– Книги читаю, что называется, беспонтово: с экрана компьютера, если надо. Вот недавно, хвалюсь, прочел «Семью Тибо», точнее, ПЕРЕчитал с экрана ноутбука. Все тома. Я старый человек, и мне ужасно смешно, когда люди, которые годятся мне в дети, говорят: «Я не могу с экрана… Книга — это только когда на бумаге…» Ну не знаю, мы, старики, наверное, более выносливые. Я люблю Джойса. Я люблю Льва Толстого, Бальзака. Я могу читать толстые книги. Я их люблю! Хотя сам пишу коротенькие рассказы. Щажу читателя. Одна молодая… критик сказала, что придумала перформанс, называется «Обнаженная критика». Я, говорит, стою голая, а ко мне подходят авторы и читают свои произведения. Ну, разумеется, стихи. А из писателей — Драгунский, потому что он пишет короткие рассказы.

Фридрих Горенштейн. Место: Роман. — СПб.: Азбука.

Однажды я спросил у Юрия Валентиновича Трифонова, когда он еще был жив и здоров: «Кто лучший наш писатель сейчас?» Он мне ответил: «Лучший наш писатель — Фридрих Горенштейн». Я сказал: «А где его можно почитать?» Трифонов ответил: «Нигде». Я это принял к сведению, пытался его найти через самиздат, у друзей поспрашивал, но не нашел. Но запомнил прочно. Это было в конце 70-х годов. А гораздо позже, когда начали печатать Горенштейна, я читал его с большим удовольствием. Роман «Место» брал у кого-то, понравится, рад, что книга теперь у меня будет на полке стоять.

Случалось, оставшись один, я брал зеркало и смотрел на себя с таинственной улыбкой. Я мог сидеть долго, глядя себе в глаза. Скрытое тщеславие и внутренняя, постоянно живущая во мне самоуверенность о некоем временном моем «инкогнито», скрывающем нечто значительное, укрепляли мне душу, особенно когда я постарел, и не давали отчаянию овладеть мной.

Евгений Чижов. Перевод с подстрочника: Роман. — М.: АСТ.

Имя автора пока мне незнакомо, а название зацепило. Открыл наугад: «Коштырбастан сегодня — это поэзия у власти! А поскольку поэтическое вдохновенье той высочайшей пробы, которая очевидна в этих стихах всякому, кто читает их в оригинале, даётся человеку от Аллаха, то у меня нет сомнений, что через Народного Вожатого страной правит воля неба!» Насколько я понимаю, речь идет о том, что московский поэт хочет перевести с подстрочника вирши некоего президента. Тут довольно прозрачный такой намек. Но дело даже не в намеке. Меня этот роман заинтересовал еще потому, что в нем есть отдаленная перекличка с сюжетом из «Предварительных итогов» Юрия Трифонова. Там московский переводчик едет в Туркмению, чтобы переводить стихи туркменского поэта, который чиновник. Мне как минимум интересен наш человек в Азии. Причем не просто человек, а именно писатель в Азии. Надеюсь, что будет очень интересно. Книгу я взял в первую очередь из-за темы. Должно же быть что-то новенькое.

Печигин спрашивал себя, не едет ли он в края, где иногда возникавшее раньше ощущение, будто всё, что есть у него общего с окружающими, ограничивается поверхностным видовым сходством, станет неоспоримым фактом.

Дуглас Коупленд. Игрок 1. Что с нами будет?: Роман / Пер. с англ. — М.: АСТ.

Еще купил две книги из моей любимой серии «Альтернатива», как я их называю, «оранжевые книжки». Обе — Дугласа Коупленда, который написал знаменитых «Рабов Майкрософта». Я недавно прочитал его роман «Элеанор Ригби», который меня поразил своим литературным качеством. В нем превосходное сочетание — страсть, мысль и фабульность, — которое в современной литературе встречается крайне редко. Обычно даже у самых хороших писателей одно в ущерб другому, что-то обязательно перевешивает. «Элеанор Ригби», как это ни смешно, мне хочется сравнить, по культуре литературы, с такими вещами, как «Братья Карамазовы» или «Бесы», где есть и фабульность, и идеи, и темперамент, и страсть истинная… «Игрок 1» — новая книжка, автор опубликовал ее в Канаде, смотрим на обороте титульного листа, в 2010 году, это свежак. Ну и за компанию его же — «Пока подружка в коме».

