Юлия Латынина: Когда народ говорит, что земля стоит на трех китах, то это представляет интерес для этнографа и социолога, но сермяжной правды за этим нет, и долг интеллигента — не отыскивать правды в трех китах, а объяснять теорию всемирного тяготения

Мария, прежде всего спасибо за статью.

Спорить с человеком, который пытается выяснить истину, — легко и приятно. Мы уже отвыкли от этой роскоши платоновского диалога, когда два собеседника совместно пытаются установить истину, а не уесть друг друга.

Вы, как и я, не сомневаетесь в очевидном: рассказы местного населения о том, что никель «радиоактивен», «заразен» и пр., — это, мягко говоря, из серии о том, что «врачи отравили холерой колодцы».

Дальше мы расходимся в фундаментальном принципе. Вы считаете, что народ, пусть даже и невежественный, имеет право на собственное мнение и что долг интеллигента — внимательно к народу прислушаться и понять, в чем он прав.

Я считаю: когда народ говорит, что земля стоит на трех китах, то это представляет интерес для этнографа и социолога, но сермяжной правды за этим нет, и долг интеллигента — не отыскивать правды в трех китах, а объяснять теорию всемирного тяготения.

Вы мне предлагаете считать «радиоактивный никель» «упрощенной версией экспертного мнения». Да? А когда во время холерного бунта врачей топят, это что? «Упрощенная версия холерного эмбриона»?

Я вовсе не принципиальный противник народных протестов. Но в Прихоперье, куда я приехала по долгим и настоятельным приглашениям главного организатора антиникелевых протестов, талантливого пиарщика Константина Рубахина, — меня ужаснули две вещи.

Первая. Я встретила очень неприятную идеологию, которая, как и большинство современных параноидальных массовых идеологий, имеет как бы двухступенчатый характер.

В самом низу — никель «радиоактивен», «заразен», и от него уже «померли помидоры», а в самом верху — более интеллектуальный дискурс о том, что «любое вмешательство в природу опасно», построенный, однако, так, чтобы вводить малых сих в заблуждение. Вы, Мария, сетуете, что бедным местным жителям «никто и объяснить не желает», чем на самом деле вреден никель. Так и я об этом! О том, что, когда московский мальчик Константин Рубахин рассказывает, что «из земли будет подниматься радиоактивный газ радон», он прекрасно понимает, что в голове полуграмотной бабки это трансформируется в «радиоактивный никель», и не предпринимает никаких попыток противодействовать этому и напомнить, что этого самого радона — ничтожные количества и что он вообще поднимается из любого разлома: по нему даже землетрясения пытаются предсказывать, и никто еще при землетрясении от лучевой болезни не умер.

Вторая. Я встретила казаков, которые порют геологов нагайками, закидывают их лагерь камнями, поджигают вышки и после каждого акта агрессии говорят: «Это они сами себя выпороли», «Это они сами себя сожгли». Это очень неприятная параноидальная конструкция: агрессор, который выставляет себя жертвой. Такие конструкции характерны для ряда современных злокачественных идеологий (например, для ХАМАС), совершенно разрушительны для их носителей и сознательно эксплуатируют доверчивость либералов.

Обе эти технологии — «двухступенчатая» мифология и попытки представить себя жертвой — мне показались неслучайными. Вы — хороший человек, и вы можете верить, что Константин Рубахин, член команды Гельмана, сотрудник пресс-службы Минтранса, вдруг от чистого сердца принялся спасать родной Хопер именно такими черными технологиями. Мне в это поверить трудно, хотя бы потому, что Рубахин — сын одного из бывших руководителей Лебединского ГОКа и детство провел в Старом Осколе.

Если добыча руды, «депрессионная воронка», пыль, трехногие люди, радиация и пр. — это такая катастрофа, — почему Рубахин не проповедует в Старом Осколе, где, кстати, не новейшая шахта глубокого залегания, как будет в Прихоперье, а открытый карьер с действительно сомнительной экологией? Не хочет рассердить еще и могущественного Усманова?

Вообще, вам не кажется странным: шахтеры бастуют, когда шахты закрывают. «Дайте нам работу!» — требуют шахтеры. А тут бастуют, чтобы работы не было. «Не надо нам работы» — так мне и говорили.

Разумеется, вирусные идеологии (типа «это евреи/врачи отравили колодцы» в XIV в.), которые мгновенно распространяются и поражают самые широкие слои населения, ни в коей мере не сводятся к пиар-интересу конкретного человека, который еврею/врачу задолжал денег. Но такой интерес служит отягчающим обстоятельством для тех, кто соблазняет малых сих.

И, наконец, последнее. «Но ведь какой-то вред от шахты будет», — говорите вы. Вон, геолог Чернышев объясняет: хвосты будут пылить, озера, может быть, будут мельчать и пр.

А вот тут я скажу так: экология не бывает абстрактной. Она бывает только конкретной. Всё имеет свои плюсы и минусы, и возможная пыль от шахты глубокого залегания — это не единственный критерий, по которому мы оцениваем комфортность окружающей среды.

