Новый сезон «Таганки» объявлен открытым и пронизан предчувствием юбилея. В апреле 2014 года театру грядет полвека. Уже «осмечены» (от слова «смета»), по словам директора Владимира Флейшера, творческие предложения столичному департаменту культуры; уже обещаны «юбилейные» 72 миллиона рублей; уже над сложносоставным проектом праздника вовсю креаторствует молодая команда, внедренная в театр из Школы молодого лидера.

При Юрии Петровиче Любимове, создателе таганской легенды, такого не было: ни больших средств, ни обещаний, ни фанфар, ни решимости во что бы то ни стало покрыть историю то ли лаком, то ли чем еще.

«Что бы ни было, «Таганка» — это яркая индивидуальность, которая держит в напряжении всю театральную общественность», — заявил директор театра, относительно недавно призванный из ЦИМа с полномочиями кризисного управляющего.

Двусмысленность посыла очевидна: в последние годы нарастало напряжение, связанное исключительно с нехудожественными процессами.

Сначала Любимов покинул театр, поссорившись с труппой. Затем незадолго до своего 96-летия, сославшись на авторские права, снял все свои спектакли из репертуара. На легендарном месте сегодня не осталось уже ничего легендарного. Так вокруг чего праздник?

Но «Таганка» изо всех сил старается не замечать абсурдность ситуации и пытается начать новую жизнь. Тем более что столичный департамент культуры теперь ставит вопрос ребром: утром — ребрендинг, вечером — деньги. Планируется ряд премьер: Игорь Коняев будет ставить пьесу Андрея Платонова «Голос отца»; Гульнара Галавинская — «Гедду Габлер»; драматург и режиссер Сергей Глущенко начинает репетиции по собственной пьесе «Гроза двенадцатого года». Пьесу в театре пока никто не видел, но зато известно, что участвует в ней полсотни актеров. Специально для «Таганки» пишет пьесу Дмитрий Быков, называется «Шереметьево-3», фигурирует там кто-то вроде бедняги Сноудена, ставить будет Роман Феодори; пьеса еще не дописана. Планируется фестиваль читок документальных пьес, основанных на богатейших архивах театра.

А главное — юбилейный проект: Семен Александровский ставит «Присутствие»; Андрей Стадников — «Таганку-2»; Дмитрий Волкострелов — «Голос зала». Им всем помогает художник Ксения Перетрухина.

«У театра есть незабываемое прошлое, но есть и неизвестное, очень интересное будущее, — оптимистично пообещал все тот же Флейшер. — Давайте послушаем то новое, которое активно и даже агрессивно вливается в театр». И посланцы будущего начали повествовать о своем видении проекта. «Выставка «Попытка альтернативы»… манифестирует наше понимание истории «Таганки»; есть определенное движение, которое меня очень интересует; я все время размышляю о понятии свободы…» (Ксения Перетрухина);

«…есть постепенное и очень сложно складывающееся понимание этого проекта, который живет и развивается. если говорить начистоту, мне довольно интересно про это размышлять. Проект документального спектакля, основанного на голосах зрителей. Моя мама ходила в Театр на Таганке и рассказала мне, как у нее менялись отношения с театром, — потрясающая история, как театр менял жизнь зрителей…» (Дмитрий Волкострелов); «Наш спектакль будет основан на свидетельствах людей, изнутри работающих, что это было… Что в меня лично попадает — это вот такая их, этих людей, тоска по тому братству, в котором главное — творчество, по этой утопии…» (Андрей Стадников). Слушать все это было несколько неловко.

Как большевики в советское время, молодые в сегодняшней театральной ситуации назначили себя правыми по определению. Но, пожалуй, даже в самые мглистые периоды жизни «Таганки» в этих стенах не приходилось слышать такого инфантильно-глубокомысленного лепета, без особых признаков понимания, о чем речь. Остается надеяться, что театр творится не на словах, а на сцене. А сцена всегда меряется только одним: талантом или его отсутствием, как бы происходящее ни манифестировалось… Некую плоть замысла можно было усмотреть лишь в одном случае: «Пятьдесят лет — это повод для рефлексии!» — отважно заявил Семен Александровский, занятый историей «Доброго человека из Сезуана», длинной жизнью этого спектакля внутри театра.

Было много крика. Кричали актрисы за стеной на репетиции. Кричал в зале известный возмутитель спокойствия Валерий Сторчак: «Я понял, что все зависит от того, что скажет мама Дмитрия Волкострелова!» Собравшиеся почти не задавали вопросов и пили шампанское, выставленное дирекцией, чем-то напоминая толпу, наблюдающую шествие голого короля.

И грустными выглядели старожилы: артист Дмитрий Высоцкий и завтруппой Сергей Трифонов. «Обстановка в театре странная, не очень таганковская, — честно сказал Высоцкий. — Если говорить о любимовской атмосфере, она просто выветривается. У нас был царь, сейчас мы входим в мучительно демократический период. Но пока живы Юрий Петрович и те люди, которые ценили это явление в большом театральном мире, — мы должны расти из этих штанов…»

«Мы не мертвый театр, — горько сказал Трифонов. — Мы живые люди! У нас проблемы с поиском нового пути, такой сейчас беспризорный период. Но мы любим этот дом и надеемся, что нам повезет».