СюжетыПолитика

Сергей УДАЛЬЦОВ: «Как бы ни пытались нас очернить, не надо этому верить!»

18 февраля в Мосгорсуде начинается рассмотрение уголовного дела Леонида Развозжаева и Сергея Удальцова, обвиняемых в организации массовых беспорядков. Публикуем ответы Сергея Удальцова на вопросы обозревателя «Новой» Елены Масюк, переданные ей через адвокатов

Этот материал вышел в номере № 17 от 17 февраля 2014
Читать
18 февраля в Мосгорсуде начинается рассмотрение уголовного дела Леонида Развозжаева и Сергея Удальцова, обвиняемых в организации массовых беспорядков. Публикуем ответы Сергея Удальцова на вопросы обозревателя «Новой» Елены Масюк, переданные ей через адвокатов

— Сергей, вы были одним из заявителей шествия и митинга 6 мая 2012 года. Вы чувствуете свою вину перед людьми, которых осудили и которых еще осудят по «делу 6 мая»?

— Вину должны ощущать (если они способны чувствовать вину) те, кто «болотное дело» сфабриковал: следователи, прокуроры и те, кто отдавал им команды, прямо или косвенно. Эти вопросы надо адресовать руководству нашей страны и силовым министрам.

Обвинения против меня и Леонида Развозжаева — это часть «болотного дела». Это все одно большое дело, одна большая фальсификация.

Своей вины я не чувствую, потому что я так же, как и все остальные фигуранты «болотного дела», стал объектом серьезной политической провокации. Уже год я нахожусь под домашним арестом. Да, я чувствую ответственность за эту ситуацию, но говорить о какой-либо вине в данной ситуации просто неуместно, потому что я категорически не признаю те обвинения, которые нам выдвигаются. Естественно, я считаю абсолютно невиновными и других фигурантов «болотного дела». Мы все — объекты большой провокации, и мы должны проявлять максимальную солидарность в отношениях друг с другом.

— Вы говорите о провокации. Но вы должны были предполагать, что власти когда-либо организуют подобную провокацию. Почему вы, как один из руководителей оппозиции, допустили такую провокацию со стороны властей?

— Да, мы тогда прекрасно понимали, что в любой момент может быть какая-то провокация. Но у нас не было и нет тех возможностей, которые есть у власти (у нас нет собственных спецслужб, у нас нет таких технических средств). В ходе массовой акции, когда приходят десятки, а порой и сотни тысяч людей, гарантировать полную безопасность, что не будет провокаций, — это просто физически невозможно. Мы отвечаем за общий, содержательный посыл акции, за основные организационные моменты, но исключить возможность провокаций со стороны как участников акции, так и со стороны тех, кто охраняет: полиции, представителей власти, — невозможно.

Когда мы почувствовали, что пахнет провокацией, когда наша колонна 6 мая уперлась в полицейское оцепление, которое не было с нами согласовано, не было запланировано, — стало понятно, что может возникнуть очень острая форс-мажорная ситуация, которая в итоге и возникла. Я лично и еще ряд условно называемых лидеров, тех, кто шел впереди колонны, довольно долгое время пытались эту провокацию предотвратить. Вот для этого как раз и была организована так называемая «сидячая забастовка», потому что, когда люди находятся в статичном положении, не двигаются, гораздо проще эту ситуацию контролировать. Мы надеялись, что таким образом нам удастся отрегулировать те спорные провокационные моменты, которые возникли из-за неожиданного появления полицейской цепи там, где ее не должно было быть, и минут 15—20, если не больше (это хорошо видно на различных видеозаписях), мы эту ситуацию контролировали. Затем ситуация стала неуправляемой, люди вскочили с асфальта. Допускаю, что здесь был элемент провокации, и в том числе со стороны людей, внедренных в колонны демонстрантов. К сожалению, следствие, которое исписало тонны бумаги, сформировало (я бы сказал — сфабриковало) огромные тома дела, этому вопросу не уделило никакого внимания. Да и не было у них такой цели разобраться, почему это произошло.

Моя совесть чиста. Я считаю, что в той ситуации все, что можно было на тот момент сделать, чтобы предотвратить провокацию, мы сделали.

— Вы говорите, что пытались предотвратить провокацию, призывая людей сесть на мосту. Но как раз в материалах дела говорится о том, что именно сам факт того, что вы призывали и сами сели на мосту, создал ту самую провокацию, из-за которой потом произошли столкновения на Болотной.

— Любой ситуации можно дать свою трактовку. В данной ситуации власть по-другому поступить не может, иначе все обвинение посыплется и нас надо будет освобождать. Их версия событий 6 мая, на мой взгляд, ничем логически не подкрепленная, и легла в обвинительное заключение.

