Взгляд и оценки экспертов из Лаборатории музейного проектирования потребовались стремительно меняющемуся заповеднику, чтобы убедиться: избранный путь верен. Столичные спецы провели на острове семинар «Кижи и развитие Заонежского туристического кластера»

Парящая церковь

Знаменитый Преображенский храм, 22-главый, построенный без единого гвоздя, сейчас висит в воздухе. Зрелище фантастическое: внизу метров на шесть возвышаются уже отреставрированные венцы, затем — пустота, выше — ряды кокошников, барабаны и главки. Держатся верхние ярусы на металлических фермах. Процесс реставрации должен завершиться в 2018 году: еще минимум четыре года можно будет увидеть исключительные по сложности (и зрелищности) работы.

Выполняет их Плотницкий центр музея с организациями-подрядчиками. В низинной части острова среди кустов и деревьев (чтобы не нарушать гармонию кижских пейзажей) стоят два цеха: в первом — бревна разобранного яруса. Здесь их тщательно исследуют, санируют, удаляют разрушенные фрагменты, заменяя новыми. Работают, сохраняя старое дерево и вставляя латки только там, где древесина разрушена безнадежно. Вдоль стены лежит самое большое бревно храма — 16-метровое, на нем держались притолоки. Его реставрируют особенно бережно — такого дерева-исполина в наше время просто не найти.

Во втором цехе — полностью собранный после восстановительных работ ярус — тот самый, который отсутствует сейчас на своем месте в храме. Он стоит под крышей Плотницкого центра — выравнивается, выдерживается под нагрузкой, прежде чем бревна вернут на прежнее место и они примут давление верхних венцов.

Рассматривая вблизи серебристо-седую древесину, потрескавшуюся, с обнажившейся морщинистой текстурой, с многочисленными следами оседаний и деформаций, пожалуй, острее всего ощущаешь, какой сложности ведутся работы. Храм, как человеческое тело, с возрастом горбатится, клонится к земле, приноравливаясь к собственному дряхлению и находя по мере надобности новое равновесие. (После реставрации церковь станет на метр выше, поскольку за прошедшие века два нижних венца полностью ушли в землю и сгнили.) Сбалансировать две тектоники — отреставрированных, выведенных по уровню ярусов и ярусов старых — тонкая и умная работа. Видно, как ее делали мастера предыдущих веков, когда храм был ощутимо моложе и бодрее: просто перерубали линии примыкания крылечек по мере проседания бревен, вбивали клинья и… гвозди. Гвозди то там, то сям торчат из бревен во все стороны. Говорят, это следы поздних починок, а не разводка туристов историями про строительство «без единого гвоздя». Хотя мифов вокруг шедевра предостаточно — один из них о непогрешимости плотников прошлого.

«Хотите покажу, как халтурили старые мастера? — улыбается Андрей Ковальчук, показывавший нам центр. — Видите, тут чуть просчитались и, чтобы не перерубать бревно, вбили клин. Недаром говорят, если бы не клинышек и мох, плотник бы сдох».

Когда чуть более 10 лет назад обсуждался вопрос о методах реставрации Преображенской церкви, больше всего опасались, что храм разберут, а собрать не смогут — не было плотников должной квалификации. За прошедшие годы сформировалась команда, вновь освоившая плотницкое искусство и научившаяся понимать дерево.

Девушки в светелках

Музей «Кижи» в целом производит живое впечатление: в экспозиции каждого крестьянского дома сидят красотки в сарафанах, демонстрируя различные старые ремесла и рассказывая желающим о своих умениях. Над погостом то и дело разносятся колокольные звоны — два звонаря (музейные сотрудники), сменяя друг друга, создают «типичный звуковой ландшафт», а если проще — радуют посетителей праздничным перезвоном. В исторической деревне Ямка навстречу то и дело попадаются девочки-подростки в сарафанах: на Кижах работает детский музейный центр образования через культуру, который каждую неделю принимает группы детей и студентов. Они участвуют в программах с погружением и сами становятся частью «ожившей экспозиции». На каждом шагу что-то происходит: изготавливается, продается… Кузнец Иван Воробьев (на самом деле он и не кузнец вовсе, а научный сотрудник музея, специалист по крестьянской металлообработке) выковал нам кочергу для камина — такую, как давно хотелось, но не получалось найти в магазине. Игровая ситуация затягивает. «Почему у вас нет мастер-классов?» — увлекшись, спрашиваю в Плотницком центре. «Потому, что знаю технику безопасности как свои девять пальцев», — серьезно шутит собеседник.

