Карим сидит напротив, облокотившись на левую руку. В Москву он приехал 8 лет назад и почти все это время проработал на стройках. Сейчас Карим и четверо его товарищей занимаются реконструкцией частной станции техобслуживания. Здесь, на самом верхнем этаже, они и угощают меня узбекским кофе и беседой…
Это комната, где рабочие спят и отдыхают. В комнате пять коек, телевизор, несколько тумбочек и стульев, стол, на котором вместо клеенки рекламные листы из газеты «Метро». На столе сахар, кружки, банка кофе и пепельница. Кариму около сорока, весь разговор он внимательно слушает и серьезно отвечает, смеется, только когда я верю, что кофе и в самом деле узбекский.
Кариму и товарищам повезло. У них у всех есть разрешение на работу. И работу свою по отделке, штукатурке и прочему общестрою они выполняют лучше, чем те белорусы и украинцы, которых раньше нанимал Денис — хозяин объекта. Не пьют, трудятся. Сейчас у них нет выходных — деньги платят за выполненный объем, а не за отработанное время. Само это время длится с восьми-девяти утра до шести вечера. Вечер — для душа, стирки, ужина и телевизора. На ужин — плов, в телевизоре — новости Первого канала. На тумбочке лежат DVD с фильмами, плееры и диски с музыкой. Любимый фильм Карима — «Летающая девушка», а молодому соседу слева больше нравятся индийские — про любовь. В Узбекистане нет ничего важнее любви. Карим работает в России, чтобы накопить на свадьбу дочери.
Дочери уже семнадцать лет, и за три года важно успеть собрать ей приданое. После двадцати шансов выйти замуж у нее практически не будет. На приданое нужно накопить не меньше десяти тысяч долларов. Здесь, в Москве, Карим получает в месяц сорок, реже пятьдесят тысяч рублей. В Узбекистане это примерно год работы. Большую часть заработанных денег Карим пересылает домой. Дома у него учащаяся дочка и неработающая мама. Часть денег уходит на жизнь и учебу, часть откладывается на будущую свадьбу.
Три тысячи из оставшихся десяти Карим тратит на еду. Много уходит на телефонную связь и сигареты. Дочери Карим звонит каждый день. Так делают все, кто здесь работает. Оставшихся в Узбекистане родных они видят один месяц в году. То, что происходит с родными там, в Узбекистане, между собой не обсуждают — слишком личное.
Жена Карима работает в Москве два года. Моет посуду в кафе на другом конце города. График работы два через один, с 8.30 утра до 12 ночи. С пяти часов дня, когда москвичи начинают выходить из офисов, свободной минутки ей почти не найти. Устает сильно и в единственный выходной отсыпается. Делает уборку, смотрит телевизор. Дочери и она звонит каждый день, а к мужу ездит раз в неделю. Часть своей зарплаты Карим отдает ей — жена получает намного меньше, и жилье у нее не бесплатное. За месяц работы посудомойкой ей платят двадцать одну тысячу, комнату она снимает за три восемьсот.
Вместе с ней в комнате живут еще двенадцать женщин. Это субаренда, в соседней комнате — человек, снимающий двухкомнатную квартиру у хозяев якобы для себя. Со всех он берет одинаково, в общей сумме зарабатывая 49 400. Это стандартная схема для приезжих трудовых мигрантов. Узбеки говорят, что первичным арендатором обычно выступает киргиз. В зависимости от удаленности района стоить все это жилищное счастье будет от трех до пяти тысяч. И еще раз в месяц за данью будет приходить участковый. Это плюс тысяча к квартплате с каждой женщины. Отправлять в Узбекистан больше десяти тысяч рублей в месяц у жены Карима не получается.
Еще хуже условия у другого родственника Карима — Сайфуддина. Он тоже обитает на стройке, но не у частника. Сайфуддин работает на крупную компанию. Нелегально. Разрешение на работу стоит около тридцати тысяч с человека. Платить за 50 человек мигрантов полтора миллиона для фирмы — лишние траты. И лишняя бюрократия. Проще нанять посредника, который соберет нелегалов и организует их работу. Для нелегалов здесь действует принцип: «Попадешься при облаве — сам отвечай». Впрочем, запланированных рейдов ОМОНа избежать легко — предупреждает участковый. С каждого нелегального мигранта он получает ту же тысячу в месяц — единая такса по Москве.
Посредник предлагает наемникам не установленные фирмой расценки, а те деньги, за которые они согласятся работать. Кто-то соглашается работать за пятнадцать, кто-то за двадцать тысяч. Сколько денег для выдачи мигрантам на руки на самом деле получают прораб и посредник, Сайфуддин не знает. Его бригада работает без выходных по двенадцать часов в сутки, с восьми до восьми. В месяц у Сайфуддина выходит двадцать тысяч рублей. Задержка зарплаты на два-три месяца на стройке — это норма.
Но на питание и телефон каждому еженедельно выдают аванс в тысячу рублей в любом случае. Разговор с родными — единственная радость нелегального мигранта, все остальное свободное время он спит или боится.