На самом деле мы пытались через депутатов (там были депутаты Гудковы, и отец, и сын, они это подтверждают) наладить переговоры с представителями московской власти и силовых структур, которые должны были отвечать за все действия полиции и других правоохранительных органов, которые были на Болотной площади. Но за эти 15—20 минут мы так и не смогли с ними начать диалог. Единственное, в какой-то момент пришел один из Гудковых (я уже не помню, старший или младший) и сказал, что сейчас вроде подойдет Бирюков (на тот момент он отвечал за связи с общественностью в ГУВД г. Москвы). Мы сказали, я и те, кто рядом находился, что да, мы готовы к переговорам, мы хотим, чтобы отодвинули оцепление и люди зашли спокойно на Болотную площадь, без давки, чтобы никто не проявлял агрессии. Но, к сожалению, когда мы сидели на асфальте, в какой-то момент я увидел, что на левом фланге от меня началось какое-то движение. Когда я изучал материалы уголовного дела, я пытался эту ситуацию оценить. Мне до конца так и не удалось понять, отчего там началось это движение, потому что, пока мы сидели, никакой особой давки не было. Все люди прекрасно видели, кто стоял сзади, что люди сидят.

Поэтому у меня и возникает версия провокации, и уж явно не с нашей стороны, потому что мы все рисковали быть там просто задавленными. Я видел лица полицейских и кричал им: «Отойдите! Сделайте хоть несколько шагов назад!» У меня в этой давке ботинок слетел, у меня из рук мегафон выпал, передо мной уже люди начали падать. Я действительно прощался, ну если не с жизнью, то со здоровьем, потому что понимал, что это классическая ситуация давки, что сейчас те, кто стоит за моей спиной, пройдут по мне, и что от меня после этого останется, никому не известно. И даже в этот момент полицейские и их руководство вели себя абсолютно неадекватно, они, наоборот, упирались изо всех сил, стояли как стена. И, слава богу, что это была не каменная стена, а все-таки живые люди… Теперь следствие называет это прорывом, началом массовых беспорядков. Они себе сформировали версию, что был заговор, что все спланировано. Версия абсолютно неубедительная, но они пытаются ее придерживаться.

Обвинительное заключение. Цитата:

…Я всегда считал и не скрывал, что нужна тактика массовых стояний на площадях, когда нет уже другого пути повлиять на власть. Стояние на площадях — это тот же условный Майдан, то, что мы сейчас видим в Украине, только без погромов. Это достаточно эффективный метод мирного гражданского протеста. В моих мыслях возможным сценарием развития событий 6 мая был вариант, когда люди, если захотят, могут мирно остаться на той же Болотной площади. Кстати, потом, летом, проходили так называемые «Оккупай», и в этом не было никаких массовых беспорядков. Это был нормальный, цивилизованный протест. Но переходить к беспорядкам, насилию, погромам я всегда считал недопустимым и абсолютно неправильным.

Лично мне, как и другим организаторам и лидерам 6 мая, не было никакой политической выгоды превращать эту ситуацию в какие-то беспорядки. Силы были явно не равны, и понятно, что нас там было не миллион человек, а от 50 до 70 тысяч, но это не те силы, которыми можно передавить ту же полицию или какие-то правоохранительные органы. Тем более в большинстве, на 90—95%, там были люди, абсолютно не склонные к какой-либо даже минимальной агрессии. Это не те люди, с которыми можно организовывать массовые беспорядки, даже если очень захотеть. Столкновения 6 мая могли быть выгодны властям, чтобы потом начать репрессии, но отнюдь не оппозиции.

Обвинительное заключение. Цитата:

# Вызывается депутат Пономарев…

— Из показаний свидетеля Волондиной, полицейского 2-го отдела ОПП ГУ МВД, которой было поручено вести съемку: «Около 16.28 к Удальцову подошли Развозжаев и Пономарев. Пономарев начал говорить Удальцову и Развозжаеву, что не надо поворачивать на Болотную площадь, а надо прорвать оцепление сотрудников полиции, чтобы пройти вперед». И вы не пошли на Болотную площадь. Судя по этим показаниям свидетеля Волондиной, Пономарев явился подстрекателем столкновения. Вы согласны с этим?

— Илья Пономарев заявлен стороной обвинения как свидетель. На самом деле в той ситуации, которая описана, Развозжаев ничего не говорит на эту тему, говорит именно Пономарев. Ко мне 6 мая, как и на любой акции, подходили десятки людей. Кто-то говорил какие-то дельные вещи, но также подходили просто, извините, сумасшедшие, которые начинали говорить, что их облучают или что у них связь с пришельцами налажена. Я это все внимательно выслушивал. Но потом я шел дальше и делал то, что считал нужным. Поэтому в данном случае я бы пока не стал торопиться давать какие-то оценки.

У меня у самого есть вопросы к тому же Пономареву. По поводу действий Пономарева в суде будем разбираться, и я думаю, все точки над i расставим.

— Хочу еще одну цитату привести из вашего обвинительного заключения относительно Пономарева:

Действительно есть такая видеозапись, где вы реагируете на предложение Пономарева?

— Да, я видел такую запись. На ней очень четко видно, что я не высказываю никаких одобрений или отрицаний. У меня вообще есть такая манера, я, когда слушаю людей, покачиваю головой, давая понять человеку, что я его слышу. Но это никак не означает ни одобрения, ни отрицания.

