Конец июня — непростое время в истории. Самые короткие ночи и исход научных сотрудников в отпуска располагают к нападению. Без объявления войны. Blitzkrieg имени начальника немецкого генштаба фон Шлиффена. В среду Академия и ее защитники сдали свой Брест, а теперь готовятся к Бородино и к будущему Ватерлоо, активно делясь на партизан и коллаборационистов. Но атака всегда вынуждает раскрыться: в этой немаленькой и якобы победоносной войне режим как на ладони, во всем блеске своего динамичного издыхания.
Нечеловеческий фактор
Все будто висело на волоске. Безумие затеи оставляло наивные упования на разговор Фортова с Путиным. Еще гуляла версия, что, повергнув всех в шок, ВВП вдруг явится, как «бог из машины», и опять спасет мир от самого себя, что наука окажется просто еще одним фоном для позирования (после приевшихся тигриц и птиц дозу наркотика популярности и самолюбования приходится резко повышать, хотя это уже передоз).
«Банальность зла» от Ханны Арендт у нас реализуется как рутина абсурда. Кажется нормальным, что президенты РФ и РАН впервые (!) беседуют по вопросу ликвидации Академии… в день голосования. Но в этом все: если бы был шанс, если бы хотел слушать и слышать, разговор состоялся бы раньше и в другом режиме.
Напрашивается вывод: значит, все же это в первую очередь личное. Значит, дело вовсе не в индексе Хирша и даже не в особняках и гектарах. Не надо было кого не надо прокатывать на выборах в академики и директора институтов. Это личное общественного уже вовсе не различает. Все, что фигуранта не уважает, гори синим пламенем, даже если это слава и мощь страны.
Война
Месть становится системной. Как и обида. Смертельно оскорбляет едва ли не всё, поэтому состояние внутренней, гражданской войны становится непрерывным, а ее фронт сплошным. Персонификация власти сейчас куда выше той, что видна на поверхности и помнится из истории наблюдений. Поэтому личное становится политическим; политика, ровно по Карлу Шмитту, определяется через дихотомию «друг — враг»; при этом враг не предполагает сосуществования и должен быть уничтожен. Отсюда именно «ликвидация» — такой же символ, как «иностранный агент». Академики думали, что они своим конформизмом достаточно капитулировали политически, не поняв, что пара эпизодов мелкого неуважения крупными буквами записывается в другую «политику», личностную, которая важнее.
Гражданские войны обычно особенно беспощадны. И более беспринципны в выборе средств. Операция против Академии не просто выдает себя с головой как военная одним только выбором момента удара. Война тоже имеет свои правила. Здесь же их нет вовсе. Здесь можно принять капитуляцию — а потом выстрелить в затылок, приговаривая про уважение к заслугам и перспективы.
Занятие не самое приятное. Ливанов не выдержал и открестился от авторства. Голодец оказалась более мужественной женщиной: в Думе она отвечала на убийственные вопросы голосом уверенным, хотя местами срывавшимся. Эти трудности исполнения опять же связаны с персонификацией вражды. Исполнители не могут не понимать, что участвуют в погроме и расправе, в чем-то и не по своей воле. Это опасно: в таких ситуациях линия фронта может самым неожиданным образом разворачиваться и прорезать политическое тело по совсем другим траекториям. «Раскол элит», о котором так долго говорили аналитики, уже давно состоялся в сознаниях, но пока не прорвался наружу и не обрел политическую плоть. Война против Академии воплощение такого раскола заметно приближает и может стать точкой его кристаллизации.
Божья роса на голубом глазу
Каждое общество, каждое государство имеет (должно иметь) систему защиты от убийственных посягательств на свои системообразующие институты. Поэтому даже в наших условиях зашкаливающего авторитаризма и не самого способного к самообороне общества убить Академию оказалось невозможно без выхода на новый уровень беспредела. Здесь аномия, свобода от остатков стыда и представлений о порядочности достигли максимума.
