В суд вернулась из отпуска — было неловко перед подсудимыми: стеснялась своего загорелого вида и того, что абсолютно отвыкла от гулаговских сцен методичного процессуального насилия над людьми. Однако если кто и выглядел подавленным в зале № 635 Мосгорсуда, так это вовсе не «болотные узники», не их родители и любимые, не адвокаты и не публика. ГУЛАГом пахло от гособвинителя, приставов; и даже судья — единственная из представителей власти, которой пока удается сохранять спокойствие на лице, — все равно была будто отмечена печатью растерянности и помятости обстоятельствами. Чувствовалось, что все эти государственные люди — сбивчивые, неубедительные, иногда хамоватые — как будто испуганы и мечтают лишь об одном: скорее бы завершился весь этот кошмар.

Семья «6 мая»

У зала в ожидании процесса — полно веселых и уверенных в себе людей: родственники подсудимых, защитники, активисты с белыми ленточками и со значками «Комитета 6 мая», — все это больше походило на встречу большой и дружной семьи: шутки, улыбки, приветствия… Будто нет здесь никакого политического процесса, грозящего дикими сроками заключения. Вернее, собравшиеся — и в аквариуме, и вне его — просто выше всех этих вынужденных обстоятельств, а их истинная жизнь, чувства и мысли мало соотносятся с происходящим абсурдом.

К адвокату Бадамшину подлетает его подзащитная Мария Баронова в белом жемчужном ожерелье, ее живо волнует вопрос, может ли она выйти замуж за парня, стоящего рядом. Адвокат оценивает выбор и ответственно дает согласие. Рядом — Саша Духанина (теперь Наумова) с супругом, она держит руку почти на весу, чтобы всем было заметно обручальное колечко; черный электронный браслет на ноге не портит картину личного счастья, он даже смотрится органично. Правда, молодожены лишены возможности жить вместе, потому решают важные семейные вопросы здесь — в Мосгорсуде.

Абсолютно спокойная Женя Тарасова ждет в уголке, когда же, наконец, откроют двери. Она допущена в процесс как общественный защитник своего супруга Леонида Ковязина и счастлива, что может видеть его каждый день и помогать, собирая доказательства невиновности любимого.

У другой молодой пары такой «счаст-ливой» возможности нет. Алексей Полихович и его супруга Татьяна, расписавшиеся, как и Ковязин с Тарасовой, в СИЗО, разделены стеклом аквариума. Татьяна — свидетель и не может быть общественным защитником Алексея. Все заседание они безотрывно смотрят друг на друга: она держит брелок — мягкого мишку, а он показывает ей через стекло, какую книгу читает. В какой-то момент пристав замечает этот молчаливый диалог двух влюбленных и становится между ними, чтобы прервать эту хрупкую и единственно возможную связь — квадрат его тела не дает возможность им видеть друг друга.

У мамы Николая Кавказского в руках цветы — кто-то поздравил с маленькой победой: президиум Московского городского суда выпустил под домашний арест ее сына. Он — рядом, говорит, что особо-то ничего не изменилось: там маленькая тюрьма, тут — большая.

В аквариумах сидят по трое: в первом — Полихович, Луцкевич и Зимин, во втором — Ковязин, Акименков и Белоусов, в третьем — Кривов, Барабанов и Савелов. Переглядываются с родственниками, улыбаются.

Телефонное право

Появляется судья Наталья Никишина. У нее мягкий голос, уставшие глаза и холодные манеры. Проверка явки адвокатов — это как на физкультуре: на «первый-второй рассчитайсь». У Степана Зимина отсутствует общественный защитник, по причине этого Никишина без всяких эмоций сообщает, что ограничит гражданина Гражданова в возможности общаться в СИЗО с подзащитным.

Дело в том, что адвокаты не могут просто так, когда им потребуется, прийти на встречу в Бутырку, — им почему-то требуется специальное разрешение судьи. Погуглите сами немного на предмет соответствия этого правила УПК и сделайте вывод: нарушается ли право на защиту «болотных узников» или же нет?