Это не Сергей Удальцов принимал решение сесть на асфальт и не еще кто-то единолично, принимала решение целая группа людей, среди которых были и лидеры (все эти лидеры пофамильно известны), рядовые активисты, которые шли впереди, отвечали за безопасность. И на ходу вот так коллективный разум подсказал это решение.

Надо понимать, что разнородность акции, где представлены самые разные политические силы, не дает кому-то одному диктовать условия. У этой акции не было какого-то единого лидера, который мог бы дать команду, и все бы беспрекословно послушались. Там была группа лидеров, кто-то один не мог никого принудить к каким-то действиям.

— Сергей, а до того момента, когда вы попали под домашний арест, не было возможности прояснить, поставить все точки над i с депутатом Пономаревым по ситуации на Болотной, а не надеяться на исследование всех обстоятельств в суде?

— Материалы дела я начал изучать, когда уже находился под арестом. На тот момент, когда я еще был на свободе и под подпиской о невыезде, мне все эти нюансы не были известны.

— Уже давно в интернете выложены видеоматериалы, где другие лидеры оппозиции, как тот же Пономарев, который призывает «чуть-чуть отжать ментов», Навальный, который в достаточно резкой форме говорит людям немедленно присесть на мосту: «Все журналисты, которые не сядут, мы их выгоним на хрен отсюда»… Но тем не менее ни Пономарев, ни Навальный не проходят по делу об организации массовых беспорядков. Вы считаете, это правильно? Вы не ощущаете, что вас в этой ситуации сделали крайним?

— Я считаю для себя абсолютно неправильным становиться в позу обиженного. На обиженных возят воду, как говорится. Нет, я не испытываю таких эмоций. У меня одна простая эмоция: я считаю, что по этому делу никто не должен подвергаться преследованиям — ни я, ни остальные. А говорить о том, что раз я сижу под арестом, ну пусть и остальные сидят за компанию, — это и непорядочно, и цинично, и абсолютно неправильно.

В целом в данной ситуации власти достаточно грамотно разделили между собой всех так называемых лидеров оппозиции. И тактически это для власти выгодно. Напомню: решение об акции 6 мая принималось оргкомитетом оппозиции, который был предшественником Координационного совета, и все крупные акции 2011—2012 годов проходили по решениям оргкомитета. В этом оргкомитете было в среднем от 15 до 20 человек. То есть это коллективное решение. Конечно, они теоретически могли всех привлечь и получить показания, что всем руководили не только Удальцов, но и Навальный, и Немцов, и Яшин, и Чирикова, и Пономарев, и кто угодно. Но, видимо, власти в данной ситуации разумно посчитали, что им это невыгодно, потому что если бы все были в одной лодке, то консолидация по защите «узников Болотной» была бы гораздо сильнее. К сожалению, зная человеческую психологию, здесь не надо обольщаться, все-таки своя рубашка для большинства ближе к телу, поэтому нас разделили. Я пошел по статье «организация беспорядков 6 мая», Навального преследуют по экономическим статьям. У остальных были какие-то другие проблемы.

Почему на нас самое тяжелое обвинение навесили? Возможно, потому, что на самом деле мы были самые независимые среди оппозиции. У нас никакого бэкграунда, то есть за нашими спинами нет и никогда не было людей, которые бы нас прикрывали в эшелонах власти, в силовых структурах. Мы просто как говорили, так и делали. Мы свои позиции завоевывали своим потом и кровью, без чьей-либо поддержки. Поэтому, когда пришел момент — а кого же назначить главными ответственными, — за нас, видимо, некому было слово замолвить, и денег у нас нет тех, как, может быть, у кого-то другого. Да и по своей политической позиции, я думаю, для властной элиты мы («Левый фронт») наиболее неприятны, поскольку мы придерживаемся левых, социалистических взглядов, которые с их моделью мира никак не стыкуются. Поэтому комплекс этих факторов и сделал нас главными ответственными по 6 мая.

Обвинительное заключение. Цитата:

# Один НЕ за всех и все НЕ за одного

— А сейчас вы ощущаете какую-то поддержку со стороны лидеров оппозиции, о которой вы говорите?

— Поддержка всем фигурантам (я не хотел бы себя как-то выделять, потому что мы часть единого «болотного процесса») со стороны, скажем так, лидеров протеста, которые были в 2012 году, недостаточная. Многие поддержку выражают достаточно формально, без особой искренности, рвения. Когда кого-то лично касается, то там включаются все механизмы — информационные, материальные: ну, понятно, себя защитить — это, как говорится, святое дело. Когда касается других, градусы уже сбавляются, делается все по остаточному принципу. Это неправильно. Я считаю, что всем лидерам, не важно, системных партий, несистемных, надо понять, что сегодня постоишь в стороне, завтра могут прийти к тебе, и кто тебя будет защищать? Но это общая беда нашей оппозиции, это всегда перетягивание одеяла…

Сейчас большую нагрузку на себя берут неравнодушные люди, как их принято называть, гражданские активисты, которые действительно помогают всем. Есть «Комитет 6 мая» — прекрасная волонтерская организация. Есть просто люди, ни в какие структуры не организованные, которые приходят на суды, пишут письма поддержки, в интернете работу проводят, выходят на акции. Им низкий поклон. Да, это, может быть, тоже не в таких объемах, как нужно, но это общая беда сегодняшнего российского общества — нехватка солидарности. Одно дело выйти прокричать: «Один за всех и все за одного!» Это интересно, модно, красиво. Но когда возникает реальная потребность проявить вот эту самую «один за всех и все за одного» — эту солидарность, — с этим большие проблемы.

