Автор известного экзистенциального доку-романа об очарованиях и разочарованиях лимоновцев «Революция, которой не было» сняла неожиданную документальную комедию «Непал форева» о путешествии наших коммунистов к южно-азиатским собратьям. Ее художественное повествование о политике удостоено главного приза секции «Кино ХХ века» на Римском кинофестивале.

— Такая красивая девушка не в актрисы пошла - в документалистику…

— Пришла поступать на Высшие курсы. Встретила там Володю Мосса, очень хорошего документалиста: «На документальное? Ты сошла с ума, тебя будут отовсюду гнать. Профессия чудовищная!» Эта паническая атака лишь подтвердила мое желание: конечно надо идти туда: сложнее, значит, интересней. Не жалела об этом ни дня. Училась у Андрея Николаевича Герасимова, не обделявшего нас вниманием. Есть мастера – фантомы, свадебные генералы. Он вникал в развитие каждого. И была у нас дружная мастерская.

— Где же ваши соученики теперь?

— Большинство ребят ушли в режиссуру монтажа. Наташа Беляускене успешно снимает игровое кино. Женя Васькевич в Америке снимает арт-хаус.

— А Мосс-то оказался прав: мало кто задерживается в вашей нелегкой профессии. К тому же многие воспринимают документалистику как трамплин для игрового кино.

— Для меня все наоборот. Вот с точки зрения футуризма… Сколько осталось игровому кино с развитием технологий? Счет уже идет на годы. Скоро любой школьник сможет моделировать себе блок-бастер с любыми звездами, даже давно умершими.

— Но вы говорите о кино-конструкторе, аттракционе. А с точки зрения искусства…

— А не важно: можно просчитать все драматургические ходы, свести их в единую базу. Все изобретено, самое прекрасное снято. В игровом кино случаются лишь эрзац-обновления.

— Но и неигровое кино вседоступно: можно снять кино про маму, подругу, собаку.

— Да, технологии скоро позволят вмонтировать камеру вместо третьего глаза. Но в силу зависимости от реальности документалистика более жизнеустойчива. Хотя конечно, профессия творца-режиссера уже утратила сакральный статус. Через лет 15 будет ранжироваться где-то между таксистом и массовиком-затейником.

— В чем вы видите свое отличие от хроникера, который фиксирует с помощью камеры изменяющуюся реальность?

— Наверное, хроникер - самая честная профессия. А я в работе увлекаюсь осмыслением реальности. Понятно, то, что мы маркируем как «документальное кино», лишь наше представление о том, как и что было.

— Даже хроникер может лгать. Снимает им кашированное пространство, мы же не видим то, что за краями кадра. Это безусловно выбор камермена. Плюс монтаж. Вы все делаете с реальностью, что хотите.

— Но существует трансляция без склеек. Документалистика - алхимия. Если ее любить, можно учиться профессии всю жизнь. Не быть ретроградом, следить за технологиями, меняться. Хотя крайне трудно в России находить деньги на документальное кино.

— У вас были короткие фильмы, словно вы набирали вес в профессии. Потом появилась «Революция, которой не было». Сегодня снимаете фильмы–романы. Вас привлекает большая форма…

— Видимо, как все миниатюрные люди, я гигантоман. Если переводить на язык живописи, мне более интересен масштаб фрески, нежели лаковой миниатюры.

— Значит, внутренне вам близки работы Диего Риверы: и фреска во всю стену, и политика. Почему миниатюрную девушку тянет в политику?

— Меня влекла политика еще до тектонического сдвига, происшедшего в декабре 2011-го. А уж после него о политике не снимал только ленивый.

— Ваша манера отчасти близка мастерской Разбежкиной.

— У них более гранжевое, честное изложение. Конечно, стараюсь не лгать, следую за реальностью. Но у меня есть попытка собственной интонации. У них же превалирует безыскусность, будто все это снял один человек. Впрочем, мы все «питаемся» реальностью. А политика – богатая питательная среда. Бесконечное чередование сюжетов, характеров. Территория, где оседают «люди с биографией», харизмой и антихаризмой. Куча тайн. Во все это погружаться интересно.