В истории сохраняются имена только тех людей, кто изобрёл новые стили причёсок: Юлий Цезарь, Эйнштейн, Гитлер, Мэрилин Монро. Зачем напрягаться и завоёвывать всю Европу или исследовать атомное ядро, когда можно просто придумать какую-нибудь интересную новую причёску? Если бы Мария Кюри хотя бы немного заботилась о своём внешнем виде, её портрет был бы сейчас на десятидолларовой купюре.

Карин Юханнисон. История меланхолии. О страхе, скуке и печали в прежние времена и теперь. / Пер. со швед. — М.: НЛО.

Один крупный советский психиатр говорил, что в депрессии находятся все, кроме тех, кто в мании. То есть либо человек болезненно-радостно возбужден и кричит «ура!» — либо во всех остальных случаях он в депрессии. Так что тема очень актуальна. Мне очень интересно, потому что депрессия сейчас стала одной из примет нашего времени. Чувство вины, заторможенность мыслей и чувств, идеомоторная заторможенность, и еще загрудинная боль — «душа болит». При этом депрессия, она же и меланхолия, сильно культурологически обусловлена, как всякая психическая болезнь, а еще здесь и про страхи, и про фобии…. Книга не созвучна моему нынешнему настроению. Хотя очень интересно!

Меланхолия может быть смертельно-черной, депрессивно-серой, опустошенно-белой или сосредоточенно-синей. Она может проявляться в виде страха, тоски, печали, усталости, пустоты, суетливости или потребности в наслаждении. Но при этом всегда присутствует общий момент — отсутствие или утрата чего-либо или кого-либо.

Сэмюэль Беккет. Мечты о женщинах, красивых и так себе. / Пер. с англ. — М.: Текст.

И наконец, на сладкое — «Мечты о женщинах, красивых и так себе». Впервые на русском языке. Беккет — человек потрясающей силы. По-настоящему великий писатель. Я очень люблю его пьесы, его записные книжки. Чем близок? Он горячий — за что и люблю. За что я не всегда люблю отечественную литературу? В нашей литературе очень мало страсти. Мало сильного, искреннего душевного переживания. Очень много холодной метафизики, много рассудка, много внутренней цензуры. Причем внутренняя цензура — монетка о двух сторонах. Бывает внутренняя цензура, чтобы пропустили, а бывает внутренняя цензура, чтобы понравилось. Или дайте-ка эдакое залеплю, так соригинальничаю, буду такой красивый, или такой жестокЫй, или такой отвязный… Это все тоже внутренняя цензура. Нет такого дыхания естественного. Европу, в каком-то смысле, оплодотворила латиноамериканская литература 1960-х годов. Европейская литература, на МОЙ взгляд — я не литературовед, на мой взгляд читателя, — к тому времени как-то остыла, охладела, стала рассудочной, от ума, не от сердца. Потом на них свалились Картасар, Борхес, Маркес, Льоса… и ситуация изменилась, они ожили. Я люблю, чтобы дышала почва и судьба. Тогда мне интересно читать. Мне интересно читать книгу про страсти, написанную страстным человеком.

Китайская императрица Ву заняла председательское кресло на заседании Кабинета министров, приклеив фальшивую бороду. Лилия была почти такой же прекрасной, и роза почти такой же восхитительной, как Всесильное Божество — Императрица Ву.

— Цветите! — закричала она, обращаясь к пионам. — Цветите, черт бы вас драл!

Нет. Они даже не шелохнулись. Поэтому их истребили, вырвали с корнем во всех ее владениях и сожгли, а культуру их запретили.