У нас в России пока все тихо, всем плевать, вот если человека посадили, убили, общество начинает беспокоиться. «Болотное дело» 8 месяцев шло без особого шума; как всегда, к приговору, когда уже стало понятно, что прокурор озвучит 5—6 лет (хотя изначально было ясно, что будет обвинительный уклон), в обществе стало больше внимания к этому процессу. Общественная реакция запаздывает. Надеюсь, к концу процесса и по ребятам, которым будут приговор выносить, и по нам общественная поддержка усилится. Это очень нужно и важно.

# «Товарищ» Лебедев

— Хотела вернуться к материалам вашего дела. В обвинительном заключении говорится, что Лебедев получил от Таргамадзе, например, в апреле 2012 года 30 тысяч долларов для организации массовых беспорядков. Знали ли вы, что Лебедев получал деньги от Таргамадзе?

— Надо еще раз с самого начала подчеркнуть: нам инкриминируется статья «организация массовых беспорядков», а не статья «получение денег от кого бы то ни было», такой статьи нет в природе. Это уже момент морали, этики, но никак не Уголовного кодекса. Следствие (я думаю, что в суде мы увидим ту же самую картину), не имея, на мой взгляд, никаких доказательств того, что мы хоть что-то делали, какие-то действия совершали, имели мотивы организации беспорядков, пытается это подменить для публики (и будет подменять, я уверен) вот этими вопросами: «А встречались ли они с грузинами или не встречались?», а «брали деньги или не брали?» Надо просто изначально понять, что идет подмена понятий. Это первое. Во-вторых, никаких денег мы ни от кого не получали.

Ситуация с Лебедевым не так проста, как кажется на первый взгляд. Кто-то пытается изобразить, что к нам в доверие втерся какой-то провокатор, а мы лоханулись, выражаясь простым языком, и пошли у него на поводу. Я подчеркну, что природа наших взаимоотношений с Лебедевым такова, что я его знаю порядка 15 лет, с конца 90-х годов, когда я сам пришел в левую оппозицию, и он тоже был там. Я не могу сказать, что мы были большими друзьями. Наше общение не носило постоянный характер. Периодами — да, мы плотнее общались, потом могли полгода вообще не видеться, но пересекались где-то регулярно: на мероприятиях, на каких-то собраниях, конференциях. Поэтому Лебедева я никак не воспринимал как человека с улицы. Понятно, что если бы человек с улицы подошел ко мне сказал: «У меня есть знакомые по бизнесу, давай с ними пообщаемся…», я бы очень настороженно отнесся. К Лебедеву было другое, более доверительное отношение.

Другой вопрос: на каком этапе Лебедев переменился. Я не думаю, что он изначально, 15 лет назад, был уже настолько испорчен… Я не берусь однозначно давать оценку, действовал ли он по инициативе каких-то спецслужб, — нельзя такой вариант исключать, но прямых фактов у меня на данный момент нет. Или это просто особенность его мировоззрения, его человеческих качеств, что он дошел до такого душевного морального разложения, что готов был использовать своих хороших знакомых в каких-то грязных корыстных целях.

Я уже не один раз говорил, что, когда Лебедев предложил нам пообщаться с его знакомыми и попробовать наладить какие-то бизнес-проекты в России для того, чтобы потом абсолютно легально доходы от этой бизнес-деятельности направлять, в том числе, и на поддержку оппозиционного движения, того же «Левого фронта», я это воспринял позитивно. У нас никогда не было лишних денег. Работу любой организации невозможно вести на одни пожертвования. У левой несистемной, непарламентской оппозиции, у которой нет возможности в Госдуме или еще где-то получать материальную поддержку от государства, всегда большая проблема с финансами.

Конечно, это определенный шок, когда человек, которого мы с Развозжаевым считали хорошим знакомым, достаточно идейно мотивированным (он всегда так себя позиционировал), пошел, что называется, на сделку с дьяволом и просто-напросто нас оговорил. Видимо, человек уже готов на все, чтобы спасти себя. Когда он будет в суде выступать, это будет очень интересно посмотреть. По тому, как он повел себя во время следствия, я допускаю, что могло происходить все. Он мог брать какие-то деньги и класть их себе в карман, просто прикрываясь нашими именами. К сожалению, от такого человека теперь уже можно ожидать все что угодно, что он мог заниматься самыми низкими и подлыми вещами.

— Вы имеете в виду, что он мог брать деньги не только от Таргамадзе, а еще от кого-либо?

