Фото: РИА Новости
Не бойся!
«Самопровозглашенной интеллигенции», так определила собравшийся контингент писатель Людмила Улицкая, собралось не слишком много. Зал был заполнен на две трети. Та интеллигенция, которая решила объединиться в иных, нежели пропутинские мастера культуры патриотических категориях рассаживалась по местам без оживления. Прозвучавшая накануне программная речь президента, по сути поставившая страну на грань холодной войны, видимо, внесла серьезные коррективы в предполагавшуюся тональность общего разговора.
Тональность уже не содержала никаких иллюзий относительно глубины пропасти, в которую предстояло падать. Собственно, поэтому изначальная повестка дня, предполагавшая, что интеллигенция собирается, чтобы «предостеречь власть от совершающейся исторической ошибки — превращения России в страну-изгоя и перспективы кровопролития», спонтанно изменилась.
С трибуны стали говорить о том, во что превратилась страна за годы правления Путина, и о том, что интеллигенции нужно срочно менять представление о собственной роли в предлагаемых обстоятельствах. И удивительным образом тональность разговора, ожидавшаяся как раздумчивый интеллигентский междусобойчик, вдруг по нарастающей стала обретать стилистику митинга.
Экономист Евгений Гонтмахер, политологи Марк Урнов, Андрей Рябов и Леонид Гозман говорили и о том, что крайне важно было услышать толпе на Болотной, что ждали услышать на Болотной. Брендовая кричалка Навального «Не забудем, не простим!» позволила тогда выпустить толпе пар, но не задуматься. А в стране с врожденной тоталитарной патологией острый дефицит гражданской способности задуматься приводит к проигрышу.
Выступающие говорили короткими, рублеными и внятными фразами, не слишком присущими стилистике политологических дискуссий. Видимо, подействовал Майдан. «Мы переходим к мобилизационной экономике», «Бизнес в неволе не размножается», «В обществе доминирует агрессивность, а агрессивный человек принимает примитивные решения», «73% граждан предпочитают стабильность свободе» — фразы могли бы стать оппозиционными тезисами и лозунгами еще пару лет назад. Не стали. Оппозиция и интеллигенция все эти годы не учились сотрудничать — в итоге обе стороны проиграли, не дав опоры для тех, кто готов отстаивать свободную родину.
Ирина Прохорова — известный издатель, а с недавнего времени и политический деятель — напомнила, что у интеллигенции есть забытый и не интернет-ресурс. Это — поход в массы: публичные лекции, выступления, просветительское дело, которое в данных обстоятельствах становится единственным шансом не потерять аудиторию.
Почти в конце дискуссии она зачитала записку, пришедшую из зала. «В зале собралась интеллигенция — это люди зрелого возраста. А мы, люди молодого поколения, причисляем себя к постиндустриальным специалистам. Возможно ли взаимодействие?»
Прохорова сказала, что именно этот вопрос и доказывает, что время комфортной самоизоляции интеллигенции прошло. Нужно действовать.
Наталья ЧЕРНОВА
Нас объединяет отвращение к вранью
Что такое интеллигенция и как с ней пытаются бороться
В «Иностранке» — во все времена самой подозрительной из русских библиотек (вообще подозрительных по определению) — состоялся первый самопровозглашенный «Конгресс интеллигенции против войны, самоизоляции и реставрации тоталитаризма». Собравшиеся интеллигенты — в массе сильно за полтинник — сразу стали думать, как переименовать свое собрание, чтобы не быть неправильно понятыми прогрессивной молодежью, которой в зале не было. Может, «конгресс гражданского общества»? Не получится, потому что все знают: гражданское общество — это Общественная палата РФ. А ты кто такой?
Я не готов так легко пожертвовать клеймом интеллигента, которое известная часть россиян гордо несет на лбу уже лет триста (если от Петра, но можно и от Курбского — первого в нашей истории «иностранного агента») и пронесла даже сквозь «Историю КПСС». Уж верно, те сатрапы были и более жестоки, и поначитанней, негоже интеллигентному человеку мимикрировать теперь.