Инженер-губернатор-директор

Самый частый вопрос, который мне задавали по возвращении, — не про музей, а про нового директора — бывшего губернатора Карелии Андрея Нелидова. Интерес можно понять: случаи, когда сдержанное музейное сообщество встречает назначение пикетами, не часты. Не скрою, сама ехала на Кижи не без внутреннего напряжения…

Впечатления при знакомстве оказались лучше ожиданий. Первое, что понравилось, Нелидов — человек творческий. «Хочу показать свою коллекцию старых весов. Это, конечно, не совсем коллекция, но мне нравится собирать разные старинные приборы…» Пригласил он нас в один из вечеров к себе в гости. Живет Андрей Витальевич на дебаркадере. Старинные весы, безмены, граммофоны, бинокли, часы, есть даже первый мобильный телефон, причудливо сочетаясь друг с другом, создают не только атмосферу гостиной, но и массу поводов для коммуникации. Но впечатление произвели не столько они, сколько система жизнеобеспечения дома — она показалась мне по-настоящему увлекательным инженерно-творческим высказыванием. Солнечные батареи и ветряки, вырабатывающие электроэнергию, аккумуляторы, сохраняющие ее, многоступенчатые системы очистки воды, три взаимодополняющие друг друга системы обогрева дома, в одной из которых используется температура воды на дне Онежского озера — круглый год это плюс 5 градусов. Но их хватает: вода попадает на вещество, закипающее при минус 50, — принцип, обратный холодильнику. Поскольку я бесконечно далека от мира техники, внятно рассказать об умной начинке затрудняюсь. Главное, что Нелидов сам все это разработал, а теперь показывает со вкусом и удовольствием. «Я и дебаркадер сам проектировал: подняли затонувшую бетонную коробку, заделали пробоину в днище. Я внимательно изучил, как раньше выглядели дебаркадеры, вычленил наиболее характерные черты и сделал проект». Я позже посмотрела в интернете: по первому образованию Нелидов — инженер-экономист Института водного транспорта. Позже защитил докторскую по экономике. Не знаю, как для кого, для меня отношения человека со своим домом — очень важный индикатор: стиль одежды, прочие социальные маркеры легко имитировать, а жилье — тонкий и искренний жест. Еще не так давно инженерное творчество было не менее распространенным, чем литературное или художественное, сейчас стало редкостью.

Нелидов четко говорит: «Я экономист и управленец — тут у меня опыта и компетенции хоть отбавляй, но в музейном деле я жду предложений и участия сотрудников». Тоже нечасто встречающаяся позиция: открытое декларирование границ своей компетентности. В подтверждение своих слов организовал проектный семинар, чтобы втянуть людей с их инициативами в развитие музея, посмотреть, кто чем живет…

Но противостояние с людьми лишило Нелидова ресурса позитивных ожиданий.

Недавнее недоверие еще витает в воздухе, оборачиваясь зачастую трагикомичными «крючками под ребра». В одно время с нами в музее работала проверка Генпрокуратуры. Запрос, в связи с которым они приехали: зачем Нелидов купил на Кижи на 4,5 млн руб. общественных туалетов? Не знаю, что может ответить на этот вопрос генпрокурор: биотуалеты нужны для того, чтобы 150 тысяч туристов, ежегодно приезжающих на остров, ходили туда по нужде. Старые «скворечники» с выгребной ямой распространяют такой запах, что невольно закрадывается антиэкологичная мысль: не лучше ли навестить какой-нибудь куст… Когда я была на Кижах тринадцать лет назад, проблема туалетов обсуждалась как одна из самых больных и насущных. И, на мой взгляд, главная беда в том, что она не решалась столь долго.

Даже конные повозки, появившиеся в этом сезоне на острове, и те стали предметом разбирательства: зачем директор купил лошадей? При ближайшем рассмотрении выяснилось, что не купил, а заключил договор с петрозаводской фирмой. «Зачем» вроде тоже очевидно: протяженность острова около 7 километров, теплоход стоит 3 часа, круизные туристы в основном «люди второго взрослого возраста», не самые мобильные и выносливые. Так что для людей явно хорошо. Для лошадей тоже… «Живут в настоящей деревенской конюшне, а не в приспособленном городском сарайчике, пасутся по нетронутому разнотравью», — рассказывает извозчица Алена, катая нас по острову (мы тоже не успевали из-за работы обойти дальние уголки пешком). Действия нового директора вроде вполне разумные. Почему же тогда его назначение было принято в штыки?

Чего митинговали?

Попробую высказать свои предположения… Во-первых, потому что он бывший губернатор, без сомнения, успел отдавить не одну мозоль (вместе с ногами, руками и даже темечком). Во-вторых, был назначен «не как обычно» — а молниеносно, как тумблер переключили. Резкость вызвала у людей чувство собственной незащищенности и нестабильности. В-третьих, за два месяца до назначения в Министерстве культуры РФ обсуждались две концепции развития Кижей — одна докладывалась музеем, другая Иваном Романовым — человеком, аффилированным с Нелидовым: представителем главы республики в Законодательном собрании. В ее рамках предлагалось построить мост с материка на остров поперек фарватера, возвести конгресс-холл на острове Мальковец в 300 метрах от Кижского погоста и т.п. Предложения несуразные: Кижи живут на круизном туризме, перекрывать фарватер — все равно что рубить сук, на котором сидишь. Что же касается конгресс-холла, то худшего места, чем низкий, подтопленный Мальковец, представить трудно, к тому же Кижи — объект ЮНЕСКО, в охранных зонах запрещено всякое строительство. Но, думаю, именно фантасмагоричность мегапроекта и вызвала ощущение, что «все всерьез»: слишком многое из серии «не может быть» в последнее время реализовывается с неотвратимостью, достойной лучшего применения. У людей возникло ощущение, что Кижам конец. Это и стало причиной отчаянного сопротивления. А выкрикнув единожды какие-то слова, сделав заявления и выйдя на «тропу войны», трудно с нее свернуть…