— Я хотел бы еще раз сказать: фамилию Таргамадзе я узнал только из показа фильма по НТВ. У меня до сих пор вызывает очень серьезные сомнения подлинность аудио- и видеозаписей, которые есть в деле. Ни разу на стадии следствия я не говорил и сейчас не могу сказать, что могу подтвердить их подлинность. Я считаю, что это некая подделка. Да, с друзьями Лебедева, с бизнесменами мы встречались. Я не знал даже их фамилий, потому что мы не настолько плотно и тесно общались, чтобы изучать паспортные данные. Может быть, в этом наша не то что вина — оплошность, что где-то слишком доверились. Но повторюсь еще раз: мы доверяли Лебедеву. И на этом, видимо, Лебедев и кто с ним работал — сыграли. Я могу допустить, что он у кого-то брал деньги. Для меня этот человек с моральной точки зрения просто перестал существовать, поэтому я могу про него допустить все что угодно.

— Возможно, Лебедева на днях освободят, и он придет к вам на процесс в качестве главного свидетеля обвинения уже свободным человеком. Как вы считаете, освобождение Лебедева по УДО будет справедливым?

— Если бы я был христианином, верующим человеком, я и сказал бы что-нибудь такое: если тебя ударили по одной щеке… Но у меня несколько другое мировоззрение. Конечно, здесь ни о какой справедливости речи быть не может. Да, изначально все это «болотное дело» — фальсификация, и никто по нему не должен был сидеть, и тот же Лебедев. Но когда в ходе этих событий человек идет на сделку с совестью, на предательство, на то, что подставляет своих товарищей… За себя ты сам отвечаешь: хочешь себя оговорить — оговаривай, ради бога, это твой выбор. Но ты оговариваешь товарищей. Я все-таки верю в некую высшую справедливость (не в религиозном смысле, а в философском). Если даже он выйдет сейчас на свободу, все равно его дальнейшая жизнь будет довольно сложна, и внутренне, думаю, он будет ощущать определенный дискомфорт. Сейчас наша главная задача — бороться за свою свободу, за свободу других узников, а не думать о судьбе Лебедева.

— Считаете ли вы Лебедева и Развозжаева предателями? Ведь, возможно, если бы не было их признательных показаний, не было бы и дела конкретно против вас, Сергея Удальцова?

— Однозначно могу сказать — это именно так. Все это дело базируется на ложных показаниях и на незаконно добытых, скомпилированных видео- и аудиозаписях. Если бы не это, не было бы этого дела.

«Явка с повинной» у Развозжаева и признания Лебедева — это две большие разницы, две совсем разные истории. Лебедева никто в «Лефортове» не пытал, не избивал, не угрожал, его просто сломали морально, и он пошел на эту сделку.

С Развозжаевым все было совсем по-другому. Когда человека, по сути дела, выкрали средь бела дня, куда-то увезли, замотали в скотч, в подвал посадили… Да, конечно, для меня его так называемая «явка» сработала в минус, но человек нашел в себе силы признать свою слабость, откреститься от нее. Не каждому дано проявлять героизм везде и всегда. Таких, наверное, единицы. Бывают ситуации, когда человек проявляет слабость, но если он потом исправляется, я не склонен на него держать зла. Сейчас мы в одну беду попали, и я думаю, нам надо друг друга поддерживать и ни в коем случае не заниматься тут какими-то обидами. Поэтому к Развозжаеву у меня осталось абсолютно товарищеское отношение.

— Когда я встречалась с Лебедевым в «Лефортове», он сказал: «Будем со всем на свободе разбираться. Неправда, что про меня пишут. Я выйду, я там многое чего наговорю. Я лишнего ничего не говорил. Я сказал правду. Все, что хотели, я следствию выдал. Мне так было удобнее. Все будет на суде сказано». Вы ждете новых разоблачений от Лебедева?

— Как нет предела совершенству, так нет пределов и низости, и подлости. Есть такой тип людей, которые сами себя внутренне убеждают в том, что их подлость — это на самом деле не подлость, а самосохранение, что их предательство — это не предательство, а просто действия по ситуации. Если он на этот путь встал, выйдя на свободу, понятно, он будет повторять то, что он написал в материалах следствия, дал показания, потому что иначе, если ему отойти от этого, то вся его картина мира рушится.

# «Я — не я, лошадь не моя»

— Фильм «Анатомия протеста» (НТВ) лег в основу обвинения вас в подготовке массовых беспорядков на Болотной. Но в одном из интервью Лебедев, отвечая на вопрос, запись какой встречи показали в фильме «Анатомия протеста» на НТВ, — ответил: «Второй встречи, в июне». То есть эта встреча была уже после событий на Болотной, в июне 2012 года. И тогда получается, что показанная в «Анатомии протеста» встреча не может быть доказательством в деле, поскольку вас обвиняют в организации массовых беспорядков на Болотной?

— Все дело и обвинения в наш адрес шиты белыми нитками. Там нет никакой логики, там нет никаких реальных доказательств, никакой фактуры. Любой состав преступления подразумевает какие-то конкретные действия по его осуществлению. И еще есть мотив. Весь мотив заключается в том, что Лебедев в своих показаниях явно с чужого голоса, отвечая на вопрос: а зачем же все это организовывалось (якобы беспорядки), произнес (ну я не дословно цитирую) какую-то абсурдную фразу, что это делается для того, чтобы нам, то есть Лебедеву, Развозжаеву и мне, стать депутатами Государственной думы, попасть во власть. Это какой-то абсурд. Если бы мы хотели просто попасть во власть и стать депутатами, я бы мог миллион раз договориться с разными партиями и избраться тем же депутатом без всяких проблем и без всяких демонстраций и уличных акций. Но у меня совершенно другое мировоззрение, другая политическая позиция, я сторонник системных преобразований в стране.

