Лежишь ночью под уханье филина и думаешь: ну почему одним — всё, а другим — по нужде надо вставать и бежать в конец буйно цветущего вишневого сада в скворечник и сидеть там орлом, как во времена крепостного права, но с сотовым телефоном в руке. Каждый третий человек в великой стране от Каспийского до Баренцева моря, в голод и в зной бредет во двор; каждый четвертый — до сих пор идет по воду с коромыслом. А газ для многих — волшебство, как Благодатный огонь Иерусалима.

В крупных городах не слышно стрекота цикад и шороха сверчков; грозный гул «меринов», шуршащих грозно, вынуждает прятаться, надевать наушники, в которых звучит нечеловеческая музыка и тупые шутки «Юмора ФМ». Каждый озабочен, озадачен, ошарашен действительностью, которая становится все чудесатее и чудесатее.

А вокруг много миров: «Мир паркета», «Мир кожи и меха», «Планета Фитнес», «Мир кухонь» и много других миров, предлагающих стать обладателем чего-либо. Если ты построил квартиру — начинай строить тело. Если тело в порядке — можешь пойти на семинар по коррекции семейной жизни. И там трижды разведенный коуч, разрушивший пять семей, будет учить тебя за твою тысячу рублей, как довести осень твоих отношений до летнего зноя.

Верхние люди, летящие по осевой со скоростью света, с тонированными стеклами, — не понимают, почему нижние из метроподземелья ропщут. Ведь на скорости картинка жизни кажется очень симпатичной: скорость скрадывает трещинки в городском пейзаже; люди, стоящие на обочине, кажутся веселыми цветными стайками, машущими флажками. Не видно стариков, лежащих в грязных богадельнях; не видно инвалидов, сидящих по домам; неразличимы нищие, пьяные; и не бьют в нос другие уродливые социальные явления, не кажутся они дикими и страшными из уютного кожаного салона с запахом лаванды.

Когда удаляются кортежи — все обретает плоть и динамику. Вот бабушка с коляской, перекрестившаяся на удачу, спешит перебежать улицу, ее подземный переход украден еще прежним губернатором. Она добредет до дома, где у нее из удобств — только окно. А вот «скорая помощь», скрипит всеми не смазанными колесами, спешит в больницу, построенную еще купцами-захребетниками в 1913 году. Там пациента положат в коридоре, и на него ночью осыплется витраж с ликом дарителя, а утром придет врач с бородкой а-ля Чехов и будет лечить пациента с зарплатой, за которую не только морфия не купишь, как в земские времена, а так, только на прокорм семейству, и все. Врач лечит на глазок, с трубочкой: ведь оборудование, на котором видна ваша язва, давно лежит мраморной плиткой в бассейне руководителя здравоохранения. А вот девочка с портфелем спешит в школу, ей еще две пересадки, два автобуса и «Газель» до дома: ведь школа рядом с домом укрупнена, а старая снесена как несоответствующая стандартам образования. В новую же надо ехать всего 30 километров на автобусе. Но на нем теперь ездят строители на дачу к начальнику РОНО.

А это юноша со взором горящим. Спешит в институт, там он продаст наркотические вещества детям из золотого миллиарда и оплатит свою учебу на следующий семестр — так он понимает социальную справедливость. Так же ее понимает полицейский, стоящий на разделительной: ему в деревне у мамки с дровами и клозетом на улице совсем неохота жить, как предки, а граждане на железных конях в 5 миллионов должны оплатить его нравственные страдания. И девушка так думает из военного городка, забытого в тайге в результате реформы. Она гладит плешивого коррупционера и получает дань за свою молодость и красоту, это ее единственный ликвидный актив, и она хочет его продать, пока площадь Трех вокзалов не выбросит на рынок новых конкуренток.

А потом ты приедешь на дачу и узнаешь, что уже рубят твой вишневый сад в интересах государства, — оказывается, что по твоей даче пройдет вылетная хорда супермагистрали Москва — Марс, соединяющая твое прошлое с будущим, которого у тебя нет.

И тогда остается уехать в Париж, как барыне из известной пьесы, но ты никогда не уедешь, как некоторые, ты останешься старым Фирсом, которого бросили и забыли.