Сейчас, как мне показалось, ситуация нормализуется: Нелидов — не святой, но он хочет добра музею, тратит на него свои деньги, опыт, связи, постепенно разбирается, что к чему, заражаясь здоровой долей музейного консерватизма. Старается найти подход к сотрудникам… Люди оценивают реальные действия… Хотя стресс быстро не проходит…

А для раздражения на Кижах и без Нелидова поводов достаточно…

По ту сторону музейной сказки

Кижи — заповедник и объект ЮНЕСКО, строительство на острове запрещено. Но 140—160 тыс. туристов, приезжающих сюда за сезон, нужно принимать и обслуживать, поэтому сотрудники музея живут на острове с мая по октябрь в исторических домах по 6—8 человек в комнате. Туалет — «скворечник» на улице. Вместо душа — озеро и бани, которые нужно топить 5 часов. Когда тепло, пойти утречком умыться на бережок романтично, а когда холодно и дождливо? Самое комфортабельное жилье — поделенные пополам сборно-щитовые дома в маленьком служебном поселочке — без удобств, убогие на вид. Как невесело шутят сотрудники: «Ежедневное кижское троеборье: дрова, вода, помойка». Упражняться в нем приходится всем: от замдиректоров до подсобных рабочих. Разум отказывается понимать, почему кто-то так живет при нынешнем разнообразии приспособлений для дома, которыми напичкана любая дача экономкласса. Гостей селят в единственном доме, соответствующем современным стандартам проживания.

С Кижами, действительно, много сложнее, чем с любым другим местом. Историческая среда и ландшафты — экспонат не менее ценный, чем деревянные храмы, сохраняют их в высшей степени трепетно. Но выход наверняка можно найти: построить дома вне охранных зон и вне зон видимости, возвести новоделы, повторяющие типичное заонежское жилье, но со всеми удобствами. Воткнули же, в конце концов, в низинке щитовые служебные домики — их можно модернизировать или заменить на срубы, куда более соответствующие эстетике места.

У музея немало и других проблем… Вокруг волшебные по красоте часовни Кижского ожерелья, но возле них не оборудованы причалы, и у музея недостает плавсредств. До сих пор музей был ориентирован на летний туризм и круизные теплоходы… И все же я не случайно остановилась на условиях жизни: когда человек сам вынужден «бегать до витру», это сбивает представления о нормах и стандартах комфорта. А именно музей обязан обеспечивать их гостям.

Кижи — музей чего?

Этот вопрос мы задавали разным людям. И получали разные ответы. Кижи — это уникальный деревянный заповедник. Музей церкви без единого гвоздя, хранитель эталонов мастерства. Музей культуры трех народов: карелов, русских и вепсов. Музей — остров. Но, пожалуй, самый тонкий и глубокий ответ дал замдиректора музея Дмитрий Луговой: «Кижи — это музей идиллии. Музей бесконфликтного, гармоничного сосуществования человека и природы, а деревянная архитектура — часть этого целостного мира».

Это очень точная характеристика: на Кижах удивительная атмосфера. Именно она, а не отдельные памятники и объекты, является главным источником притяжения. Люди, работающие на острове, это хорошо чувствуют. Даже шутки здесь пронизаны этим мироощущением… «Сидит мужик на пригорке, пьет пиво. Вокруг — красота. Он про себя думает: «Заберу банку с собой, не оставлять же ее в таком месте». Делает еще глоток: «Нет, будет кататься по полу, закапает остатками машину — выкину здесь, все равно никто не увидит». Отхлебывает еще: «Все-таки нехорошо, рай вокруг, а я пакостить». С каждым глотком то так подумает, то эдак. В конце концов, решается и забрасывает пустую банку в кусты. Как назло в это время мимо проходят девушки, подбирают банку, высмеивают мужика. Тот от неловкости садится в машину и уезжает. По дороге заворачивает к другу, рассказывает о случившемся. Друг слушает и говорит: «Неполноценная ты личность: был бы жлобом, выкинул, не рефлексируя; был бы интеллигентом — не выкинул. А теперь мучайся…»

Несомненно, есть магия в этом крошечном шунгитовом клочке суши: люди здесь начинают думать и чувствовать иначе. Это замечали еще в древности: по одной из версий, название Кижи происходит от ка­рельского слова «кижат» — «игрища». Вероятно, на острове располагалось языческое святилище, устраива­лись обрядовые песни и пляски. Осознавали особость этого места жители Русского Севера, построившие здесь две красивейших деревянных церкви — Преображенскую и Покровскую — и колокольню. Ощущаем ее и мы и, как встарь, маркируем эту территорию в принятых и привычных в настоящее время знаковых системах: заповедник, памятник ЮНЕСКО, особо ценный объект культурного наследия народов России.