«Лондон Шоу» — новая постановка Константина Райкина в «Сатириконе» — будет иметь и уже имеет успех.
Райкина критики всегда вяло-привычно поругивают за одно и то же: артисты в его спектаклях похожи на него самого; и зачем он вообще занимается режиссурой, если он актер такой хороший?.. А ведь сегодня, по прошествии лет, уже точно понятно, зачем. Чтобы выразить свое миропонимание — не в масштабах одной роли, а языком и средствами целого спектакля. Свое представление о смешном и печальном, свой взгляд на отношения мужчины и женщины, да, наконец, просто — наметить границы добра и зла. Они же всегда неизменны — и потому очень зыбки.
Выходит у Константина Аркадьевича по-разному (как и у всех), но к последней работе в сезоне претензий почти нет. Райкин взял «Пигмалион» Бернарда Шоу (прелесть, что за вещь!) и постарался придать ей сценическое ускорение, которого всегда требует его натура: поставить сжато, громко, ярко и выпукло-выразительно. Словом, крупно.
Получилось.
Режиссерский выбор актеров на роли Элизы Дулитл, неотесанной лондонской цветочницы, и ее папаши, мусорщика Дулитла, вносит в пьесу ноты сегодняшнего дня: оба с кожей цвета кофе. Елизавета Мартинес-Карденас, вчерашняя студентка Райкина, и Григорий Сиятвинда, давний обитатель сатириконовской труппы, выглядят не винтажными персонажами, а гастарбайтерами, выживающими как могут в дебрях Лондона.
Элиза, из которой два холостяка, профессор Хигинс и полковник Пикеринг, на пари берутся сделать «леди», — девчонка с сегодняшней улицы, недоверчивая, скандальная. Бесформенные одежки скрывают все ее чары. В результате метаморфозы грязнули колониальной крови, дикой, будто вчера «спрыгнувшей с ветки», в фальшивую герцогиню вначале обнаруживается дивная фигура, а затем уже тщательно, почти до идиотизма отполированные манеры. Впрочем, все решает — так выстроил постановщик — экзотичность актрисы, которая на салонном приеме выглядит ярче всех гламурных барби. Но влюбленность в нее Хигинса, которую он не желает признавать до последнего, связана не столько с этим преображением, сколько с генераторным теплом натуры: заботливостью, находчивостью и забавностью этой новой Элизы. Хигинс влюбляется не столько в творение своих рук — ожившую Галатею, сколько в человека, обнаруженного за афрофасадом, прирученного и, в свою очередь, приручившего.
Выбор Артема Осипова на роль Хигинса — попадание в яблочко: он играет не утонченного уайльдоподобного денди, а некоего вундеркинда, подобного обитателям Силиконовой долины, дерзкого, страстного, неуправляемого, способного к молниеносным перепадам состояний — от заносчивого мальчишки к многоопытному маэстро, — и ведет свою партию с азартом. Кажется, в труппе он — из самых виртуозных подобий Райкина и способен сыграть его самого, но с годами стало заметно: он не растворен в «патроне», а умеет выстраивать собственную партитуру. Понятно, что Райкин обладает высокой степенью заразительности, педагогической вкрадчивостью и дикой требовательностью, все это вместе взятое не может не подчинять актерские тела и души, особенно не окрепшие. Но Осипов, похоже, уже окреп. Его Хигинс резок и эгоистичен до чудаковатости, но внезапно и покоряюще обаятелен.
Леди Хигинс (Агриппина Стеклова) в духе сегодняшнего дня выглядит чуть ли не моложе сына и мягко демонстрирует знаменитую английскую уравновешенность пополам с приветливостью. Полковник Пикеринг (Сергей Бубнов) — несколько преувеличенный образчик джентльмена, и экономка миссис Пирс (Елена Бутенко), объемистый образец английской благопристойности, — все чуть шаржированы. И это потому, что стилистику спектакля, его ритмы и интонации продиктовал…Чаплин.
