Прения сторон по «делу Болотной» должны были завершиться на прошлой неделе, и юридический их результат уже очевиден. Обвинение просит от пяти до шести лет колонии, защита настаивает на полном оправдании всех подсудимых. Это важно — именно на оправдании, а не на смягчении наказания, не оставляя люфта в виде условного наказания или срока, равного времени, уже проведенному под арестом.
В четверг без двадцати девять вечера судья Никишина неожиданно прервала заседания, сославшись на то, что в прениях должны выступить все защитники подсудимых, включая адвоката Дениса Луцкевича — Дмитрия Динзе и общественного защитника Сергея Кривова — Сергея Мохнаткина. О как!
Желание услышать Мохнаткина вызывает оторопь — ведь всем хорошо известно, что он находится в СИЗО и расследование уголовного дела о применении им насилия в отношении к полицейскому уже закончено (во время акции на Триумфальной площади 31 декабря 2013 года — «Новая» подробно рассказывала об этой истории в № 2).
Однако сам Мохнаткин вполне солидарен с судьей Никишиной. Вот какое заявление он просил передать (через адвокатов) участникам «болотного процесса» и читателям «Новой».
«Я, Мохнаткин С.Е., горю желанием защищать Кривова С.В. и прошу 5 февраля доставить меня в Замоскворецкий суд для выступления в прениях». Если этого все же не случится, вы можете прочитать текст выступления на сайте «Новой», где будут опубликованы речи в прениях всех защитников «узников Болотной».
Верьте глазам
Это, пожалуй, все, что можно сказать о формальной составляющей процесса на данный момент. И хотя даже она носит оттенок абсурда, это — далеко не все, что требует вынесения в публичное пространство.
Я, как и многие журналисты, родственники «болотников» (в том числе — амнистированных), просто неравнодушные зрители, считаю, что сейчас в процессе беспардонно нарушаются принципы гласности судебного разбирательства. А также не прописанные буквами в законе, но явно предполагаемые его духом принципы гуманизма.
Если уж вы устроили большой политический процесс, так будьте добры — дайте людям возможность его увидеть. В Замоскворецком суде сделать это невозможно. Точнее говоря, возможность попасть в зал заседания, посмотреть на судью и прокуроров и послушать аргументы сторон становится искусственно созданной привилегией.
Фойе первого этажа напоминает станцию метро в час пик. Все, кто пришел, конечно, хотели бы попасть в зал. Но по некоему (кстати, какому и было ли оно вообще?) распоряжению судьи Никишиной там всего 12 «зрительских мест». А только прямых родственников, которые на заседания приходят регулярно, — 19 человек.
Отец подсудимого Артема Савелова взял на себя тяжелую роль: определять, кто сегодня попадет в зал. Он знает всех родственников в лицо и каждое утро ведет с каждым из них долгие и трудные переговоры. Очень больно смотреть на то, как мамы, папы, бабушки, дедушки, жены, мужья, девушки и сестры подсудимых решают, кого из них смогут увидеть ребята. А есть еще и журналисты, ради которых некоторые родственники добровольно отказываются от посещения зала суда, чтобы о том, что происходит в его стенах, узнала вся страна. А еще ведь приходят Алексей и Юлия Навальные, Сергей Митрохин, Владимир Рыжков, Борис Немцов. Навальному, например, повезло больше, чем его супруге накануне, — он попал на суд, а Митрохину повезло больше, чем Рыжкову. Рыжков остался за дверью и вынужден был спуститься на первый этаж, где установлен экран.
На одно из заседаний приставы почему-то отказались впустить в зал журналиста The New Times Зою Светову — может быть, конечно, потому, что именно она звонила в пресс-службу суда и требовала пропустить пишущую прессу. За день же до этого инцидента пресс-секретарь Замоскворецкого суда распорядилась запустить пять журналистов вместо пяти родственников.
