СюжетыКультура

Глубоководная читающая публика

ХХVI Международная книжная ярмарка — как карманное зеркальце общественной мысли

Этот материал вышел в номере № 100 от 9 сентября 2013
Читать
ХХVI Международная книжная ярмарка прошла спокойно. Особенно первые, профессиональные ее дни. В начале декабря, у стендов ярмарки интеллектуальной литературы Non/fiction лиц, событий и разговоров наверняка будет больше. И это социальный симптом: «глубокая читающая публика» в Москве явно заместила широкую читающую публику времен позднего СССР

Главная ярмарка прошла спокойно. Особенно первые, профессиональные ее дни. В начале декабря, у стендов ярмарки интеллектуальной литературыNon/fiction(задуманной изначально как «агора и форум для профессионалов» — в отличие от сентябрьской «ярмарки для людей») лиц, событий и разговоров наверняка будет больше. И это социальный симптом: «глубокая читающая публика» в Москве явно заместила широкую читающую публику времен позднего СССР.

Это предсказуемый результат: из издательского репертуара 20 лет упорно вымывалась золотая середина мейстрима — книг, внятных всякому думающему соотечественнику. Реальный наш мейнстрим последних лет, раскинутый на ярмарочных прилавках ВВЦ, — до смешного тщательно подобранные качественные детективы Европы, полные собрания сочинений Ж. Гранже, Ф.Д. Джеймс, Ю. Несбе, Д. Леон, В. Макдермид… Диапазон: от Италии до Норвегии! Но жанр — один.

Эти книги куда пристойнее, чем та ядовитая смесь Марины Серовой, ведической кулинарии, альтернативной истории всего сущего (то со Сталиным, то с коловратом на обложке) и сафьяновых обложек с золотым тиснением и грамматическими ошибками, что хлюпала и бурлила на книжных ярмарках ВВЦ лет 10 назад. Но издательское предложение осени 2013 года уж очень убедительно подтверждает: книга у нас окончательно стала энтертейментом. И читатель, и издатель эмоционально выгорели — до золы 50 оттенков серого.

Впрочем, в истории общественной мысли (а всякая книжная ярмарка — ее, да, именно ее, карманное зеркальце!) вряд ли есть необратимые процессы. Мы, с 1920-х до конца 1950-х не издававшие Достоевского и Куприна, знаем об этом больше многих. По самым интересным новинкам ММКВЯ-2013, по изданиям 2012 г., получившим премию «Книга года», — видна и тенденция к самоспасению. Это именно мейнстримныетексты и проекты.

Премия «Книга года» традиционно вручается в первый день Осенней книжной ярмарки. 4 сентября в «Новой опере» были названы лауреаты. В номинации «Поэзия года» награждена серия «Поэт» «Лениздата». То есть 8 объемных томов избранных лауреатов премии «Поэт» — Александра Кушнера, Олега Чухонцева, Виктора Сосноры, Евгения Рейна, Тимура Кибирова, Олеси Николаевой, Инны Лиснянской, Сергея Гандлевского. (Цена томов тоже вполне мейнстримная: около 200 рублей.)

В номинации «Проза года» лауреатом стал Александр Архангельский. Его роман «Музей революции» (М.: АСТ, Редакция Елены Шубиной) совмещает «усадебную хронику с расстрельной съемкой» — а также и с голографическими проекциями. Музей-усадьба «Приютино», успевшая в ХХ веке побывать и санаторием для венериков, и домом отдыха для чекистов, и арт-резиденцией для бодрых отморозков новейшей формации, — становится узлом и символом истории России в ХХ веке. Бесконечно разные люди 90-х и нулевых сходятся на этом клочке России, воюя «за Приютино»: и в этом круговороте векторов, воль, интересов, судеб с тщательно и ярко выписанными деталями деревенских кладбищ, хрущоб, офисов и кремлевских коридоров — создается стереоскопический портрет страны. Спокойная, внятная, отлично написанная книга имеет много слоев. И явно предназначена для всеобщего (сколь это возможно сейчас) чтения. И осмысления.

В номинации «Электронная книга» победил просветительский проект. В 4-томной антологии русской поэзии «Круг лета Господня» (составитель — Аркадий Левин) православный месяцеслов, стихи русских поэтов и отлично подобранный изобразительный ряд (от летописных миниатюр до Кустодиева из губернских запасников) — составили единый мощный поток традиции. «Бумажный» «Круг лета Господня» был награжден премией «Книга года» в 2011-м. У этих томов был один недостаток: объективно высокая себестоимость печати. А значит, и цена издания.

За два года антология превратилась в мультимедийный проект «Живая поэзия» (М.: Центр культурных инициатив «Сретенье», 2013) — и теперь «Книгой года» награжден именно этот проект. Лучшие актеры Москвы разных поколений (от Игоря Ясуловича до Максима Аверина) читают стихи, около 700 текстов. Живопись мягко оживает в анимационных фильмах режиссера Ирмы Комладзе. Звучит музыка П.И.Чайковского и вполне современного композитора Антона Вискова. Все это существует в нескольких форматах. Имеет свою страницу в «Фейсбуке».

Теперь в AppStore мультимедийная «Живая поэзия» стоит 249 рублей. Весь месяцеслов.