Сайфуддин живет в строительном вагончике вместе с шестью такими же, как он. Есть еще отдельная «бытовка» для кухни и отдельная для душа и стирки. На этой стройке горячая вода не подключена — чтобы помыться, надо натаскать пятилитровые бутыли и вскипятить воду. Один человек ходит в магазин за едой и готовит на всю бригаду. Обычно еда предстает в виде сухого пайка — ролтоны, дошираки, пюре быстрого приготовления. Иногда готовят плов. По большим праздникам — манты, лагман, долма. Как только Сайфуддин получает большие деньги, сразу же пересылает их семье. В хорошие времена удается отправить до пятнадцати тысяч, в плохие — не больше двенадцати. Бригада отдает деньги посреднику, и тот идет в банк переводить их на родину рабочих.
На рынке я встречаю Санчо. Ему шестнадцать лет, десять лет назад он приехал из Узбекистана с одной целью — учиться. В Москве живет с мамой, братом и еще двумя родственниками в двухкомнатной квартире. Старший брат торгует на рынке, и Санчо помогает ему в свободное от школы время. Санчо любит поговорить, рассказ его мелодичен, как восточная притча.
Полицию на рынке боятся. Боятся даже те, у кого с документами все в порядке. Санчо говорит, что если какой-нибудь полицейский заходит поесть, дрожит весь рынок, потому что «полиция у вас мучает, а не защищает». Ждать шесть часов в отделении, пока проверят, что с документами все в порядке, никому не хочется. Санчо не боится, но и ему не нужно лишних проблем. Иногда его останавливают и спрашивают документы.
Санчо мечтает стать депутатом. Говорит, что, когда был дошкольником, его обидел «пацан» старшего возраста — ругался матом и сыпал националистическими оскорблениями. Тогда же Санчо пообещал себе, что вырастет и издаст закон, запрещающий людям оскорблять друг друга. Наказывать за его нарушение предлагает 15 сутками общественно-исправительных работ.
— А ты сам ругаешься матом?
— Редко. Наши люди боятся сделать что-то противозаконное. Пойдешь против Корана — получишь наказание свыше. Это страшнее полиции и земных мучений.
Помимо школы и рынка Санчо ходит в «Макдоналдс» с друзьями или читает. Говорит, что любит книжки, и недавно даже плакал над «Асей» Тургенева. Еще ему нравятся «Маленький принц» и «Дон Кихот», хотя последнего Санчо и не дочитал. Говорю, что не буду указывать настоящих имен, и Санчо просит в качестве псевдонима для текста имя верного слуги Дон Кихота.
Санчо с братом всегда помогают русским бабушкам, которые приходят на рынок за милостыней. Дают и деньги, и еду. Спрашивает у меня, почему русские редко подают бабушкам.
На Курбан-байрам семья Санчо приглашала родственников и близких знакомых. Собралось около тридцати человек, и соседи вызвали полицию. Приехавшие сотрудники проверили, что документы в порядке, и никого не забрали, но перед гостями было стыдно, говорит Санчо. Великий праздник все-таки. Теперь арендодатель каждую неделю по два-три раза приходит проверять, нет ли в квартире лишних незарегистрированных жильцов.
Рядом с домом высматриваю дворников. Старший у них Руслан. Приехал из Киргизии шесть лет назад. Снимает комнату у русской семьи. Вместе с Русланом живет его семья. Четыре человека: жена, сын, дочь и двоюродный брат. Платят они 18 тысяч в месяц. График работы с 7 утра до 5 вечера, но он, конечно, плавающий. Если все чисто, то валяйся в кровати хоть до понедельника. Зарплата дворника в летний период — 19–20 тысяч, зимой доходит и до 25, правда, и работы намного больше. Прошлогодними снегопадами, в какое бы время ни проснулась, слышала звук лопаты за окном. Да и сейчас дворников на улице вижу каждый день. Может, поэтому у нас такой чистый район. Руслан говорит, что после бирюлевских событий те, у кого не было разрешения на работу, уехали на родину. В основном это молодые парни, которые не так давно жили в России и не так хорошо говорили по-русски. Некоторые спали в подвалах.
Вечером семья смотрит телевизор. Любимая передача Руслана — второй сезон «Карпова» (сериал). В центр Руслан и его семья не ездят, иногда только за вещами и продуктами на «Теплый Стан». Как только появляются деньги, переводит их старшему брату. У того хозяйство, надо кормить скотину. Работы в Киргизии нет, но через год Руслан все равно думает вернуться домой. У него шестилетняя дочь, которой надо идти в школу. Руслан мечтает купить магазин для жены или обзавестись кошарой и разводить овец.
На еду у них уходит около шести тысяч, каждый вносит в семейный котел по полторы тысячи. Пьют много чая. Завтракают они дома, а обедают в рабочей столовой. Лапша, мясо. Национальную еду употребляют редко. В основном по праздникам. Курбан-байрам и Новый год. «С едой у нас проблем никаких нет», — смеется Руслан.
Двое ребят-сварщиков рассказывать ничего не хотят. Говорят, что писать про их жизнь бесполезно. Что после Бирюлева даже некоторые жильцы стали обходить их стороной. Отправляют меня к Руслану. Ухожу. Один из этих ребят бежит за мной. «Возьмите вот курагу и жареные косточки абрикоса — только что привезли из Узбекистана, свежее не бывает». Как-то не к месту вспоминаю шутку из интернета: «Русский человек настолько широк, что может вместить в себя две противоречивые мечты — выгнать всех нерусских из России и уехать жить за границу».
Жанна ЛАЖЕВСКАЯ