Экологическая обстановка в Москве ужасна. Она будет ужаснее, чем в Прихоперье, даже если в Прихоперье выстроят 10 никелевых шахт. Только автомобили выбрасывают в московский воздух в год 1 млн тонн вредных веществ. Тем не менее люди едут в Москву из Прихоперья, а не наоборот. Потому что отсутствие сортира, воды, школ и пр. — оказывается более серьезным минусом для среды обитания, чем московская — чудовищная — атмосфера. Увы, вода в кране для нас, сапиенсов, важнее, чем вода в том самом озере, которое может измельчать. А вода в кране зависит от уровня цивилизации: в Дубае она и без озер есть, а в Прихоперье ее и с озерами нету.

Зеленая идеология внушает нам, что любое «изменение», любое вмешательство в существующую среду гибельно. Как же: не было дырки в земле, а она есть.

Эта идеология, как и коммунистическая, покоится на двух фундаментально ложных предпосылках.

Во-первых, природа все время изменяется сама. Прошу прощения за высокий штиль, но мы все появились на свет оттого, что цианобактерии научились вырабатывать кислород и отравили им всю тогда существовавшую биосферу. Мы обрели скелеты из-за катастрофического изменения кислотности океана в кембрии. И эти самые озера, ради сохранения уровня которых нам предлагают отказаться от технического развития, измельчают — вот незадача! — когда-нибудь все равно, потому что вся история Земли — это история не то, что мельчания озер — движения литосферных плит.

Во-вторых, человек отличается от прочих животных тем, что он все время изменяет природу сам. Это — его расширенный фенотип. И человек, между прочим, изменяет природу не только тогда, когда копает в земле дырку. Он, например, изменил природу тогда, когда распахал в Прихоперье поля и засеял их пшеницей и подсолнечником. Кстати, эта его деятельность в настоящий момент привела к экологической катастрофе: в результате неправильного землепользования поля выродились, подсолнечник растет на щиколотку от земли.

В связи с этим призывы «вернуться к природе» бессмысленны, потому что то, что нам демагогически выдают за «природу», на самом деле является одной из стадий развития homo sapiens, весьма несовершенной и отнюдь не «природной», с сортирами во дворе, отсутствием современных больниц и каторжным трудом в поле от зари до зари. На каковой каторжный труд, к слову говоря, современный прихоперский люмпен большею частью совершенно не согласен.

Не нахожу в сортире во дворе, зомбоящике в доме и в существовании на пенсию и водку — ничего «природного». Не считаю, что точкой отсчета должно быть сегодняшнее состояние этой земли (катастрофическое) и благополучие выхухоли. Точкой отсчета должно быть благополучие человека, и парадоксальным образом это экологическое благополучие начинается тогда, когда цивилизация высокоразвита.

Грубо говоря, не тогда, когда во дворе стоит неотапливаемый сортир, а люмпен существует на пособия, заработанные кем-то там, в других регионах, а тогда, когда в области существует развитая экономика, позволяющая и воду провести в дома, и больницы построить, и построить хорошие очистные сооружения для шахты или завода.

Нет ни одного вида деятельности человека, который не менял бы природу (и более того, примитивные цивилизации, вроде аборигенов острова Пасхи или Прихоперья, как раз успешно губят окружающую среду). И, наоборот, нет ни одного вида производства, который с помощью хороших технологий нельзя было бы сделать безопасным.

Никель добывают в десятках мест на Земле, в том числе и в Австралии, и в Канаде, в которых экология куда лучше нынешнего Прихоперья. Вот за это и надо бороться: чтобы добыча была безопасной, более того, чтобы она увеличивала общую комфортность среды обитания жителей.

В условиях, когда люмпен поголовно кричит, что «никель заразен», а рефлексирующие интеллигенты пытаются найти в его крике сермяжную правду, — это невозможно. Прихоперье давно отравлено — и вовсе не никелем.

Нищета — это худшая экологическая катастрофа.

Да, и кстати: одна из бед рефлексирующего интеллигента заключается в том, что он никогда не потрафит люмпену. В Новохоперске, когда я говорила, что я из «Новой газеты», ответом мне было: «О! Жидовская газета» — и даже за мной бдительно ходила какая-то женщина и сообщала всем, с кем я беседую, что я «из жидовской газеты», хотя «Новая» в вашем лице до этого времени ничего, кроме хорошего, о протестующих не писала. Но ведь она не писала самого главного — что никель радиоактивен и заразен, и от него уже померли помидоры: то есть «жиды» утаивали правду от народа.

Мария Епифанова: Предлагаю сводить заблуждающихся в планетарий, а не брезгливо морщиться от их безграмотности

Уважаемая Юлия Леонидовна!

В споре действительно иногда рождается истина — но не стоит утомлять читателя и тратить на это многочисленные газетные полосы. Поэтому буду предельно кратка.

Вы правы в главном: мы смотрим на проблему с фундаментально разных точек зрения. Но я не призываю искать правду в утверждении о трех китах — я просто предлагаю сводить заблуждающихся в планетарий, а не брезгливо морщиться от их безграмотности. Особенно если корень заблуждения — совсем не аксиома, в отличие от строения Солнечной системы.

И второе. Признаюсь: я не готова бросить удобную квартиру в Москве с водопроводом, канализацией и прочими прелестями городской жизни ради реки Хопер и бескрайних полей. Но я очень рада, что не вся Россия похожа на искренне любимую мною столицу с ее почетным местом в двадцатке самых грязных городов мира.

А рассуждать на должном уровне об экологических рисках конкретного проекта в Прихоперье предоставим, пожалуй, ученым. Им виднее.