Государственный обвинитель Стрекалова, невысокая молодая девушка, которая, кажется, постоянно хочет куда-нибудь спрятаться, — ну хоть за гигантский экран, на котором крутят видеокадры событий 6 мая, — пытается продолжить предъявлять доказательства. Но слово перехватывает адвокат Аграновский — ходатайство об изменении меры пресечения своим подзащитным Владимиру Акименкову и Ярославу Белоусову, — ссылается на изменение обстоятельств дела: ведь Мосгорсуд все же отпустил Николая Кавказского, а судят всех за одно и то же, и обстоятельства, по которым избавили от тюрьмы одного, вполне применимы ко всем остальным.

Прокурор попросила перерыв, судья согласился, а люди в зале зашептались: «Сейчас будет звонить!» И правда — гособвинитель берет мобильный, набирает номер и выходит из зала. Все с интересом наблюдают за процедурой «согласования». Возвращается минут через пять, выключает мобильный и ожидаемо возражает против удовлетворения ходатайства. Из того, что она говорит, ничего не понятно: речь сбивчивая, слова проглатываются, аргументы скомканы — скороговоркой все.

Судья Наталья Никишина проводит в совещательной комнате час — отказать. Как и по всем последующим ходатайствам, касающимся других «узников Болотной».

«Обнаружен видеофайл с названием «346_0043_01»

Адвокаты, заявляя ходатайства, должны вставать, но при этом говорить приходится в стационарный микрофон, согнувшись в три погибели, — получается какая-то не совсем художественная гимнастика. Микрофонов восемь, адвокатов — более десяти, плюс общественные защитники. Поэтому, например, адвокату Макарову и вовсе приходится поворачиваться спиной к прокурору, так как к микрофону позади сидящего добраться легче, чем тянуться через общественного защитника Мохнаткина.

А вот у прокурора Стрекаловой — два микрофона, только по возможности она не включает ни одного. Иногда просто подбегает к судье и показывает бумаги, чтобы их не читать. На этой неделе читать пришлось «протоколы осмотра документов для приобщения вещественных доказательств».

Цифры, латинские буквы, нижние подчеркивания, слэши, обозначения носителей видео и названия файлов. Ну, например. «При вскрытии конверта в присутствии понятых из него извлечен DVD-RW № pwd655pl120705243. Указанный DVD-RW помещен в DVD-ROM персонального компьютера. На DVD-RW обнаружен видеофайл с названием «346004301». При воспроизведении видеофайла с названием «346004301» объемом 1850144 КБ с помощью приложения Media Player Classik появляется цветное изображение с аудиодорожкой к нему. Видеозапись имеет шкалу времени до 12 мин. 40 сек. С 00 мин. 36 сек. по 01 мин. 38 сек. на видеозаписи запечатлен участок местности, расположенный на повороте с Малого Каменного моста на Болотную набережную г. Москвы».

За этой абракадаброй обычно следует краткий пересказ мнения следователя Главного следственного управления Следственного комитета РФ Гуркина С.А., по поводу того, кто изображен на данных кадрах. «На указанном участке местности расположена большая колонна граждан, первые ряды которой держат баннеры. Среди граждан, стоящих перед колонной, находится Акименков В.Г. (невысокого роста, лысый, одетый в темный пиджак с подвернутыми до локтя рукавами, светлую рубашку, черный галстук). Акименков В.Г. стоит, оглядываясь по сторонам».

На видео — действительно, лысый парень в костюме, похожий на Акименкова, стоит, оглядываясь по сторонам. Он или не он — никому, кроме следователя, неизвестно (экспертиз, например, нет). А сам Акименков по этому поводу ничего сказать не может — он лишен возможности изучать видеодоказательства, потому что почти ослеп. В который раз заявляет об этом суду, Никишина — игнорирует.

Адвокаты называют подобные протоколы «художественным произведением Гуркина», и вот почему. Интерпретация событий, изложенная в документе, очень часто, мягко говоря, не совпадает с картинкой — ну нет там того, что увидел следователь. А иногда и вообще на видео ничего не разобрать: файлы «не запускаются», или «тормозят», или все «зависает», будто вирусом поражено.