— Ваш первый фильм «Да, смерть!» тоже про политику, про лимоновцев.

• Не принадлежу никакой политической конфессии. Весь прошлый год из-за съемок я перестала следить за политическими событиями в России. И когда вернулась в январе 2012-го, увидела, что никакого прорыва не произошло, весь тектонический сдвиг оказался фальшброском. Все празднуют Новый год, протестное движение, растеряв самоуважение, ушло на продолжительные каникулы. Тогда я и углубилась в собственную более интересную вселенную, нежели следование общим маршем. Но если выбирать, мне важнее быть на марше несогласных. И когда на Болотной началось разделение оппозиции, мои симпатии были с теми, кто пошел на Площадь Революции, знаю этих людей они честные, дорого платили за свои убеждения.

— Вот вы с нежностью говорите о нацболах. Но в вашей «Революции…» было ощущение огромной дистанции между политиком Лимоновым и молодыми партийцами, романтиками, не жалеющих своих жизней. Из этих жизней и выстраивают свою полит-мозаику лидеры с воспаленными амбициями.

— Да нет, там взрослые сознательные люди, каждый понимал свое место. При этом человеческие качества, каких не встретишь в других сообществах. Это концентрированные идеалисты, архетипическая русская интеллигенция со своими странностями и слабостями.

— Как вы нашли новых героев для «Непала…», ваших уникальных питерских коммунистов, которые едут в Гималаи осуществлять интернациональную помощь братьям по коммунистическому разуму? Конечно же, они - главный козырь картины.

— Безусловно, завзятые документалисты скажут, что мои герои самоигральные: ставь камеру и снимай. Мне же хотелось сделать точный слепок характеров, взаимоотношений, создать образ их чудесной реальности. Просто наткнулась на газетную статью в интернете, отлично стилизованную, из которой узнала, что коммунисты Петербурга и Ленинградской области (КПЛО) отправляют эмиссара в Непал. Я еще не знала, что заметка в стиле газеты «Правда» ими же и написана. Но каким-то нюхом почувствовала подвох. Начала обзванивать знакомых. Один питерский журналист меня осадил: «Чему вы верите, никуда они не поехали!» Потом созвонилась с лидером партии Сергеем Малинковичем. Слово за слово – становилось все «чудесатее». Пригласила его на свой показ «Революции…» в Питере. Пришел человек в майке с портретом Че Гевары вот с такущим пистолетом на боку. «Молодец», - думаю, спрашиваю: «А не будете ли возражать, если я поснимаю вашу насыщенную жизнь?» Вначале было «да». Потом когда началась съемочная эпопея, дверцы этого Сим Сима неоднократно захлопывались.

— Вождь капризничал? Чувствовал подвох?

— Возможно, хотя какой подвох? Ты политик. Должен обаять, расположить, обвести вокруг пальца. К тому же, я не склонна людей осуждать: живут де не так, не такие, как кажутся, где-то лицемерят. Во мне сочувствие и чувство юмора перевешивают. Я людям не прокурор. Но у нашего героя периодически менялось настроение. Приехали мы как-то леденящей зимой обвешанные аппаратурой с сосульками на носах. А он все сбрасывает звонок и сбрасывает. Этот проект вообще долго размазывался манной кашей по тарелке – жизнь словно учила: порой нужно отступать, если двери перед тобой захлопываются. Но тут включается упрямство, азарт, схожий с охотничьим. В какой-то момент я поняла, что надо уговаривать, «укатывать». Нашла слова, посвятив их прекрасному вождю в самом расцвете своих прекрасных дарований. Нечто, смахивающее на лесть – лучший ключ для Сим Сима.

