Сейчас, по морозцу, не видно, но буквально весь октябрь, если выглянуть в окно, на куче песка обязательно увидишь их. Или в траве вдоль дороги. Наши личные полсобачки. В свое оправдание можем сказать, что нам досталась лучшая, верхняя половина.
Дело было так: два года тому, чуть за Рождество, мы сидели себе и вообще никого не трогали. И тут Перепелова прислала ссылку с темой: «А не хотите ли взять собачку? У вас ведь теперь свой домик»…
Чтобы понять неуместность подобного вопроса, нужно знать то, что твердо знают все: у Бочаровой фобия на собак. Не в смысле «ой, боюсь, боюсь», а в смысле: при виде самой мелкой шавки Бочарова каменеет всем телом, падает в обморок и ползет в сторону кладбища с криками «прощайте, я любила вас всех». У меня фобии нету, я просто считаю, что правильная собака должна быть или умная, или добрая, или мертвая. И лучше все сразу.
И вот этим людям — нам — Перепелова предложила завести собачку. Без всех четырех ножек.
Мы, естественно, немедленно ответили: «Перепелова, вы ненормальная? Выбирайте выражения».
Помолчали. Рождество. Бедная безногая собачка, замерзающая от голода в гаражах, стояла перед глазами как живая. Еще помолчали. Собачка не уходила.
— Ну что, давай брать? — спросил я осторожно.
— Давай брать, — ответила Бочарова, упала со стула и поползла в сторону кладбища, шепча «за что? за что? за что?».
Единственным нашим условием было: чтоб собачку стерилизовали, ибо стаи женихов во дворе без забора нам не пережить.
Новую жилицу волонтеры привезли буквально на следующий день, уже с двумя дырочками от лапароскопии на свежевыбритых боках, отходящую от наркоза. На улице в таком состоянии ей было не выжить, устроили в собранном наспех загончике в комнате дочери. Насыпали опилок, застелили постоперационной салфеткой, положили, рассмотрели. Приобретение звалось Жулей и оказалось не таким уж страшным, в целом похоже на рыжий батон докторской колбасы с глазками. Лапы, действительно, срезаны, и судя по углу среза, одним движением, словно бы кто-то махнул косой в тот момент, когда собака стояла. Представить себе человека, который не поленился бы прийти на промзону с косой с целью покрошить собачку, так и не удалось. Ну не бывает таких замороченных маньяков, хоть ты тресни. Может, каким механизмом зацепило? Впрочем, не важно. Важно, что Жуля все четыре ноги зализала без посторонней помощи, и уже по этой причине достойна была жить достойно.
Очень быстро выяснилось, что Жуля — идеальные полсобачки, словно бы созданные специально под семью Цукер-Бочарова. Во-первых, за первые полгода нашего знакомства она не проронила ни слова. Во-вторых, несмотря на простецкое происхождение, Жульетта оказалась интеллигентным человеком, предпочитающим писать и какать на улице. В-третьих, это первые в мире полсобачки, вообще ничем не пахнущие. В-четвертых, как всякая настрадавшаяся личность, она счастлива приятными мелочами: тарелкой овсянки с куриными шеями, почесать пузо железной щеткой и чтоб тепло, не больно и не ругались. Мы прекрасно подошли друг другу. На третий день совместной жизни соседский лабрадор Рэй положил голову на бочаровские колени и открыл зубастую пасть с намерением перекинуться парой слов — и ничего, Бочарова добровольно погладила его по лобастой башке и задумчиво поинтересовалась у Небесей: «Я что, перестаю бояться собак?»
Волонтеры тем временем развили бурную деятельность, привезли кучу полезностей, включая утепленную будку, весьма основательно сбитую, и параллельно рассказывали всякие собачьи истории. Например, одному человеку бойцовый пес откусил нос. Человек пришил себе нос обратно и снова завел бойцовых собачек, нравятся они ему. Пришла девушка Наташа, сняла мерки с культей, чтобы сшить Жуле чешки для прогулок, рассказала про людей, которые заводят овчарок и отнимают у них корм, раз за разом. Считается, что овчарки от этого становятся злее. Став злее, овчарки кусают заводчиков, заводчики обижаются, выгоняют злых овчарок на улицу, а себе заводят других, и снова отнимают корм. Мир собаководов открывался нам ширше и глыбже, и нам в этом мире не нравилось. А Жуля нравилась все больше и больше. Как быть? Наконец из Москвы приехала Аннушка, осмотрела обновку, осталась довольна и не без грусти рассказала о подружке Оле, которая чокнулась на почве кошечек, собирает их по всей столице и пристраивает в хорошие семьи в рязанских деревнях. Причем не стерилизует принципиально, уверяя, что кошечки должны жить полноценной жизнью. Мы мысленно представили себе несколько сотен ведер, в которых плавают утопленные котята Олиных протеже, вздохнули и попросили Аннушку ничего такого Оле не рассказывать, а то еще руки на себя наложит. Аннушка пообещала. Так выяснилось, что нам не нравятся не собаководы, а животноводы-фанатики.
