На сайте Ивановского районного суда Ивановской области висит расписание судебных заседаний, а если уже не висит — так очень многие заинтересованные граждане успели сделать скриншот и заверить его у нотариуса, как положено. Смотрим: 28 июня 2013 года — рассматриваются дела об условно-досрочном освобождении группы осужденных, судья Гуренко К.В. Дело № 169/2013 рассмотрено в 09 часов 41 минуту, отказ. Дело № 170/2013 — в 09.42. И в ту же минуту, в 09.42, рассмотрено еще и дело № 171/2013. И через минуту, в 09.43, решено дело № 172/2013. Три минуты — четыре дела, четыре человека, четыре семьи, всем отказано. Как рассмотрены дела, видно из апелляционных жалоб: вот пишет судья Гуренко: «Суд соглашается с позицией администрации исправительного учреждения и не усматривает достаточных оснований полагать, что осужденный твердо встал на путь исправления», — а администрация тем временем и письменно, и устно подтвердила свое противоположное мнение. «Осужденный не признал вину» — а он признал. Согласованы ли позиции с адвокатом и где они вообще — науке неизвестно, но теоретически адвокаты были, просто им никто ничего не сказал. Хотя что они могли сделать? Напомнить, что признание вины или наличие взысканий (тем более погашенных) — не есть основания для отказа? Что у одного из осужденных только что родилась дочь? Судья знает. Судье плевать. Судья знает: его прикроют коллеги из области, если что. Потому что уже покрывали тысячу раз.
Если бы такая запись появилась на сайте любого суда любой страны мира, разразился бы крупный скандал с последующей отставкой судьи — кроме, разве что, Свазиленда, и то я не очень в том уверена. Суд этой страны запретил недавно ведьмам летать на метле выше 150 м над землей. Впрочем, судя по нашим достижениям в области охоты на ведьм, мы скоро догоним и перегоним африканских коллег.
А что? Вот только что телевизор сообщил посредством телеканала «Евроньюс», что Россия заняла второе место по числу обращений ее граждан в ЕС за статусом беженцев, а первое место — у Афганистана. И это, судя по всему, за прошлый год. В этом мы явно догоним и перегоним также и афганских коллег.
Странообразующий фактор — это право и правоприменение, то есть суды. А у нас наступило время, когда настоящие, правильные слова можно услышать разве что от подсудимых — вспомнить хоть Петра Офицерова на процессе «Кировлеса»: «Есть вещи, через которые нельзя переступать. Я не прошу снисхождения, потому что я невиновен, снисхождение невиновным не нужно». И очень горькое и точное выступление на том же процессе адвоката Светланы Даниловой — о том, что суд их не услышит, что нашему суду вообще все равно, что здесь сказано.
Это правда. Фемида — дамочка с завязанными глазами, но уши-то есть у нее, и весы, но нашей Юстиции — она даже не дальняя родственница.
Я довольно часто бываю в судах (и в тюрьмах) разных стран. На неделе коротенько смоталась в Париж на суд: я свидетель защиты. Французы жалуются на свою юстицию, и во многом они правы, наверное. Но тот, кто бывает в российских судах, привыкнуть к человеческому суду не может. Я вот никак не могу привыкнуть: никто на меня не орет, не обыскивают, не переписывают, не выгоняют из зала. Судьи слушают внимательно, не перебивают, не хамят, не вопят: «Это к делу не относится!» Прокурор после слушаний сказал в прениях, что его коллеги-прокуроры, выдвинувшие обвинение, были не правы и отнеслись несерьезно к вопросу, то есть не сделали свою работу, — так и сказал, и никто в обморок не упал (хотя я была близка). Все тебе улыбаются. Адвокаты вообще потрясли мое воображение, даже самые смелые его уголки. А пока мы заседали, в местном КПЗ за стеной группа отмороженных задержанных устроила форменный бунт с безобразиями: с воплями-криками, со стуком об пол и об стены, потом они полаяли, поблеяли и повыли. Это был настоящий бунт, бессмысленный и беспощадный. Все это длилось часа два, наискосок от Нотр-Дам, в самом центре Парижа, во Дворце юстиции, кругом туристы и прочее культурное население. Я ждала, когда приедет местный ОМОН. А его никто и не подумал вызывать. В итоге задержанные угомонились и пошли ужинать.
А я всё вспоминала незнакомую мне колониальную кошку Цыгу, которую начальство зоны в Торжке не разрешило забрать освобожденному Сергею Мохнаткину. Ни в день освобождения, ни после. Ну зачем начальству кошка Мохнаткина? А вот чтобы знал, кому кланяться и кто у нас тут всё решает. А решает всё в итоге русский язык, который определил, что начальство у нас — среднего рода, оно. Предмет неодушевленный. Оно к тому же и не тонет.
Хотите уважения? Одушевляйтесь или тоните. Как другие граждане. Вот тоже, кстати, слово, которое никак не желают употреблять в наших судах. Приставы говорят, обращаясь: «Мужчина» или «Женщина»; когда нас много, почему-то: «Товарищи». А судья Неделина в Мосгорсуде, помнится, обращалась к Саше Духаниной и Маше Бароновой на процессе по 6 мая не иначе как: «Женщины-подсудимые». Они не помнят наших имен, они не уделяют нам и минуты из своей такой важной жизни. Потому что мы — никто. Неграждане. А на нет — и суда нет.
