Неизбежное ближайшее будущее любой российской власти, какой бы политической ориентации она ни придерживалась, — поиски способов удержать страну в нынешних границах.
На днях «Единая Осетия» — крупнейшая партия Республики Южная Осетия (ЮО), существующей лишь в воображении России, Никарагуа, Венесуэлы, Науру и Тувалу, — обратилась к президенту ЮО Леониду Тибилову с просьбой провести референдум по вопросу «воссоединения с Северной Осетией». Инициаторы референдума предлагают провести его вместе с парламентскими выборами этим летом. Официальной российской реакции на эту идею пока не последовало, но вряд ли Москва обрадуется. С финансовой точки зрения присоединение ничего не меняет. Россия как до войны с Грузией, так и после нее содержит Южную Осетию. А все ее жители, естественно, за вычетом грузинских беженцев, имеют российские паспорта. Однако политические издержки такого присоединения велики: практически весь мир, в отличие от России, продолжает считать Южную Осетию частью Грузии. И присоединение этой территории к России однозначно воспринималось бы как аннексия.
Но этот казус с попытками «Единой Осетии» присоединиться к единой России невольно обнажил едва ли не главную проблему нашей страны — территориальную. Веками Россия развивалась исключительно за счет присоединения — иногда насильственного, иногда не очень — новых земель. С распадом СССР этот путь прекратился на неопределенный исторический срок. Крошечная Южная Осетия, даже если российские власти согласятся ее присоединить, явно не сделает нашу страну сильнее и не повернет вспять общую тенденцию «убывания России».
Наша общепризнанная технологическая отсталость от передовых держав — полбеды. Хуже то, что у России нет достаточных человеческих, экономических и ценностных ресурсов, чтобы в обозримом будущем сохранять полноценный содержательный контроль над всеми своими землями. Китайцы станут вторым или третьим (после русских и татар) этносом в нашей стране в горизонте 10—15 лет. Притом что у китайцев есть под боком еще и свой Китай, а у русских другой России нет.
Программа освоения Дальнего Востока, о которой президент говорит как о приоритете на весь ХХI век, даже без традиционной отечественной игры в «откат-распил», стоит огромных денег и усилий. Большой вопрос, есть ли у нас экономический и интеллектуальный потенциал для такого освоения. Ментальный раскол между Кавказом и Центральной Россией тоже стремительно углубляется, хотя за Путина и партию власти на Кавказе по-прежнему голосуют с советскими результатами — 90 процентов и выше. Трудно отрицать, что Чечню и, скажем, Краснодарский край объединяет разве что ненависть к «западным ценностям».
В конечном счете споры о будущем России сводятся к тому, каким образом — окончательным погружением в новое средневековье, консервацией стереотипов рабского патерналистского сознания или технологическими прорывами на почве реальной политической и экономической либерализации — удерживать страну в нынешних границах. Или вообще не удерживать, но постараться сделать новую, более компактную территориально Россию конкурентоспособной.
Пока Россия держится исключительно на экспорте энергоресурсов, притом что доступ к российскому нефтяному шельфу получили и американская нефтяная компания ExxonMobil, и Норвегия. Так что этой частью суверенитета, в ура-патриотическом смысле, мы уже частично поступились. При этом Россия обладает гигантскими запасами питьевой воды, что потенциально делает нас к середине ХХI века — опять же вопрос: в каких границах? — одной из ведущих мировых держав.
Переходный период от СССР к новой России завершен. Прикрываться ссылками на хаос после гибели Союза или «лихими 90-ми» более невозможно: слишком много времени прошло, а Путин правит уже почти в два раза дольше Ельцина. Нынешняя политическая и экономическая траектория движения России, увы, напоминает вторую половину периода полураспада: мы продолжаем доедать нефтегазовые ресурсы и советское технологическое наследство, постепенно утрачивая реальный контроль над территорией все еще огромной страны.
