Забавная штука — новейшая история России сквозь призму осенних праздников. 29 октября — День рождения комсомола и вневедомственной охраны. 30 октября — День памяти жертв политических репрессий и автомобилистов вкупе с инженерами-механиками. 31 октября — Хеллоуин и День работников СИЗО и тюрем. Даже скромная выборка демонстрирует наличие хрупкой причинно-следственной связи между праздниками. Автомобилисты, инженеры-механики, а также поклонники Хеллоуина могут гулять только в том случае, если они свободны от политических репрессий и тюрем. Далее подряд следуют дни: военного разведчика, сотрудников органов внутренних дел, специалистов по безопасности, участковых уполномоченных полиции… Госбезопасность окружает россиян таким заботливым кольцом, будто страна до сих пор оккупирована войсками Антанты.
Апофеоз мощной симфонии защищенности — День народного единства. Ему нет ни пары, ни рифмы. Нынешний праздник — особенный. 4 ноября 2013-го зафиксирована печальная данность: в нашем общем доме невозможно спастись не только от «медленной отравы бытия» (Баратынский), но и от отравы внезапной, быстродействующей. Голубой, как пена на губах заложников, экран (сравнение навеяно терактом на Дубровке, годовщину которого ТВ снова не заметило) впал в пропагандистский коллапс.
А как все славно начиналось! Замена Октябрьской революции на народное единение не всем пришлась по вкусу. Зато оформители режима немедленно впали в благодатные аллюзии. Михаил Леонтьев объявил в программном сочинении «Конец смутного времени»: «История смуты — это история предательства страны ее политической элитой». Так был задан перспективный тренд: всему виной лихие девяностые. Смута по-леонтьевски — это Ельцин на танке у Белого дома; семибоярщина — это семибанкирщина; блестящий пиарщик Шуйский, сам себя призвавший на царство, — победивший Ходорковский. То, что в веке семнадцатом смута, в нашем веке — идеи либеральной демократии. Вывод краток: 4 ноября — «чудо преодоления смуты». Чудо в который раз становится главным инструментом русской истории.
Однако высокая нота данной пропагандистской мелодии плохо вписывалась в контекст промежутка. Ельцинское ТВ кончилось, путинское металось в поиске лица. Ранние 2000-е знаменовались умиранием политвещания. Пустоты заполнялись исследованием либидо россиян, преимущественно известных, под соусом «Про это». Рождалось стойкое ощущение, что на одной шестой части суши плоть победила дух. А меж тем очередное чудо русской истории по фамилии Путин нуждалось совсем в ином обрамлении. Впрочем, господам оформителям было не до тонкостей — успеть бы справиться с очередными выборами. И только когда случилось третье пришествие Владимира Владимировича, настало время духовных скреп. Скрепы всем хороши, кроме одного — из них рейтинга не выжмешь. Рейтинг на ТВ дают сильные эмоции, а их относительно скреп испытывают разве что Путин с патриархом Кириллом и примкнувший к ним (недавно) Сергей Иванов. Налицо конфликт интересов. Растерянность спровоцировала эпидемию фриков.
Даже респектабельный Первый канал не смог ее избежать, превратив львиную долю эфира в территорию коллективной мамы Наташи Королевой. Границы спектра необозримы — от вечно жизнерадостного певца желудочно-кишечного тракта Малахова до вечно юных и восхищенных певиц советского строя Вовк и Веденеевой. Остальная часть эфира отдана коллективному Мамонтову с его многообразием истерических и верноподданнических интонаций. Фрики хорошо размножаются в трэше хоть бытовом, осененном хамоватой Розой Сябитовой, хоть политическом, связанным со все раздувающимся от собственной значимости Дмитрием Киселевым.
Одним словом, с такими силами духовные скрепы не выкуешь. Отсюда — драма пропаганды. Ее знак и символ — новый проект госканала «Развод по-украински». Он осенен всегда актуальной гоголевской идеей: «я тебя породил, я тебя и убью» (в случае если Украина выберет не Таможенный, а Европейский союз). Проект стилистически отсылает зрителя даже не к Кукрыниксам, порой изобретательным в своих агитках, а к лобовым «Окнам РОСТА». Вот и получается, что ковать духовные скрепы способен один лишь Путин опять же в компании патриарха Кирилла. Они и куют, как могут. Произносят ярко окрашенные патриотизмом программные речи. В День единения посещают выставку в Манеже «Православная Русь. Романовы». Открывают, возлагают (цветы), награждают (в том числе друг друга). Сам Путин в качестве венца единения удостоился от патриарха награды за сохранение державной России.
Не очень ясно, что понимается под высокой наградой Всемирного русского собора, зато ясно другое. Пока в Кремле открывают, возлагают и награждают, на улицы выходит «Русский марш», который стал главным смыслом Дня народного единства. Почему так случилось? А потому. Путинские идеологи больше всего опасались тех, кого два века назад Жозеф де Местр, философ, дипломат, сардинский посланник в России, называл «Пугачевым с университетским дипломом». Вся мощь государства была направлена против несогласных из просвещенного класса, вытесненного, как дворянство накануне декабризма, с политического и экономического поля. Появление Пугачева без диплома никого не волновало, да и сейчас не волнует. Охотно верю национал-демократу Константину Крылову. Он не удивлен тому, что на «Русском марше» появилась запрещенная фашистская символика, хорошо известная полицейским. «Значит, — говорит Крылов, хитро прищурясь, — это кому-то очень нужно».
Российские режимы, от имперского до советского, привычно заигрывали с националистами, но, пожалуй, еще никогда на стороне последних не была примерно половина населения. Меня в истории с маршем, признаюсь, поразил не колеблющийся над бездной Навальный. И не сами его участники с густой кашей в голове и подпадающими под разные статьи УК баннерами в руках. И даже не наши правители, в духе марширующих заменившие слово «российский» на слово «русский». Поразили общие, взятые с высоты птичьего полета планы улицы Перервы в Люблино. Как прежде поразили общие планы Бирюлева. От этих московских картин веяло такой осенней безнадежностью, что я совсем другими глазами стала смотреть на марширующих.
Госканалы их и вовсе не заметили. «Чем сегодня мы едины?» — задается вопросом «Воскресное время». Известно чем: гармошками, колоколами, жизнерадостными узбеками и рассуждениями о том, как «нам хорошо вместе». Главный материал выпуска посвящен детским конкурсам красоты, где имеются новации. Нет, я не о том, что маленьким девочкам делают ботокс и щедрый макияж. Я о том, что теперь в конкурсе участвуют и малышки до года. Победила крошка Катя. Ей вручили подарок — бесплатный пожизненный маникюр.
Пока русские маршируют, страна сидит по уши в ботоксе в ожидании пожизненного маникюра.