А по действиям… Что, по логике следствия, мы делали для организации беспорядков? Рассылали СМС-сообщения с приглашениями людей на массовую акцию. (Но нам же еще вменяют не только организацию 6 мая, но и подготовку новых беспорядков.) Еще, по версии следствия, подготовка заключалась в том, что мы ездили по регионам, приглашая людей на массовую акцию — на осенний «Марш миллионов». Но отмечу: согласованную, законную акцию. И марш, кстати, прошел тихо, мирно, абсолютно без каких-либо эксцессов. То есть, по большому счету, изучив наше уголовное дело, можно сделать только один вывод: никаких реальных действий для организации беспорядков мы не предпринимали. Однако следствие это не смущает.

Обвинительное заключение. Цитата:

Следствие (и обвинение, видимо, так же будет вести себя в суде) пытается фактуру, конкретные наши действия подменить какими-то фиктивными аудио-, видеозаписями и показаниями Лебедева. И еще явкой с повинной Развозжаева, которая написана в том же духе, что и показания Лебедева. Автор у этих всех материалов (кто все это надиктовывал и вкладывал в их уста) один. Просто Развозжаеву угрожали, запугали, но он сохранил порядочность, какие-то моральные качества. А Лебедев решил продать своих, как он нас называл, друзей. Продать свою репутацию, все что угодно, но спасти шкуру. Это выбор каждого. К сожалению, история знает массу таких предательств и подлостей. Вопрос: как он с этим будет дальше жить?!

— Руководитель программы НТВ «ЧП. Расследования» Алексей Малков впоследствии утверждал, что получил диск с записью показанной в фильме встречи на улице от неизвестного лица грузинской национальности. Официальный представитель Следственного комитета Владимир Маркин заявил, что видеоролик был снят спецслужбами. Как вы думаете, кто все-таки записывал вашу встречу с бизнесменами из Грузии и каким образом эта пленка оказалась у НТВ?

— К сожалению, в Уголовно-процессуальном кодексе, в разделе, где описываются доказательства, способы их получения, есть огромные дыры, лазейки, которые позволяют недобросовестным следователям легализовывать материалы, полученные незаконным образом. Есть закон об оперативно-разыскной деятельности. Никаких санкций, чтобы вести за нами какое-то видеонаблюдение, аудионаблюдение, не было Но существует лазейка в законодательстве, которая говорит, что доказательства могут быть получены «иным путем» и «иные документы» могут признаваться доказательствами. То есть следствие, нисколько не смущаясь, заявляет, что то, что они получили от НТВ, это «иные документы». Они, мол, были выданы телекомпанией НТВ, и поэтому они получены законно. А вопрос, где их взяла телекомпания НТВ, остается за кадром. Сама трактовка законодательства позволяет следствию делать вид, что их это как бы не интересует. Подозреваю, что на суде стороной обвинения будет занята железобетонная позиция, что «я — не я, лошадь не моя». Раз телеканал НТВ выдал, значит, запись получена легально. А где он (канал) сам ее взял, это никого уже не интересует.

Если брать фактическую сторону дела, очевидно, что не обошлось без участия спецслужб, какой страны — сложно сказать. Да, тут могла быть и международная кооперация, и белорусские спецслужбы, российские, а, может, одна сторона участвовала, сложно сказать. Но я уверен, что без них не обошлось. Самое интересное, надо ведь вспомнить, что этот фильм появился на НТВ сразу после парламентских выборов в Грузии. А Таргамадзе, как мне стало потом известно, принадлежал к сторонникам партии Саакашвили, которая проиграла на тех выборах. Еще этот фильм был показан за два дня до юбилея нашего президента, который известно какие отношения питает к бывшим грузинским властям. Общая логика мне понятна, что события в Грузии повлияли. То есть это был удар и по грузинам, и по Саакашвили, ну и заодно появилась возможность, видимо, благодаря в том числе и Лебедеву, ударить по нам. Напомню: сначала нам предъявляли только подготовку беспорядков. Потом, когда Лебедев пошел на эту сделку, уже появилась «организация 6 мая».

Обвинительное заключение. Цитата:

— А вы ощущали за собой весной, летом 2012 года слежку?

— Наблюдение спецслужб за собой я наблюдал уже не один год. Когда-то это делалось явно, когда-то более скрытно. Да, безусловно, такое наблюдение было, и прослушка телефонов была еще с начала 2012 года. Все это было. Поэтому какую-то бдительность мы всегда старались соблюдать. Самое интересное, что эти аудиозаписи, ну, по крайней мере с формальной точки зрения, выданы следствию были самим Лебедевым. И по логике получается, что Лебедев, общаясь с нами, с начала 2012 года постоянно с собой в кармане носил диктофон, чуть ли не в туалет по нужде отходил и все равно диктофон у него работал, все это слышно. Возникает вопрос: для чего человек, если он движим какими-то нормальными мотивами, будет записывать все разговоры со своими, ну если не друзьями, то с хорошими знакомыми?