— И все же главный герой вышел фюрером, но нашенского разлива. Этот конфликт формы и содержания парадоксален и смешон. Диктаторские замашки в «местном масштабе». Но мне показалось, что в этой иронической киноэпопее первая часть – российская, более эксцентрична, бурлескна, чем экваторская Одиссея большевиков… Там наши борцы за ленинско-сталинское дело встречаются с многочисленными членами разнообразных компартий Непала. Возникает ощущение какого-то круговорота, повторов…

— Я и стремилась к рифмам - сама жизнь их подсказывала. Какие-то непальские «обстоятельства» сопоставимы с нашей реальностью, хотя там все честнее, правдивей. Ведь совсем вчера там кровь лилась. Это вообще закрытая страна, которой до недавнего времени правил король, а в 60-ые вдруг появляются компартии. Интересно было изучать все эти расколы, деления, ответвления относительно молодого коммунистического движения. В общем, в фильме есть содержательный слой, который считывается теми, кто в теме. Мы показали лишь небольшую часть из снятого материала. А действительность нам дарила фантастические подарки. К примеру, возник человек, помогавший с переводом. Предложил съездить в его село: коммунарский колхоз. Там был сумасшедший митинг, живой порыв, демонстрация. Все так необыкновенно – я думала: главное не дышать, не спугнуть. Переводчик уже ничего нам не переводил, все превратилось в карнавальный сон. Да там каждый день был фееричен. Если бы у меня был талант все это адекватно снять… но удалось то, что удалось.

— Одиссея двух героев изменила только одного из них, верного помощника вождя, преданного Санчо Пансо – Виктора Перова.

— Вождь оказался цельно-металлической оболочкой.

— В финале он читает очередную проповедь. Придумал себе образ, внутри него существует. Он здоровый человек?

— Безусловно. Человек никогда не будет носить маску, ему не органичную. Конечно, у него есть актерский талант. Но честно говоря, он и наедине с собой такой же. Что же касается его помощника Виктора Николаевича Перова, он там испытал настоящее счастье. Радовался как дитя.

— Было отрадно за него, здорово, когда такая метаморфоза происходит на глазах: из партийной функции выпрастывается человек. Да и его шеф наверное, не просто пережил освобождение Перова, вышедшего из-под контроля? Виктор Николаевич, человек широкой души, пошел с мировым пролетариатом - рикшей и мусорщиком выпивать. Вождь небось закипел разумом возмущенным.

— Конечно, был страшный скандал, он со мной ругался… А я-то здесь причем?

— Читала, что ваши герои были возмущены фильмом, заявили, что не имеют к нему никакого отношения

— Правда? А я ничего не знаю.

— Но вы же готовы были к этому. Фильм снят в редком для документалистики жанре комедии. Вы сразу его так придумали?

— Сработало чутье. Писала синопсис, еще не видя героев, и клянусь, какие то вещи «проинтуичила», даже какие-то подробности их стихийного бытования.

— Сколько же членов в организации, на какие деньги она существует?

— Это вопросы к Сергею Александровичу. Численность? 650 миллионов миллиардов членов… Ну человек 6 я видела. Вы же их видели их в эпизоде награждения самых достойных у памятника.

— После вашего фильма отношения между героями сохранились?

— Ну конечно, они крепко повязаны, такие узлы не развязываются легко. Они нуждаются друг в друге.

— Зрители после римского показа вас подозревали в «постановке», кажется, что таких персонажей не бывает, что вы их придумали.

— Существуют же архетипичные характеры, и есть авторский выбор. Его делаешь в момент съемки. Я вообще исполнительница странного документального жанра. Балансирую по грани, пытаясь реальность уложить в некие драматургические законы, используя завязку, финал, кульминацию. Ну елки-палки, была бы я гением, изобрела бы что-нибудь совершенно новое. Я же следую тому, что меня как зрителя устраивает - сама обожаю захватывающие истории. Мне важно, чтобы зрителю было интересно, значит, какие-то вещи должны быть понятны. Отсюда и выбор, и внятность изложения. Ну правда. Вот такая я попсярщица.