Это его подпрыгивающая походка, смешные усики жирной черточкой, безумные и детские глаза — неожиданный ключ к стилистике и ритму «Лондон Шоу». Райкин замечательно придумал «чаплинский свет» — в зыбком дрожании старого синема стремительно возникают пантомимы, сообщающие спектаклю ход курьерского поезда и освобождающие его от излишних подробностей. Серая и черная одежда героев, их утрированная пластика переводит происходящее в формат немой фильмы. И сам Чаплин — повторенный в точности, кроме роста, — выйдет на сцену, чтобы мимоходом, в облике бродяги, закрепить все мимолетности спектакля…
Редкое по звучности соло получил здесь Григорий Сиятвинда. Его мусорщик — эпикуреец, сперва разживающийся пятью фунтами у предполагаемого «развратителя» дочери, так неистово, неостановимо чешется, что вслед за ним немедленно начинает чесаться весь зал (нельзя ли все же поумеренней?). Форсированность и преувеличенность — из любимых красок Райкина, которому в роли режиссера всегда хочется, чтобы дошло до всех. Ведь Дулитл, который перестал чесаться, разбогатевший и печально-циничный философ, еще смешнее.
Как известно, Хигинс — лингвист и фонетик, и его работа с Элизой заключается прежде всего в уроках речи. Речь, язык — божественная стихия, образующая человека, создающая мир. Бродский считал, что язык значим так же, как первоэлементы вселенной, что он сам себя развивает, что он — таинство. Сегодня проблемы языка и в Европе, пытающейся сохранить идентичность, и в России, испытывающей ураганную экспансию сопредельных наречий, — из насущных, и Райкин использует это на полную катушку. В спектакле звучит речь сегодняшних улиц: корявая, урезанная, бедно интонированная — и речь образованных людей: гибкая, богатая оттенками.
Сленг, ругань, междометия и рычание — водопадом льются с уст Элизы в процессе превращения лягушки в принцессу. Речь стирает границы, смешивает сословия, сокрушает чувства и заново возводит барьеры. Как решается задача наделить человека новой речью и тем обновить радикально, в пьесе прослежено подробно, на сцене уведено в пантомиму — мы видим уже результат.
«Вот такая хрень получается!» — повторяют персонажи, кто растерянно, кто с восторгом. И впрямь — в эту фразу укладывается невообразимая гамма оттенков. Дважды Элиза колеблется на грани провала — когда при гостях леди Хигинс срывается «на родной язык» и когда на приеме после пения почти арии просит принести ей гитару, чтобы наконец «сбацать» настоящую музыку. Оба раза аудитория решает принять это, как говорили в прошлом веке, за последний писк или, как говорят в нынешнем, — за тренд.
Подобная танагрской статуэтке новая Элиза при дружном хохоте зала покоряет не только Хигинса и окружающих — но и хаос внутри себя. Оттуда, изнутри, выглядывает умная наблюдательная девица «с запросами». Она не хочет больше быть цветочницей — а тогда кем?.. Вопрос повисает в воздухе, все отправляются на уморительную свадьбу Дулитла, вынужденного под грузом денег (один из парадоксов автора) стать моральным.
Тут честно поработали: и сценограф Борис Валуев, и известный кутюрье сценического костюма Алла Коженкова, и художник по свету Анатолий Кузнецов, он в первую очередь и помог создать стильное зрелище.
Конечно, кое-что остается скомканным — в первую очередь внутреннее развитие персонажей — его сметает несущийся локомотив спектакля. Но Бернард Шоу получил свое шоу: зрелищную и стильную, трогательную и комичную притчу. Будить добрые чувства и купать в театральности — две главные черты лучших творений театра Константина Райкина в «Лондон Шоу» присутствуют. Этот спектакль делает зримым то, что не увидишь только глазами. И дивная музыка из фильмов великого Чарли дополняет сюжет.
P.S.Ложка дегтя: в двух шагах от старого «Сатирикона» уже возвели большой темно-красный куб — новое здание культурно-торгового центра. Стройка еще идет, гастарбайтеры вкалывают. Куб маркирован огромной надписью: «РАЙКИН ЛАЗА». «П» — отвалилось. Странно, что Константин Райкин, сын своего отца, жизнь на подмостках отдающий, чтобы одолеть демона пошлости, не ощущает вопиющей пошлости словосочетания «Райкин Плаза». Может, оно и хорошо для инвесторов, но для истории — плохо. Такая выходит хрень.