— Вы догадывались, что Лебедев вас записывает?

— Нет, скажу честно, в тот момент у меня в отношении него таких подозрений не было. Все было вполне естественно. Мы были в здравом уме, трезвой памяти. Я много раз говорил: когда ты общаешься с людьми на политические темы, порой бывают такие повороты разговора, что можно договориться до таких статей Уголовного кодекса, что на пожизненное заключение тянет. Но ни один разговор — это не повод для предъявления обвинений. Я абсолютно не доверяю тем экспертизам, которые проводило якобы следствие. Вдаваться в анализ содержания этих записей, каких-то разговоров я не вижу никакого смысла, потому что считаю эти записи незаконными, скомпилированными. Я не могу с уверенностью сказать, я там или нет, потому что это было давно и всех деталей разговоров, естественно, никто никогда не запоминает.

От любых разговоров до конкретного деяния — огромное расстояние. И следствием это расстояние никак не пройдено. Они все пытаются ссылаться на какие-то разговоры, якобы имевшие место на видеозаписи, но подтвердить, а какие же действия совершали мы с Развозжаевым, — вот эта сторона абсолютно выпадает. Голубая мечта следствия и стороны обвинения — это затащить нас и сторону защиты в обсуждение деталей разговоров, переговоров, смакование каких-то вопросов. Еще раз повторяю: все эти записи я как подлинные не признаю.

— Судя по обвинительному заключению, у Лебедева была более значимая роль. Лебедев должен был (цитата): «Контролировать ход и результаты массовых беспорядков для дальнейшего отчета перед Таргамадзе». А вы и Развозжаев — «непосредственно руководить действиями участников массовых беспорядков». А чем конкретно в «Левом фронте» занимался Лебедев?

— У нас не партия с фиксированным членством, у нас общественное движение, причем незарегистрированное, поэтому форма участия у нас — «участник движения», «сторонник движения». Лебедев даже никогда не оформлял свое участие в нашем движении, формально он вообще был членом другого общественного движения — «Российское социалистическое действие». То есть к «Левому фронту» он не имел прямого отношения. Иногда путают, говорят, что он был активистом «Левого фронта», нашим помощником, правой рукой. Нет, это абсолютно не так. Ну а то, что прописано в обвинительном заключении, это, конечно, чистой воды идиотизм, можно и грубее сказать. Это просто фантазии следствия, это высосано из пальца. Кому-то что-то приснилось, пришло в голову, кто-то кому-то это надиктовал, и все это легло в обвинительное заключение. А Лебедев это просто подтвердил, выторговывая себе маленький срок, он его и получил. Подозреваю, добиваясь условно-досрочного освобождения, Лебедев на суде будет готов повторять любой бред.

Я в свое время высказывал мысль, что у него еще есть шанс исправить ситуацию и вернуть себе человеческий облик. То есть в суде отойти от этой фантастической, абсолютно ложной версии. В отношении себя он может говорить что угодно — это его право, а в отношении меня и Развозжаева — перестать цинично врать. Но, конечно, вероятность такого сценария невысока.

Обвинительное заключение. Цитата:

# Судебные надежды

— Мы пойдем в суд с открытым забралом, будем, по крайней мере для общества, показывать, что нас выставляют не теми, кем мы были на самом деле, и что мы не виновны в том, что нам инкриминируют. Но это может никак не повлиять на приговор. Возможно, приговор уже давно написан и даже определены сроки. Главная цель процесса — донести честным людям, тем, кто нам доверял, симпатизировал, да и всему обществу простую мысль о том, что нас оговорили. Даже если в итоге нам дадут по 8—10 лет, что предусмотрено по этой статье, но в глазах общества мы сможем показать, что невиновны — это уже будет положительным результатом.

— То есть вы готовы сидеть и 8, и 10 лет? А вам вообще не обидно в этой ситуации, что протестное движение фактически сошло на нет, и ничего, кроме усиления репрессий, ужесточения законов, общество в итоге не получило? А 8 и 10 лет — это годы вашей жизни. У вас нет ощущения бессмысленности всего, что вы делали?