Те, кто находится в фойе, пишут жалобы на имя председателя Замоскворецкого суда (как раз председательствующей в процессе Никишиной) о том, что они лишены возможности присутствовать на процессе. В фойе один плазменный телевизор без звукоусилителей, душно, люди висят друг у друга на головах — сорок стульев в холле занимают те, кто пришел пораньше.
В конце недели стали приходить ответы, они все одинаковые.
«Замоскворецкий районный суд г. Москвы в ответ на ваше обращение сообщает, что предусмотренный ст. 214 Уголовно-процессуального кодекса РФ принцип гласности, при котором разбирательство дел в суде проходит открыто, неверно вами истолкован как обязанность суда обеспечить личное присутствие каждого в зале судебного заседания.
В зале судебного заседания по делу № 1-3/2014 размещены многочисленные участники процесса, родственники подсудимых и другие граждане. Однако в связи с недостаточностью мест, так как площадь зала судебного заседания районного суда не позволяет непосредственно вместить всех желающих, на первом этаже здания ведется прямая трансляция хода судебного разбирательства.
Более того, отмечаю, что, согласно информации, поступившей от судебных приставов, обеспечивающих порядок в здании суда, на первом этаже постоянно присутствуют от 5 до15 человек, и все остальные подготовленные для желающих места остаются свободными».
В общем, снаружи происходит то же самое, что и в самом процессе. Людей пытаются убедить, что надо верить не собственным глазам, а бумажкам.
Иногда лучше и несвобода?
По мнению следствия, все, кто находится в клетке, — не случайные жертвы обстоятельств. Их якобы связал преступный умысел, были даже установлены организаторы массовых беспорядков: Константин Лебедев, Сергей Удальцов и Леонид Развозжаев. Еще после демонстрации в эфире НТВ фильма «Анатомия протеста-2» Константин Лебедев сказал своему адвокату Виолетте Волковой: «Зачем отрицать очевидное». Потом было его задержание и признательные показания. Лебедев поведал следствию, что он и два его товарища действительно организовали беспорядки 6 мая 2012 г. Как полагает большинство наблюдателей, его «сделка со следствием» стала сделкой со своей совестью, хотя сам он и не считает себя клеветником и предателем.
25 апреля 2013 года Мосгорсуд приговорил Лебедева к 2 годам и 6 месяцам колонии. Он полностью признал свою вину и поспешил сообщить о новых эпизодах, ранее неизвестных следствию, а также — дал показания на других фигурантов дела. Кстати, в колонию Лебедев так и не уехал, отбыв оставшуюся часть наказания в СИЗО «Лефортово».
Несколько дней назад стало известно, что Константин Лебедев вскоре вообще может выйти на свободу. Адвокат Валерий Лавров рассказал Новой», что «половину срока мой подзащитный отбыл в середине января. К этому моменту у него появилось право просить суд об условно-досрочном освобождении. Это можно сделать тремя путями. Первый путь — если я, адвокат, обращаюсь в суд, второй путь — если он напрямую обращается в суд, но я ему рекомендовал третий путь. Скорее всего, по нему он и пошел, но точной уверенности у меня нет. Я ему советовал обратиться в администрацию СИЗО «Лефортово», где он сейчас находится, чтобы тюрьма сама вышла с ходатайством в суд об условно-досрочном освобождении. Константин не нарушал никаких внутренних правил, дисциплина у него на нормальном уровне находится, и тюрьма в этом случае может сама ходатайствовать об освобождении».
Такой вот государственный спецсервис. Лебедев сделал свой выбор, в результате чего — мы не знаем. А вот обманули его или нет, мы узнаем в ближайшее время, когда либо увидим, либо не увидим Константина Лебедева на свободе.
В принципе, его путем могли пойти и «узники Болотной». Как нам известно, большинству из них поступали подкупающие предложения. Вот что, например, сказал об этом в прениях Денис Луцкевич: «Когда я находился в ИВС на Петровке, 38, оперативные сотрудники подвергали меня психологическому давлению с целью получения признательных показаний. А также требовали дать показания на неизвестных мне лиц. Психологическое давление заключалось в том, что сотрудники прямым текстом говорили мне, что они имеют влияние на зоне и могут улучшить или ухудшить мое положение».