В роли интеллигента я хуже всего чувствовал себя в «нулевые». Хотя «матблагосос» (так в интеллигентных кругах выражались в годы нашей молодости) становился более сносным, угнетало ощущение лишности на том празднике не столько жизни, сколько бабла. Некому было передавать свои навыки и ценности. Это прошло в 2011-м: выяснилось, что тридцатилетним с Болотной снова интересны не сорокалетние, зашедшие слишком далеко в «бизнес», а мы — непрактичные старые дураки.
С тех пор я их часто встречаю, и, что важно, не только в Москве. Всюду они составляют меньшинство, и это нас сразу роднит. Мы не похожи, но они слушают и спрашивают. Они все перепишут по-своему, зато нашему праху будет чьи грядки удобрить. И не надо перед ними ваньку валять и пытаться убедить их в том, что мы вовсе не интеллигенты, а какие-то, допустим, интеллектуалы. Мы им в таком качестве не нужны и даже смешны. Да и не прокатит. Им «прикольно» послушать еще живого интеллигента, предка. В «Иностранке» таких был полный зал. Но если мы хотим разговора с потомками, эти экземпляры им надо предъявлять тоже не все подряд.
Между очень деловитым выступлением Ирины Прохоровой о просветительстве и очень достойным заключительным словом хозяйки Екатерины Гениевой из зала поступил ряд предложений усилить резолюцию Конгресса в духе «грабительского режима» и «кровавой диктатуры». По опыту общения с молодыми скажу: хорошо, что их не было в зале. В таком русле одна их часть оккупировала бы трибуну так, что нам бы там было уже нечего делать, а другая, даже покивав согласно, никогда бы сюда не вернулась. Я и сам бы с ними ушел — поговорить, а про «кровавый режим» как-то «не прикалывает». Я бы даже сказал, что истерика — это сегодня неинтеллигентно.
Для потомков: интеллигентность наследуется не генетически, преемственность здесь следует скорее известной формуле: «Дух дышит, где хочет». Есть много определений «интеллигенции», но всякое из них уже устарело, так как всякий раз вместе с нею самою появляется и новое понимание ею самой себя. Прошлое определение, искавшее самое себя на стыке рефлексии и нравственности, опровергнуто практикой: нравственное поведение в смысле заповедей, которые мы признаем, но которым редко следуем, свойственно нам не более чем всякому русскому человеку. Поэтому в этой формуле «нравственность» я бы заменил на «честность».
Исторически интеллигенция не беспрерывна: то это лишь пересыхающий ручеек между камнями, то вдруг Ниагарский водопад. И вовсе не поглощение Крыма вызвало ту высокую волну, которая в субботу прокатилась по бульварам в Москве, а то, как это было сделано, — хотя бы эстетическая составляющая голосования в Совете Федерации. Нет там «кровавого режима», а есть чудовищное вранье, явная неэффективность которого заставляет власть от мер экономического принуждения переходить к внеэкономическому, полицейскому. Тут жестокость не является целью, хотя перед использованием ее в качестве средства власть до сих пор ни разу не задумывалась. Значит, надо сделать так, чтобы она задумалась.
У «конгресса интеллигенции» (как бы его ни назвать) никогда не будет единой и внятной программы, рефлексия всегда проигрывает ясности слоганов противоположной части общества, например: «Россия встает с колен», «Грабь награбленное», «Бей жидов» и так далее. Все, что нас объединяет, это отрицание: отвращение к вранью. Однако количественное выражение этого отвращения в вышедших на бульвары человеко-единицах указывает властителям на их историческую перспективу: в учебниках истории, которые будут написаны через сколько-то лет (немного, возможно, еще при их жизни), их сегодняшние действия будут оценены как бесчестные. Такая оценка уже сегодня — факт: в этом смысле в российской истории интеллигенция не изменила себе ни разу.
Бесчестность, бесчестие — и есть тот раздражитель, который заставляет загадочную интеллигенцию поднимать свои очень разные головы из состояния дремы, в которое она склонна погружаться, пока не запахнет слишком сильно дерьмом. Неохота вымазаться, и вообще: «для того ли разночинцы рассохлые топтали сапоги, чтоб я теперь их предал? Мы умрем как пехотинцы, но не прославим ни хищи, ни поденщины, ни лжи». В этом общем свойстве «потомки» — те же интеллигенты, хотя, наверное, пройдет много времени, прежде чем они решатся примерить на себя это архаичное, почетное, но и слишком ко многому обязывающее звание.
Леонид НИКИТИНСКИЙ