— Если бы по жизни моей задачей было какое-то личное удовольствие, благосостояние, обогащение, какие-то меркантильные интересы, я бы никогда не стал заниматься той деятельностью, которой последние годы занимался. Она и раньше регулярно сопровождалась ну не уголовными делами, так административными арестами, давлением со стороны правоохранительных структур, разными негативными материалами в средствах массовой информации. Это тоже было не сахар. Это путь каждого. Я никого не хочу осуждать, но я выбрал такой путь. Вы говорите о бессмысленности… Вообще, когда мы рождаемся, появляемся в этот мир, нас никто не спрашивает, хотим мы здесь появляться или нет, и никто нам никакого изначального смысла, кроме какой-то чистой физиологии, не дает. Дальше каждый человек в силу своих способностей, особенностей, мировоззрения сам формирует себе смысл. Поэтому каждый сам за себя и отвечает. Для меня смысл сформирован. Опять же я никому не навязываю, никто никому ничего не должен, все люди свободные, но я считаю, что правильный путь, достойный путь — это думать не только о своих личных интересах, а думать об интересах тех, кто рядом с тобой. Это может быть пафосные слова, ну а как еще здесь можно выразить ситуацию?! Я живу в России, это моя родина. Мне не безразлично то, что происходит вокруг меня, и я хочу это как-то улучшать. В этом определенный смысл моей жизни. Но раз в данной ситуации есть риск за свои взгляды и убеждения пострадать, ну тут есть два пути: или предать себя, отказаться от своих ценностей (тот же Лебедев, например, пошел по такому пути), или достойно пройти все испытания, в конце концов, семи смертям не бывать. Да, у нас у всех конец один, но к этому концу можно подойти, не предав самого себя и уважая самого себя, что, на мой взгляд, очень важно, или, наоборот, растоптав все, что внутри тебя, пойдя по пути предательства. Я такой путь не хочу выбирать.

Да, сейчас заморозки, да, сейчас зима наступила после оттепели 2011—2012 годов, но ничто не вечно. И даже то, что мы делали последние два-три года, на перспективу, — пусть маленький, но даст результат, я не сомневаюсь. Может, результат будет и гораздо лучше, чем мы предполагаем сейчас. Вот общеизвестный пример Нельсона Манделы, который уйму лет просидел в заточении. И уныние его, наверное, тоже посещало, но в итоге он многого добился и себя не предал. Главное для нас — пройти все это достойно, а все остальное не страшно.

— Такое ощущение, что вы с оптимизмом поедете в колонию строгого режима.

— Слово «оптимизм» здесь употреблять неправильно. Мы будем бороться в суде. Даже зная особенности наших судов, тем не менее я не считаю, что у нас нет вообще никаких шансов доказать или, по крайней мере, минимизировать возможно запланированные итоги этого процесса.

В любую колонию можно поехать, можно и на эшафот взойти (хотя у нас сейчас нет смертной казни), если ты уверен в своей правоте, если ты понимаешь внутренне, что ты прав, что ты действовал в соответствии со своими принципами. Хотя, конечно, мы все живые люди, и нет никакого удовольствия находиться в колонии строгого режима или мягкого режима, и даже целый год сидеть дома под арестом. Но если суждено пройти испытания, значит, надо их пройти достойно, и тогда в итоге, может быть, победителями как раз окажемся мы, а не те, кто сейчас нас гнобит и репрессирует.

— Может быть, вы считаете важным перед началом вашего судебного процесса что-то сказать?

— Я думаю, что процесс все же будет открытым, и мы все еще скажем в самом процессе. Очень важно подчеркнуть, что как бы в ходе этого процесса ни пытались (а я уверен, что это будет делаться, особенно подконтрольными власти средствами массовой информации) выставить нас организаторами смуты, беспорядков, погромов… Что по нашей вине сидят ребята… Ну, дай бог, чтобы был оправдательный приговор восьми первым фигурантам «болотного дела», но, скорее всего, приговор будет обвинительный. То есть эту тему будут обыгрывать, чтобы внести полный разлад в наше гражданское общество. И будут играть на том, что мы чуть ли не изменники родины.

Хотелось бы сказать только одно — поискать больших патриотов в хорошем смысле этого слова, чем я и Развожаев, это надо сильно постараться. Потому что все, что нами всегда двигало, — это стремление улучшить жизнь здесь, в России. Я мог на самом деле уехать сто раз, когда только увидели, что этот фильм готовится. Мы же не дети, мы понимаем, что в нашей стране просто так ничего не делается. Когда только начиналось это дело, когда еще я был под подпиской, конечно, были все возможности уехать разными окольными путями далеко, за границу, получить там убежище, я думаю, я бы там его получил без проблем. Но это не наш путь, не мой, по крайней мере, путь. Здесь моя Родина, все интересы у меня связаны с Россией. Поэтому хочется сказать одну простую вещь: как бы нас ни пытались очернить, не надо этому верить, нами двигали самые позитивные мотивы. А то, что мы стали жертвой большой провокации спецслужб и жертвой человеческой подлости (как произошло в случае с Лебедевым), ну никто не застрахован, к сожалению.

Внутренне я полностью чувствую свою правоту, надеюсь, что Леонид Развозжаев тоже это чувствует. Я уверен, что мы достойно пройдем все испытания. Я очень надеюсь, что остальные фигуранты «болотного дела» с минимальными потерями выйдут из этого процесса. Они, конечно, уже понесли страдания, большинство уже по полтора-два года сидят в СИЗО. Мы со временем встретимся на свободе и продолжим нашу позитивную активную созидательную деятельность на благо России. Я совершенно искренне в это верю.

Данный текст записан и передан адвокатами Сергея Удальцова.

shareprint
Добавьте в Конструктор подписки, приготовленные Редакцией, или свои любимые источники: сайты, телеграм- и youtube-каналы. Залогиньтесь, чтобы не терять свои подписки на разных устройствах
arrow