Но никто из подсудимых по «делу двенадцати» на это не пошел, хотя на скамье подсудимых собрались случайные и прежде не знакомые друг с другом люди. Отказ от любых сделок с совестью оказался их общим и главным политическим убеждением.
Фото автора
«Злость мешает власти увидеть разницу между Майданом и Болотной площадью»
«Узники Болотной» Александра ДУХАНИНА и Андрей БАРАБАНОВ отвечают на вопросы «Новой газеты»
В ожидании приговора по «делу Болотной», который может прийтись чуть ли не на день открытия Олимпиады, «Новая» продолжает публиковать переданные через адвокатов ответы подсудимых на наши вопросы, которые мы разослали всем «узникам 6 мая».
1. Вы невольно стали подсудимыми в политическом процессе. А были ли у вас прежде политические взгляды? Изменились ли они за время заключения?
2. Почему, на ваш взгляд, процесс в самой важной его части запрятали в Замоскворецкий суд и ограничивают доступ людей в зал?
3. На ваш взгляд, связано ли то, что прокуратура просит большие реальные сроки, с событиями на Майдане?
4. Многие политузники вышли на свободу, но политические судебные процессы продолжаются. Это «фактор Олимпиады» — или что?
5. Что бы вы хотели сказать тем, кто идет во «второй волне» по «делу Болотной»?
Интервью с Денисом ЛУЦКЕВИЧЕМ читайте в № 5, Алексеем ПОЛИХОВИЧЕМ и Степаном ЗИМИНЫМ — в № 7 «Новой газеты». Сегодня — очередь студентки Александры ДУХАНИНОЙ, которой прокуратура потребовала 6 лет колонии общего режима, и студента Андрея БАРАБАНОВА, который может лишиться свободы на 5 с половиной лет.
1. С самого детства для меня всегда была очень важна тема справедливости. Я всегда со всеми вступала в споры, дискуссии и часто встречала непонимание и безразличие ко всему, что происходит вокруг, нежелание пробовать новое и боязнь чего-то необычного. Я всегда чувствовала внутренний протест против всего этого. Когда я начала знакомиться с различными идеологиями, искать себя, я познакомилась с анархистами, с их жизнью, с их взглядами на те или иные вещи… Это было именно то, что мне подходит… Это мое… Тот период в жизни был для меня неким исцелением, открытием нового мира, познанием того, что все совсем не так, как нас с детства учат, против чего предостерегают.
Когда ты сидишь один на один с собой, есть возможность заглянуть в себя и разложить по полочкам все-все-все. И сейчас, на самом деле, у меня нет желания загонять свои взгляды в какие-то определенные рамки, давать им названия. Просто есть некоторые вещи, которые меня устраивают, и при этом они могут жить в рамках разных идеологий. А за время ареста, думаю, мало что изменилось, скорее мои взгляды укрепились и усовершенствовались. Хотя тюремная обстановка и сам процесс волей-неволей делают из тебя другого человека.
Процесс помог мне сформулировать еще одну проблему — проблему безразличия большинства людей абсолютно ко всему. У нас в тюрьмах погибают от болезней и пыток — так они же преступники! У нас инфляция каждый месяц — надо лучше работать, это я дебил, а не экономика наша, нищий сам виноват в своей нищете! У нас ребята в детских домах превращаются в девиантных детей и малолетних преступников, потому что у россиян стереотипов больше, чем волос на голове. Про законы я вообще молчу…
И знаете, я все больше и больше понимаю, что людям нужна революция прежде всего в них самих. Человека больше другого убивает безразличие и пассивность, абсолютная инертность — и это факт.