Похоже, сегодня детям (а проект рассчитан на них) требуется внятно и вдохновенно объяснять не только, что такое Покров Богородицы, но и кто такой Бунин. «Живая поэзия» работает в первую очередь именно на это: на растяжение, на возвращение общекультурного пространства России.

Главную премию «Книга года» получил монументальный проект Евгения Евтушенко и издательства «Русскiй миръ»: 5-томная антология русской поэзии. Евгений Александрович (настоящий знаток предмета!) шел к этому труду много лет: «Строфы века» были его прообразом.

…Среди новинок ММКВЯ-2013 заметна антология рассказа «Русские дети» (СПб.: Азбука). 48 рассказов (от Людмилы Петрушевской до Анны Старобинец и от Василия Аксенова до Вадима Левенталя) создают широкую (впрочем, довольно безрадостную) картину современного детства. В той же «Азбуке» вышел роман голландца Германа Коха «Ужин», европейский бестселлер 2009 года. (The Telegraph сравнивает автора с Уэльбеком… но, кажется, перечитать вместо Коха «Элементарные частицы» или «Карту и территорию» будет занятием более осмысленным.)

В «ЖЗЛ» вышла биография Михаила Кузмина, написанная двумя лучшими исследователями предмета — Николаем Богомоловым и Джоном Малмстадом. Новый том серии «Живая история» — «Повседневная жизнь русской интеллигенции от эпохи Великих реформ до Серебряного века» Семена Экштута грешит слишком подробным пересказом классических пьес, но внятно и остроумно выявляет родовые грехи (худшие из них — «неприятие буржуазных ценностей и личной ответственности»), которые так дорого русской интеллигенции обошлись. И, естественно, за историческим очерком встает вопрос: как мы живем сегодня с этим наследием?

Две лучшие, на мой взгляд, новинки ярмарки — поразительно непохожи и тем дополняют друг друга. Это — роман Сергея Шаргунова «1993. Семейный портрет на фоне горящего дома» (М.: АСТ, Редакция Елены Шубиной) и книга «театральной» прозы Эдуарда Кочергина «Записки Планшетной крысы» (СПб.: Вита Нова). Кочергин, патриарх русской сценографии, главный художник БДТ со времен Г.А.Товстоногова, — в последние 10 лет реализовался как блистательный прозаик («Ангелова кукла», «Крещеные Крестами»). Его герои — люди штучные: странные, битые, заковыристые, меченые страхом и бараком. Все — уникальные профессионалы.

Товстоногов (герой повести «Медный Гога»), Евгений Лебедев, Олег Борисов, мастера-макетчики, химики «из недобитков», для которых театральные цеха стали убежищем от рачительного догляда Софьи Власьевны. Гениальный осветитель и гениальный плотник. Потомственный строитель гвардейских мундиров, «последний швальник императора», тоже укрытый от времени кулисами. Что ни лицо, то Левша. С каждым уходит его ремесло, оплаканное в цветущей прозе Кочергина. Но пока они живы, их дело — их якорь, щит, точка самостоянья.

Это — малая Россия. Штучная Россия. В романе Шаргунова она совершенно не такова. Тут — река времен (мутная, мазутная — недаром и герой служит в «аварийке») несет и швыряет людей, похожих друг на друга, как подмосковные грядки. Уникальный мастер-электронщик безропотно уходит из лабораторий ФИАНа зимой 1992-го затыкать ржавые московские трубы. (Подкорка города, которую все время прорывает, которую латают вручную, — отличный фон сюжета.) 1992-й, 1993-й — всё плывет и рушится, кипят дикие прожекты и новые возможности… Но поселок «43-й километр», где живут аварийщик Виктор, его жена-диспетчер Лена и их 16-летняя дочь, — кажется, застыл в оцепенении навеки. Время размерено посадкой картошки, окучиванием, малиной, грибным дождем, дойкой козы, радужными пузырями телевизора. И смутно ворочающейся в разумении Виктора мыслью о несправедливости и лжи всех новых посулов.

Сцены Москвы в октябре 1993-го написаны лучше всего, с мощным эффектом присутствия. Казаки, диггеры, анпиловцы, баркашовцы, «афганцы», монархисты и сталинисты, полузабытые вожди — всех, кажется, несет и закручивает неостановимый поток. Никто не упирается: не во что. Виктора затягивает бунт — так же сонно, незаметно, неостановимо, как его 16-летнюю дочку затягивает случайная-отчаянная любовь, и случайная беременность, и рождение сына.

А в эпилоге книги 20-летнего Петра, внука Виктора, так же затягивает волна Болотной.

И главный сухой остаток романа: пока жизни и судьбы будут поставлены на поток, пока будут покорно влачиться в мутном потоке времен — принципиально в этих судьбах ничего не изменится.

И всякая перемена участи рухнет на поселок «43-й километр» стихийным бедствием.

При несомненной симпатии Шаргунова к герою — роман «1993» закрываешь именно с этой мыслью. И с ощущением: книга — весомая. Для общего осмысления.

shareprint
Добавьте в Конструктор подписки, приготовленные Редакцией, или свои любимые источники: сайты, телеграм- и youtube-каналы. Залогиньтесь, чтобы не терять свои подписки на разных устройствах
arrow