«Я всегда любила театр, где тихо», — любит повторять Лия Ахеджакова.

А первым ей об этом Эфрос сказал: «Лиечка! Запомните: трагедия должна быть тихой».

Она так и играет — тихо, тихо. И в театре, и в кино. И в трагедии, и в комедии.

Говорит: «Орать не надо». Не старается кого-то перекричать. Но ее всегда слышно.

Ахеджакова — это история про силу тишины.

И про смиренность тишины.

То есть не заноситься, не зарываться, не звездить, не включать гения, не тратить все силы на то, чтобы бережно себя нести, хорошо подать.

Не зацикливаться на прилагательных — хороший ты актер, или талантливый, или гениальный.

Актер.

Точка.

Никаких бонусов, важности, надувания щек.

Надежду Яковлевну Мандельштам уже лет через тридцать после гибели ее мужа молодые поэты спрашивали: «Ну неужели у него совсем не было ощущение себя как трагического поэта?»

Надежда Яковлевна отвечала: «Знаете, стоило прийти кому-нибудь из друзей и принести немного красного вина и хлеба, и он сразу забывал, что он — трагический поэт».

Спасительная сила легкости.

А от нее — радость и веселая отвага жизни.

И вечный час ученичества.

Дмитрий Крымов говорит: «Ахед-жакова всегда ждет замечаний».

Когда-то давно, в советском троллейбусе, к ней подошел мальчик и сказал очень вежливо: «Здравствуйте!» Это был Дима Крымов, сын Эфроса.

А сегодня Ахеджакова играет в его замечательных спектаклях. И счастлива этим.

Говорит о Крымове: «Я как будто в студенческие годы вернулась».

Она вообще любит студийность. И молодых режиссеров. Кирилла Серебренникова, Евгения Миронова обожает. Жутко расстраивается, когда их критики обижают. Кричит, ругается, кидается защищать.

И не потому, что заигрывает с ними, хочет понравиться. Нет, она знает: плохая старость может наступить и в 20 лет, это когда глаз не горит, ничего не хочется.

Но в молодежи она любит талант, и жажду новизны, и непредсказуемость.

Она ведь сама — приключение.

То приключение, которое раскалывает инертную, гнетущую нас реальность, словно кусок стекла.

Ее спросили однажды: «Как вам не удалось впасть в скепсис?» А она ответила: «Я не знаю, как упасть в скепсис». Хорошее незнание, да?

Она ходит на митинги. Выступает там с пламенными речами. Носит белую ленточку.

По поводу ее оппозиционности кто-то пытался ее «срезать»: «А вам не кажется, что вами манипулируют?» Она парировала: «Мною нельзя манипулировать. У меня плохой характер. И кто мною по-пробует манипулировать, непременно с этим столкнется».

Нет, у нее не плохой характер — у нее просто есть характер. И — слава Богу, что есть.

В Театре наций она играет в спектакле Андрея Могучего Circo Ambulante женщину-Дон-Кихота.

Рассказывала мне: «Сомнения у меня всегда. Но есть режиссеры, которые, когда обращаешься к ним с сомнениями, — гасят эти сомнения, считая, что это неуважение к их творчеству и идеям. А Могучий твоим сомнениям рад, он заряжается от твоих сомнений, он работает вместе с актером и идет от актера.

Кстати, я думаю, люди власти сомнений-то как раз очень боятся. Ведь сомнения — это и вправду подрыв. Себя в том числе».

А она подрыва себя не боится. Поэтому сама за свои сомнения крепко держится, и замечаний ждет, и даже требует.

Поэтому она и Ахеджакова.

Поэтому и ведет за собой.

Собой.

«Если я вижу, что зритель поувял, — я должна найти резервы в себе».

Там есть что искать.

С днем рождения, Лиечка!

Фото Анны Артемьевой