2. Часть фигурантов была амнистирована, а вместе с ними ушли их адвокаты и защитники, так что это минус одна лавка точно — экономия места в зале суда и в «аквариуме». Очередной переезд… Видимо, решили перенести суд в более домашнюю для судьи атмосферу. И теперь, грубо говоря, для нас это — решающая битва на поле соперника. Я вот наблюдаю за тем, как приставы относятся к приходящим людям — никого же вообще не пускают; сама судья сказала, что в зале должно быть не более 12 человек. Очевидно, что ей эти люди дискомфорт доставляют как минимум.
3. Я в этом не уверена, но я подозревала такой расклад событий. Есть и такой момент: Лузянину, который все признал, заключил сделку со следствием и пошел в суд в особом порядке, прокуроры просили так же, как и мне, 6 лет общего режима. Прокуроры, скорее всего, исходя из каких-то правил или практик, не могли нам всем просить меньше этого срока, ведь у нас нет ничего из того, что есть у Лузянина, — ни признаний, ни сделок.
4. Не знаю, какой тут фактор, но мне кажется, что этот акт милосердия (амнистия) был спектаклем для Европы перед Олимпийскими играми. Это — событие века, слишком значимое для властей, чтобы омрачать его торжественность какими-то там людьми и их правами.
5. Хочу пожелать стойкости и терпения, потому что мы на себе уже испытали и ощутили всю эту тягомотину и рутину. Пускай будут готовы к тому, что процесс будет долгим и в каком-то смысле очень душным. Это очень выматывает и выводит из тонуса… Но самое важное: ребята, постарайтесь быть единым целым, научитесь слушать друг друга и уважать, — вас несколько человек в одном процессе, и от неверного слова одного зависит судьба всех остальных, сидящих с вами на одной скамье. Ничего не бойтесь и удивляйте всех на своем пути.
1. Я придерживаюсь социалистических взглядов, поддерживаю принципы антифашизма, мне близки взгляды анархистов, в особенности анархо-синдикалистов. Выступаю за равновесие человека и окружающей природы. Я за свободное объединение людей, без подчинения лицам, имеющим власть. За общество, где каждый сможет влиять на важные решения, где можно будет взаимодействовать, свободно проявляя солидарность. Общество без принуждения, культа насилия и войны, где люди не ограничены органами подавления, контроля, слежки и наказания. Уверен, что создание гармоничного, свободного общества, где каждый сможет достойно трудиться, мыслить, творить, жить, а не проживать, — возможно. Каждый сможет действовать вне системного подавления и создания ложных иллюзий.
Горизонтальное объединение, основанное на принципах взаимопомощи, без лидеров и сословных предрассудков.
Тот бандитский «капитализм», который есть сегодня, крайне губителен для нормального развития и существования человека.
2. В Никулинский суд мы переехали, потому что слишком много было внимания к процессу, который выглядел чересчур нелепо из-за некомпетентности обвинения, а постоянное нахождение большого количества зрителей и прессы мешало спокойствию в столь важном Московском городском суде. В Замоскворецкий суд переехали потому, что стали помещаться в клетку, да и значительно удобнее добираться.
3. Отчасти, конечно, события на Майдане повлияли на решение прокуратуры. Финал нашего процесса пришелся на очень неудачный момент. Власть всегда боялась массового противостояния себе, это ее фобия, а теперь они имеют наглядный пример в близкой стране. Злость мешает увидеть колоссальную разницу между Майданом и Болотной площадью. На Болотной был просто детский утренник в сравнении с Киевом, не больше.
4. Учитывая предыдущие крупные политические процессы с участием этого же прокурора, можно увидеть, что там был похожий сценарий: запрашивались большие реальные сроки, приговор же не всегда был суровым. В любом случае на принятие решения влияют события в Киеве. Силовая логика, боюсь, довлеет над здравым смыслом. Предыдущий всплеск активности на Майдане пришелся как раз на декабрьскую амнистию, а мы видели, как тогда поступили.
5. Хочу передать, чтобы вы готовы были к жесткому приговору. Держитесь, крепитесь духом, правда — за нами. Любое решение — это их слабость. Вам предстоит увидеть судебную клоунаду, но всегда может быть положительный итог: у нас непредсказуемая страна. No pasaran!