Критики законопроекта один за другим указывали руководству Думы на вопиющие нарушения регламента внесения и прохождения законопроектов, установленного и президентскими, и законодательными, и правительственными актами (обсуждать не менее шестидесяти дней и пр.). Тяжелое молчание было им ответом. Ни слова объяснения, хотя бы корявого. Мертвый, стеклянный, леденящий душу взгляд исполнителей заказа. Полный разрыв коммуникации. Это называется «мы с вами больше не разговариваем». Потому что сказать нечего. И оппонентам в Думе, и обществу в целом.
Да, Академия погрязла в проблемах, но те, кто берется ее якобы лечить, сами куда более проблемны. У РАН есть успехи, есть провалы, но все хоть как-то масштабное и системное из того, что делала рядом с наукой сама эта власть, — один сплошной провал, скандал на скандале. Теперь эти люди будут учить ученых.
Да, РАН недостаточно эффективна. Давайте расформируем и переподчиним кому-нибудь Минэкономразвития — за плохие темпы роста или, например, за провал программы особых экономических зон.
Взорвался «Протон» с тремя спутниками, говорят, освященный, говорят, за 50 тыс. руб. (интересно, из какого бюджета). Давайте освободим от всей движимости и недвижимости РПЦ, чтобы попы не тратили время и силы на управление гигантским имуществом, но могли сосредоточиться на молитве и духовном окормлении паствы духовными секретами.
Воровство в вооруженных силах на порядки превышает шалости в Академии — давайте создадим ликвидационную комиссию по армии в целом и переподчиним вновь созданному сугубо штатскому агентству все штабы, дивизии, пушки и обозы.
Докладчица-зампред в режиме online-трансляции объявляет сторонниками законопроекта когда-то наших, но теперь уже иностранных нобелевских лауреатов, хотя по всей стране гуляет фраза «я ожидал, что Ливанов и Медведев окажутся умнее». Она же рассуждает про обузу пенсионного возраста в науке, будто не знает множества известнейших биографий. Бывший директор ЦЕРНа заявил, что он в шоке, и напомнил об уникальном опыте расформирования академии при Муссолини. Путину очень нужны такие аналогии в единый учебник истории?
Качество
О том, как эти люди будут руководить наукой, говорит уровень проработки документа. В нем нет ровно ни одного положения, из которого можно было бы понять, чем именно новая система повысит эффективность исследований и разработок. То же «освобождение от тягот управления имуществом» означает всего лишь переподчинение хозяйственных и технических служб (но зато лишает все академии каких-либо основ хозяйственной, а значит, и всякой другой автономии).
Проект изобилует дырами, открывающими возможность полного административного произвола. С институтами и коллективами можно будет делать вообще все что угодно — по усмотрению внешних управленцев, что-то где-то ухвативших, но даже не знающих, что тот же индекс Хирша (количественная характеристика эффективности ученого) специалисты все более настоятельно рекомендуют исключить из процедур оценки результативности исследований. При этом вовсе не важно, хорошо ли, плохо ли будут руководить наукой эти внешние инстанции: жить и работать под таким дамокловым мечом тягостно и просто опасно. В результате гарантирована новая волна исхода уважающих себя ученых из России. Не говоря уже о том, что лучшие люди сейчас валом бегут из страны не за теми деньгами, а от этой политики.
Диагноз
Болен весь организм. Академия — далеко не самый пораженный орган, а во многом даже наоборот, хранящий остатки иммунитета и силы для возрождения. А сейчас больная голова с синдромом рукосуйства ампутирует этот орган и собирается на его место имплантировать нечто искусственное, небывалое и самопальное.
Чтобы дать импульс развитию отечественной науки, надо менять вектор развития, причем не только экономический, но также институциональный, политический, идеологический. Инноваций нет не потому, что кто-то чего-то не может родить, — их нет, потому что их блокирует эта институциональная среда и отторгает эта экономика. Поэтому главная зона ответственности за беды отечественной науки как раз там, откуда исходят посылы на ее «возрождение» через ликвидацию.
Обычные люди, тем более не чуждые повышенному самоуважению, тоже злопамятны. Реализация проекта, если его все же не остановят, будет сопровождаться постоянными скандалами, обрастать очагами возмущения. В судьбе режима июнь 2013-го может стать точкой бифуркации.
