Как все уже, должно быть, слышали, 2014 год объявлен Всероссийским годом культуры. А это значит, что в самое ближайшее время нас ожидает борьба с «интервенцией чуждых нашей культуре идей», строительство национальных культурных центров, поддержка аутентичных фестивалей и выставок… А также — прекращение поддержки современного искусства, «непонятного абсолютному большинству жителей России», формулирование новой национальной идеологии в стенах Фонда российской культуры и много других замечательных инициатив.
Ну а пока чиновники не успели всерьез взяться за формирование культурной вертикали, у нас, бывает, появляются щекотливые в идеологическом плане книги, фильмы, выставки, спектакли… Например, работа молодого режиссера Кирилла Вытоптова, известного москвичам по театру «Современник», где он сделал спектакли «Курт звереет» (2009), «Сережа» (2011) и «ГенАцид. Деревенский анекдот» (2012).
А в этот раз Вытоптов поставил «В ожидании Годо» Сэмюэля Беккета, автора, ему созвучного. Как и знаменитый ирландец, режиссер не любит однозначных оценок. Практически все его работы оставляли зрителям вопросы без ответов. Вот и сейчас — так же.
Философскую клоунаду осовременили весьма остроумным образом. Герои абсурдистской пьесы превратились в хипстеров, скучающих в стенах маленькой (съемной?) комнатки. Молодые люди в одной на двоих клетчатой пижаме безвылазно сидят в клаустрофобическом пространстве, созданном Наной Абдрашитовой. Декорация, словно выхваченная из магазина IKEA, интересна тем, что в ней нет ни окон, ни дверей. Александр Паль (Владимир), Евгений Матвеев (Эстрагон), Поццо (Олег Ребров) и Лакки (Григорий Калинин) то вылезают из-за дивана, то выныривают из-под стола. Друг от друга никуда им не деться, как и от собственного одиночества.
«Я вас покидаю», — говорит измученный компанией Поццо и утыкается лицом в угол кухни, сверху, через вентиляционную трубу, на него льется «божественный свет». Ну-ну, уйдешь тут. Мифическое дерево, возле которого должна состояться встреча с загадочным Годо, — неубранная елка с бумажным стаканчиком вместо советской красной звезды. Под столом у них стопки коробок из-под пиццы, на столе — груды тех же стаканчиков: McCafй, «Кофе Хауз», Starbucks и пр. Что еще надо для счастья растущему организму?
Как и положено образцово-показательным хипстерам, Эстрагон и Владимир коротают время, страдая фигней и бесконечно упражняясь в бессмысленных шутках. «Комедией» и «серой клоунадой» назвал свой спектакль Кирилл Вытоптов. Так оно и есть. Первый час просмотра у зрителя болят щеки (от улыбки), вторые 40 минут — голова (от некоторой затянутости). Вытоптов обрывает сюжет где-то в начале второго действия, но даже этого хватает, чтобы нашутиться вдоволь обо всем на свете.
Особенно много в спектакле «голубого» юмора — фига в кармане для депутата Мизулиной и прочих самовыдвиженцев от полиции нравов. Как известно, первоначально Беккет писал пьесу о болезненных отношениях существ противоположного пола, опираясь на свой автобиографический опыт. В спектакле этот контекст вынесен на поверхность: с ориентацией Владимира тут явно творится что-то нетрадиционное. То после примирения целоваться лезет, то еще что фривольнее… Все вроде по тексту, а выходит как-то уж слишком ванильно. Так и живут два друга на одном диване.
Кроме радужной темы есть и другие поводы для «подколов» консерваторов. Например, когда у Поццо погаснет курительная трубка, Владимир, прежде чем оказать нехитрую услугу, пробежит с горящей зажигалкой церемониальный круг. Будет ли это так же смешно после Олимпиады, как сейчас? Вряд ли. Но герои Беккета не думают о будущем, живут настоящим — и мы вместе с ними.
Режиссер бережно отнесся к тексту, буквально каждой реплике нашел свое сценическое обоснование, что в спектакле по Беккету особенно важно. Но чуть ближе к концу ощущается энергетический спад. Часы и идут, но время стоит. Тревожная атмосфера ожидания нагнетается, героям все сложнее заполнять бесконечную пустоту.
Несмотря на все выдуманные кунштюки, философский подтекст одной из самых пессимистических пьес XX века проработан тщательно. Особое место заняла христианская символика и весь круг вытекающих отсюда тем: любви, милосердия, сострадания, веры, самопожертвования… «Всю свою жизнь я себя с Ним сравнивал», — говорит Эстрагон о Спасителе. У него растерты ноги, как у Христа, идущего на Голгофу. Владимир пытается покончить с опостылевшей жизнью не Иудовым способом, а через ритуальное самосожжение. Он разденется, ляжет на диван, обложится коробками из-под пиццы, подожжет над собой газету… Но в последний момент тушит пламя — он не может покинуть Эстрагона, ведь они едины. У первого стигматы на ладонях, у второго они на ступнях — как же тут расстаться?
Трактовка пьесы у Вытоптова достаточно прозрачна. Деспотичный Поццо — либо сам Годо, прячущийся за маской, либо его приближенный. Мальчик-посланник Годо — тот же переодетый Лакки, он является в образе курьера, подозрительно прячущего лицо за коробками с пиццей. Недаром в спектакле опущено второе действие, где звездная парочка должна была предстать беспомощными клоунами-инвалидами. Мы видим их как небожителей, спустившихся на землю: изящных селебрити в смокингах и с галстуками-бабочками. Владимир и Эстрагон могут только мечтать стать такими, как мечтают, и о встрече с Годо. Постепенно они воруют все атрибуты успеха, что, правда, не приносит им счастья, хотя Поццо в данной ситуации проявляет себя не как карающий Ветхозаветный Бог, а как милый самовлюбленный мерзавец, смиренно выносящий все лишения.
Абсурдистская драма пугающе легко превращается в достоверный портрет нашего поколения. Вот мы, рожденные в середине 80-х — начале 90-х, выросли, ставим, пишем. Словно 30 лет назад, когда пьеса «В ожидании Годо» впервые появилась на российской сцене стараниями Алексея Левинского, молодое поколение снова смотрит на окружающую действительность с нескрываемым скептицизмом и иронией, на физическом уровне не принимает официоз, снова не знает, в какую сторону жить. Мы устали от потребления: не только еды, одежды, услуг, но и той культуры, которую нам пытаются навязать. Снова хочется перемен. Но не тех, которые уже готовят на 2014 год.
Александра Солдатова
