дела… Я человек мирный, но когда идешь в толпе из тысячи человек, камень сам оказывается у тебя в руке. Ты никому не желаешь зла, но ты видишь у себя в руке камень — и бросаешь. Это сильнее тебя. В общем, тут у нас был бой. Мы бросали камни, они лупили дубинками и пускали газ. А он так действует, что ты не понимаешь, что с тобой. Ничего не видишь. Не можешь дышать. Не чувствуешь тело. Помню, подумал: ну все, привет. Я же еще молодой, у меня дочь… Я умер.

Молчим.

— Что может сейчас заставить людей уйти из парка? — невпопад спрашиваю я.

— Страх, — не задумываясь, говорит Максимус. — Страх.

— А если бы вы с анархами взяли Долмабахче, что бы ты сделал?

— Ну-у… Написал бы в «Твиттер», — пожимает плечами он.

# 12 июня, ночь. Курды

Последний бой откладывается. «Распространяются сплетни, что ночью в парке Гези будет штурм. Не слушайте их. Спокойной ночи», — написал в «Твиттере» губернатор Стамбула Хюсейин Авни Мутлу. Эрдоган подтвердил: разгон лагеря будет. Но позже.

«Мы не стали отвечать ударом на удар, — соврал он. — Но теперь службы безопасности будут вести себя иначе. Все протесты закончатся в течение 24 часов».

В палаточном лагере выдохнули, но каски не сняли. Часть протестантов разошлась по соседним кафе (свидания в Стамбуле теперь проходят так: она, он и респираторы на их шеях), часть расселась по площади Таксим, заполнив ее всю, как в первые дни.

Запах газа развеялся. Пахло горелым пластиком, кебабами с уличных лотков, мокрыми из-за водометов одеялами и мочой…

На баррикадах появилось пианино. Молодой турок заиграл что-то грустное и меланхоличное, люди в масках затихли, уважительно сняли каски. Казалось, площадь снова превращается в Вудсток, немного помятый, но не потерявший запал.

— Люди устали, — вздохнул Максимус. — И полицейские, и мы. Просто устали…

Чуть дальше танцевали курды. Встав в круг и обнявшись, они отбивали темп ногами, размахивали флагами с портретом курдского лидера Абдуллы Оджалана (последние 30 лет он с оружием в руках боролся за независимость Курдистана, пока не получил пожизненное в 1999 году). Еще недавно за один этот флаг можно было надолго оказаться в тюрьме. Но теперь курды танцевали: весело, открыто, ничего не боясь.

Очень усатый немолодой мужик в потертом костюме выдернул меня из толпы: «Журналист? Я хочу дать интервью. Видишь, сколько здесь курдов? Это наш, курдский протест».

Мужик долго рассказывал, что состоит в РПК (Рабочей партии Курдистана, признанной ООН террористической группой), что РПК жива и тоже будет протестовать. Курды вокруг слушали, кивали…

— Это террористы, турецкая Хезболла, — шепотом объяснил мне стамбульский приятель Онур. — Если бы раньше ты пришла на Таксим и подняла два пальца («виктории» — символ движения за курдскую независимость) — тебя бы даже не успели арестовать, просто линчевали бы как террориста. Даже за упоминание имени Оджаллана могли посадить.

Отношения с курдами наладились совсем недавно: в 2009 году курды объявили мораторий на боевые действия. Аналитики ставят это в заслугу Эрдогану, который много лет строил в стране мир. Тем не менее, днем в парк Гези пришел депутат от турецкого Курдистана, выразил поддержку протестам. Протестанты поблагодарили, но испугались: если протестовать начнут курды, снова будет война.


К трем часам ночи полицейских на площади почти не осталось. Некоторые спали прямо на асфальте на соседней улице Кумхуриет, другие без энтузиазма избивали парня, пойманного за порчей полицейской машины…

В четыре я наткнулась на небольшую толпу. В центре спорили молодой полицейский и молодой чапулджу.

— Зачем ты делаешь эту работу? Она ведь грязная, — горячился протестант. Полицейский неуверенно отбивался, ссылаясь на приказ. Толпа вокруг осуждающе, но беззлобно гудела, полицейский краснел и смахивал пот. Кажется, перевербовка шла хорошо.

# 13 июня. 24 часа

Новые баррикады, лекарства, медицинское оборудование, противогазы и защита от газа… Когда подписывался номер, в парке Гези готовились к штурму, скандировали: «Эрдоган истифа» («Эрдоган, уходи»), раздавали каски. И иногда танцевали.

P.S. Когда слезоточивый газ попадает в лицо, сперва становится больно дышать. Затем разъедает глаза, начинает дико жечь кожу лица. Ты даже не задыхаешься, тебе просто страшно. Хочется бежать куда угодно, вслепую, только бы это скорее кончилось, только бы дышать. Рядом, натыкаясь друг на друга, вслепую тычутся люди. Отбежав в сторону, ты хватаешь бутылку с теблетками «Ренни», плещешь в лицо, выдыхаешь. Газ рассеивается, кожа еще болит, как от ожога, но ты понимаешь, что ты цел, ты дышишь, ты понимаешь, как это круто — дышать. И тебе хорошо.

«Пусть недолго нам будет плохо, — постоянно повторяли мне люди в парке Гези. — Зато потом — хорошо».

shareprint
Добавьте в Конструктор подписки, приготовленные Редакцией, или свои любимые источники: сайты, телеграм- и youtube-каналы. Залогиньтесь, чтобы не терять свои подписки на разных устройствах
arrow