Во всех протоколах, касающихся осмотров видео (из тех, что озвучены в суде), фигурирует всего один следователь — тот самый Гуркин С.А., и всего лишь два понятых — Медведев Д.А. и Мальцев А.О. Адвокаты обращают на это внимание — как успели-то! — и заявляют о недопустимости доказательств.

Подсудимый Кривов вслух усомнился во вменяемости следователя, настолько сильно в какой-то момент расходится его пересказ с тем, что видно на экране. Те же, кто знаком со следователем Гуркиным, уверяют, что он, напротив, более чем адекватный молодой человек лет двадцати трех, даже начитанный, и хорошо представляющий, что ему надо. Говорят, что у него фотографическая память, и он легко идентифицирует лица, спины и прочие части тела, находя их на разных видеокадрах. Так появляется система доказательств, схема добычи которых, по мнению адвоката Бадамшина, не без изъяна. «Гуркин в своем протоколе, который сейчас зачитывают, фактически выполнял три действия: осматривал видео, давал сам себе показания и еще — опознавал».

Адвокат Аграновский обращает внимание на еще одну важную деталь: «В материалах дела отсутствуют данные об оригиналах видео, то, что нам представляют, — это копии». Причем одни и те же кадры часто повторяются под разными названиями; цельного видео, для понимания общей картины, суду не показывают. То есть доказательства в деле размножаются копиями — сначала технически, а теперь и процессуально. Так и крутят одно и то же, одно и то же, сопровождая комментариями уникального Гуркина, способного опознать тех, кого ранее никогда не видел.

Выходят все!

Когда в очередной раз адвокат Макаров заявил, что все эти странные доказательства недопустимы, а судья, посовещавшись сама с собой на месте, ходатайство отклонила, в зале послышался тихий смех. Нет, это не выглядело демонстративно — просто людям стало смешно. И эта реакция очень разозлила судью, решившую выгнать весь первый ряд зрителей, на котором сидят в основном родственники подсудимых. Приставы принялись грубо поднимать маму Николая Кавказского и маму Дениса Луцкевича. Кто-то принялся объяснять судье, что это матери, на что Никишина обронила: «Ничего, пусть мамы проветрятся!» Тогда в ответ на призыв Акименкова и Бароновой зал покинули все, за исключением двух журналистов.

После перерыва адвокат Дубровин заявил ходатайство о том, чтобы молодоженам — Духаниной (Наумовой) и ее супругу — позволили жить вместе. Казалось бы, тут даже ходатайство излишне, поскольку это само собой разумеется. Но прокурор Стрекалова вместе с выключенным микрофоном возражала. Судья ушла принимать решение, Духанина, всхлипывая, села рядом с мужем. После часа раздумий суд постановляет: запретить воссоединение семьи.

Никто не смеялся, в зале повисла удушающая тишина — все понимали: это не художественная самодеятельность в сумасшедшем доме, а циничный эксперимент над людьми. Подсудимый Леонид Ковязин заявляет отвод прокурору, поскольку не может спокойно смотреть на то, как разлучают влюбленных. Его голос дрожит, видно, что сильно переживает, публика аплодирует. В ответ зашипели приставы: «Прекратить эмоции в зале», а судья Никишина просит всех аплодирующих выйти. Никто ей не подчинился, добившись сарказма председательствующего: «Что же вы за свои поступки не хотите отвечать, аплодируете, а теперь скрываетесь».

Хочется спросить: а вы будете отвечать за свои?

Форма власти

Судебные приставы и конвой — персонажи космических войн: форменная одежда, набитая какой-то бездушной и злобной субстанцией. Им можно все: смеяться в лицо, разговаривать в ходе процесса, расхаживать, постукивая по ноге дубинкой, хамить. Вот на видео ОМОН жестоко избивает корчащегося от боли парня, он валяется в жидкости, вытекшей из поваленной туалетной кабинки. Пристав глумится: «Так его — в ссаках валяй!» Мария Баронова просит судью сделать замечание приставам, Никишина грозит удалить из зала саму подсудимую.