Оказалось также, что мы очень ловкие ребята, успели ухватить лакомый кусочек прежде всех остальных претендентов — несколько раз звонили с волонтерского сайта и предлагали собачку перезабрать, мол, есть желающие. Идите в …, вежливо отвечали мы, нечего было клювом щелкать, такая собачка нам и самим пригодится. То тут, то там приходили сведения, что на собаководческом форуме нас славят за самоотверженность и за это… как его… ну, в общем, мы герои. Перепелова гордилась нами, даже несмотря на обещание подарить ей со временем слепого сексуально озабоченного ослика. Позвонили из центральной прессы, но тут уже Бочарова привычно ответила «идите в …», и от нас отстали. Знакомые и незнакомые то и дело интересовались, не нужно ли чего привезти для Жули? Я хотел было заказать компьютерный стол и мощный фонарик, но Перепелова сказала строго: не надо шутить с собаководами. Шуток про собак они не понимают по физиологическим причинам. Ну, не надо, так не надо.
Через неделю пришла беда. Позвонила Бочарова и гробовым голосом сказала:
— Цукерок, придется Жулю отдавать. Какие-то совсем уж забубенные любители живой природы из питерского центра «В***» прослышали про нашу Жулю и договорились с немецкими забубенными любителями, что ее возьмут в Германию и поставят полноценные протезы. Она снова побежит по дорожке, но в Россию уже не вернется, отдадут в немецкую семью.
— Бли-и-ин, — сказал я. — И чо, отдаем?
Сакраментальную фразу про «мы в ответе за тех» Бочарова произносить не стала. Чего уж там.
В ечером перезвонила тетенька из «В***» и срывающимся голосом закричала:
— Что у вас там вообще происходит?! Поверьте, у нас все серьезно! Мы оформим все документы! Мы подпишем договор и будем сообщать о Жуле все подробности! Пожалуйста, дайте ей помочь! Ей там будет лучше! Из Германии прилетит курьер, на самолете, заберет ее из Домодедова — и сразу к специалистам!
— Женщина, — отвечали мы, — что ж вы так волнуетесь? Сказали же — если поставят протезы, забирайте. Мы хотим, чтобы она снова стала цельной собачкой.
— Уфф, — сказала тетенька, — а что у вас там вообще происходит? Из-за чего такой шум?
— Какой шум? У нас все тихо. Но договор оформим по всей программе.
Через час позвонила Перепелова и, рыдая, закричала:
— Я про вас думала только хорошее! А вы… собачку… живодерам отдаете! Аыыы!
— Але, — отвечали мы, — вы там чо все, героину объелись? Каким живодерам? Ей руки-ноги сделают, она снова вальс танцевать будет, как Мересьев. Бориса Полевого читали?
— Это живодеры! Они же немцы! Фашисты! На опыты… русских собачек… аыыы…
Еле успокоили.
Утром позвонила Наташа, которая тапочки для собачек:
— Как можно?! У нее будет стресс! Она к вам привыкла! Она сделается несчастной! На органы… русских собачек… аыыы…
— Наташенька, — мягко взывали мы к благоразумию, — ну, например, на органы, да? Давайте считать: билет для курьера туда-сюда, суточные, плюс оформление собачьих документов, так? Как ни крути, а две тыщщи евро возьми и выложи. Например, у них пунктик на русских собачках. Но за две тыщщи евро гораздо проще за четыре часа доехать до Калининграда, напхать этих дворняжек полный кузов, отрубить им ножки, отвезти в Германию на органы, и еще на пиво останется. А про стресс мы вам расскажем: стресс, это когда собаке говоришь «гулять», а она отползает в угол загончика, потому что ей на оголенных костях больно стоять на холодном снегу. Вот это стресс, да. И к нам за неделю она еще не шибко прикипела, когда вы приходили, она вам радовалась не меньше.
— А я ей тапочки! А они в кости металлические штифты вставят! Ей будет больно!
— Ну, наверное, будет какое-то время больно. Зато не придется всю оставшуюся жизнь чувствовать себя Русалочкой. Бегать будет! Счастье-то какое.
— Если бы я ее взяла, ни за что в жизни не отдала бы! У нас на форуме голосование идет, отдавать немцам или нет. Все против!
— Во-о-от видите, как Жульке повезло, что мы первые успели…
— У вас нету сердца.
— А мы, Наташенька, научим вас, что делать: купите, значится, где-нибудь огнемет — это сейчас недорого — да и спалите наш дом! Вы же знаете, где мы живем?
— Знаю…
— Вот и спалите. А Жульку спасите и себе заберите. Милое дело.
…Кстати, на будущее: никому не советуйте спалить свой дом огнеметом. Даже в шутку. Вскорости у нас в действительности случился нешуточный пожар, и хотя это я сам поджег, шутки про огнемет в нашем доме больше не канают…
…Перепелова рыдала. Наташа рыдала. Ближе к полудню зарыдала и Бочарова, пройдя по присланной Наташей ссылке на какую-то совершенно достоверную статью, в которой, если не ошибаюсь, с документами на руках доказывалось, что это именно немцы научили корейцев кушать собачек, причем безногие собачки — особо дорогой деликатес. Или что-то в этом роде, я не вдавался, а вот Бочарова не утерпела и глянула в форум. Мама дорогая! Столько проклятий не сыпалось на наши головы еще с тех времен, как мы украли сына Касперского, и даже когда я Кеннеди подстрелил, народ так не матюкался. В поисках защиты Бочарова бросилась на форум «В***», но там было то же самое, только проклинали нас за то, что мы до сих пор сами не продали всю недвижимость и не отвезли собачку в «Домодедово».
