История с попыткой «взятия Фортова», с реформой РАН, которую стоило бы назвать «реформой» в кавычках, потому что она касалась почти исключительно имущественных, а не собственно научных вопросов, — много чего расшифровывает в загадочном коде российской политической системы.
Во-первых, она свидетельствует о том, что режим абсолютно нечувствителен к обратной связи, и, если ему (точнее, лично верховному главнокомандующему) что-то очень надо, решение все равно будет принято. Под эту модель подстроен и механизм парламента как «взбесившегося принтера». Но РАН настолько старая институция, что даже «взбесившийся принтер» зажевал бумагу, и его пришлось перезагружать. И потом: академия для нынешнего режима — это ж не «болотное» протестное движение, а солидные дяденьки в пиджаках и галстуках, такие же, как в Кремле, на Старой площади и Краснопресненской набережной. Почему бы к ним все-таки не прислушаться, не сдав при этом главное — то есть отобрав право распоряжения имуществом. О собственно развитии науки речи не вел в этой ситуации никто, включая и академиков. По большому счету, если перефразировать название знаменитого романа Дэвида Лоджа «Академический обмен», то, что произошло, можно назвать «академическим разменом»: вы нам — имущество, а мы вам — продлеваем существование без содержательных перемен.
Во-вторых, это демонстрация национальных особенностей законодательного процесса, осуществляемого по спортивному принципу «быстрее, выше, сильнее», а там посмотрим и внесем 1000 и одну поправку. Об этом Владимир Путин прямо сказал Владимиру Фортову: лучше, мол, потом доработать, «чем топтаться на месте». А собственно, почему и чем лучше?!
В-третьих, главное: как на самом-то деле реформировать науку? Речь-то должна идти о реформе не РАН как таковой, а науки в целом. Потому что большинство настоящих исследователей, молодых и талантливых, идут в науку (то есть в эмиграцию или, реже, в российские исследовательские университеты), а не в академию. Защищая РАН, забывают об этом обстоятельстве.
Это и вопрос государственных бюджетных приоритетов: если сократить расходы непроизводительные — то есть на оборону и социальное обеспечение коллективного уралвагонзавода, то можно резко увеличить расходы на человеческий капитал — науку, образование, здравоохранение. Собственно, такой подход исповедовался в «Стратегии- 2020», за которую начальство раздало ордена, но и положило под такое грубое сукно, откуда извлечь обратно эти расчеты уже невозможно.
Проблему привлекательности для ученых, производительности и эффективности академии нынешняя «реформа» не решает вообще. В России с XIX века возобладала французская, «наполеоновская», модель науки, с ее прагматичным подчинением интересам государства. ХХ век в нашей стране и вовсе профанировал гуманитарное знание, а все остальное подчинил милитаристскому интересу — много ли изменилось с тех пор? И не это ли поле для реформаторских усилий? В российской науке традиционно академия отделена от вузов — но не пора ли задуматься над тем, что весь мир развивается по линии соединения фундаментальной науки с вузовским образованием, а центрами генерации нового знания становятся исследовательские университеты, университетская наука?
Может, тогда и «Протоны» начнут взлетать, «быстрые разумом Невтоны» появятся?