Стеклянное ограждение аквариума значительно выше человеческого роста, вместо вентиляции — решетка на крыше. Всем душно. Сидеть приходится часами, но лавки без спинок, лишь недавно появилась низенькая скамейка, на которую можно положить документы, — чтобы сделать записи, приходится принимать практически горизонтальное положение.

Адвокаты изолированы от подзащитных, единственная возможность общаться — перерывы. В эти минуты защитники приникают к небольшим бойницам по бокам аквариума. Вообще-то эти бойницы были сделаны для того, чтобы снимать наручники с подсудимых. Слышимость плохая, а приставы и конвой — вот они, рядом, греют уши. Все документы ими просматриваются, записки от адвокатов подзащитным, и наоборот, прочитываются, и если пристав сочтет нужным не передавать документ адвокату, то и не передаст. Вот такая конфиденциальность и такая адвокатская тайна.

Люди в «стакане»

К концу заседания подсудимые уже слабо понимают происходящее — причина: условия содержания, перевозки и прелести аквариума. В минувшую среду Акименкову стало плохо, он сказал, что почти не спал. Заседание перенесли.

Акименков, Белоусов и Ковязин уже месяц не могут посетить душ. Баня у тех, кто содержится в Бутырке, — по четвергам, но по четвергам в Мосгорсуде — процесс. Артем Савелов не был в бане около двух месяцев. Подсудимые летом, в жару, просто-напросто лишены средств элементарной гигиены. И на прогулки их выводят только в те дни, когда нет заседаний, хотя полчаса — с 7.30 до 8.00 утра — положены каждый день.

«Артема поднимают с 5 до 7 утра, затем в течение часа — «сборка». С 8 до 9 они уже садятся в автозак. Автозак, по мнению конвоя, рассчитан на 12—13 человек. Получается, что они просто набиваются в машину. В таком положении едут в суд и потом ожидают своей разгрузки, в очереди с другими автозаками», — говорит адвокат Артема Савелова Фарит Муртазин.

Разгрузка занимает от часа до трех. В автозаке нет туалета, тесный фургон полностью металлический — и пол, и, частично, сиденья. В жару перегревается, зимой — переохлаждается. «В автозаках возят самых разных арестантов, всех вместе — и бомжей, и страдающих туберкулезом».

«Иногда моих подзащитных помещают в тесные узкие металлические отсеки автозака по одному человеку. Освещение там тусклое, и для Владимира Акименкова это дополнительная проблема, учитывая, что зрение у него постоянно ухудшается», — рассказывает адвокат Дмитрий Аграновский.

Леонид Ковязин и Ярослав Белоусов сообщили своим защитникам о том, что при досмотре в суде конвойные заставляют арестантов обнажаться и в таком виде приседать. После — отправляют в тесные помещения под названием «стакан», там грязно и тесно, помещаются по двое в «полуприсяде». Забирают очки, так как на них металлическая дужка. И только перед самим заседанием переводят в нормальное помещение, с хорошим освещением.

О полноценном питании говорить не приходится. «Ярослав Белоусов, да и Владимир Акименков не успевают позавтракать, пообедать, а иногда и поужинать», — говорит Дмитрий Аграновский. Поесть не успевает практически никто: судья Наталья Никишина перерывы на обед часто делает очень короткими, а паек арестантов — сухая лапша, они не успеют ее заварить. На пути из суда экзекуции продолжаются — подсудимые оказываются в камерах ближе к полуночи. Но все равно, как рассказывают, поют в автозаках песни.

Только получается, что, несмотря на весь этот первобытный кошмар, затеянный ради того, чтобы сломить волю попавшего в человекодробительную машину репрессий, процесс перемалывает не подсудимых. Это на прокурора с судьей и приставами, на свидетелей-омоновцев и конвой смотреть неудобно — потерянные они все какие-то, жалкие. Будто на них надеты невидимые глазу браслеты-ограничители — не дернешься…

P.S.По итогам судов по мере пресечения защитники практически всех подсудимых обратились в Европейский суд по правам человека. Трем жалобам (Ковязина, Акименкова и Белоусова) уже придан приоритет.