— Ну что ты ржешь, — говорила Бочарова сквозь рыданья, — что тут смешного?
— Ах, радость моя, — отвечал я, не переставая скакать по комнате колесом, — жизнь-то как бьет ключом! Ну разве не прекрасно, что на свете столько удивительных людей, и в голове у них столько затейливых мыслей! Надо только не забыть ввечеру прочитать «О ненавидящих и обидящих нас»…
И целовал Бочарову в заплаканные глаза.
— Так, — сказала Бочарова, отрыдав, — звоню Максовне, и как она скажет, так и сделаем.
Максовна, если кто не в курсе, это собачий бог.
— Так, — отвечала Максовна, внимательно прослушав либретто, — если честно, не верится мне в такую удивительную халяву. Давайте вот как сделаем: все документы принесете мне, и вместе их внимательно просмотрим. Если не мошенничество, нужно обязательно отдавать, потому что о подобном раскладе для собаки можно только мечтать. Ни разу еще наши собаки так просто в Германию не попадали… Ну, и Жулю завтра же привезите, осмотрим ее ноги…
…Голливудского хеппи-энда не случилось. Позвонили из «В***» и дали отбой — что-то с Германией не срослось. Потом позвонили еще раз и долго объясняли, что мы все неправильно поняли, никаких механических ножек собачкам не полагается, а просто в Дойчлянде им лучше по геополитическим соображениям. Ага, щаззз.
Наташа сшила-таки тапочки, все в стразиках. Не подошли. Опасения Перепеловой насчет нешуткоемкости собаколюбов подтвердились: добрая волонтер, везшая нас к Максовне, долго слушала, как мы объясняем Жуле, что бояться нечего, ножики у повара острые, чик — и готово, и на полном серьезе попросила не говорить таких ужасов, ибо собаки все-все понимают.
Кстати, всем волонтерам огромное спасибо, честно-пречестно.
Максовна встретила словами: а, так вот эти идиоты, которые безногих собачек берут! Мы скромно завозили ножками по полу. Добрый человек, продолжала ветеринар, осматривая пациента, не стал бы так мучить бедное животное, а усыпил бы. Ага, конечно, подумали мы, то-то весь город знает историю про парализованную ньюфу, жившую у Максовны в квартире на каком-то там этаже восемь лет. Как и предполагалось, никто никому лапы не рубил, а упало на спящую собаку что-то твердое и тяжелое, они и отсохли. В остальном же совершенно полноценный экземпляр.
…Первую зиму Жуля провела в доме, но перебравшись в апреле в будку, стала истовой поклонницей свежего воздуха. На культях наросли порядочные шишки, и нынешним летом пришлось даже укреплять забор, чтобы наглая рожа не топтала соседям грядки. Лает только на соседскую кошку-террористку Шишку да на хорька, взявшего моду по ночам скакать по двору. Зимою, в морозы, на боку у нее образовалась проплешина. «Обморозилась!» — заорали мы, но Максовна только хохотнула в трубку:
— Обморозилась? Она у вас толстая?
— Ну, как толстая… Немножечко такая, конечно, упитанная. Если раньше была как колбаса, то теперь как дирижабль… Дирижаблик такой… небольшой…
— Жрать надо меньше! Это у нее собачий целлюлит!
Теперь на вопрос, как там Жуля, отвечаем коротко и гордо: у нее целлюлит. И фамилия: Навальная, потому что за раз меньше трех куч не наваливает, а вчера — было шесть.
Единственная Жулина печаль: гости приходят не каждый день, потому что когда гости, можно делать жалостливый вид, поджать хвост, уши и мелко-мелко трястись всем целлюлитным тельцем: ах, я так несчастна… Еще ни один не уходил, не истрепавши все пузо.
Подводя итог, можно смело заявить: с появлением полсобачки жить стало лучше, стало веселей. Прочих собак мы так и не полюбили, ну их, но всеми дивидендами от владения животным-инвалидом пользуемся по полной. Во-первых, работая метрдотелем, Жуля сильно укрепляет имидж хозяев в глазах незнакомцев, во-вторых, у Максовны у нас теперь карт-бланш, и за год она аж три раза спасла обеих наших кошек от неминуемой гибели.
Каждый раз, когда приходит Перепелова, мы сообщаем ей, что вот, решили выводить новую породу, на продажу; название уже есть: среднерусская идеальная. Значит так: собираем небольших рыжих собачек, ампутируем ножки… «Дураки! — кричит в этом месте Перепелова. — Я про вас на форум напишу!»
Действительно, с ними лучше вообще не шутить.
