СюжетыКультура

По уставу бумажного солдата

О книге Марины Бородицкой «Крутится-вертится»

Этот материал вышел в номере № 30 от 21 марта 2014
Читать
О книге Марины Бородицкой «Крутится-вертится»
Изображение

И, собственно, чего просит сей человек у святого Антония? Обруч, старый сад, скамейку у школы.

Марина Бородицкая — поэт и автор замечательных детских стихов и сказок. Переводчик Чосера и английских поэтов — кавалеров XVII века (тех, что остались верны казненному королю Карлу I и немало за это претерпели в революционной Англии Кромвеля), Джона Донна и Стивенсона, А.А. Милна и Киплинга, прерафаэлитов и либретто рок-оперы «Иисус Христос — суперзвезда» (в соавторстве с Григорием Кружковым), лауреат премии «Мастер» Гильдии переводчиков.

В ее детских стихах-сказках-переводах мир сияет, скачет фольговым раскидайчиком по майским бульварам, прогуливает уроки по уважительной причине первой любви, пляшет на крыше «Жигулей» вместе с котом, похожим на д’Артаньяна, гремит оркестром принца Сильвестра, цветет клевером и льном английских народных песен, бежит на зов Кристофера Робина, летит с горки. Все сверкает и чудом держится в воздухе — как восемь, не меньше, пестрых колец у жонглера.

Но в сборник Марины Бородицкой «Крутится-вертится» (издательство «Время», серия «Поэтическая библиотека») вошли взрослые стихи. И они, кажется, — о цене пестрого вихря.

«…Предельно жесткий взгляд, ледяной, не оставляющий шанса. И он же волшебно обогрет, так что в конечном счете верх все-таки берут сияние, и упование, и страсть», — писал о стихах Марины Бородицкой Дмитрий Сухарев.

«Если крюк торчит в потолке, что должно висеть на крюке? Колыбель, мой свет, колыбель, не тебе ли знать, не тебе ль?»— вот кредо. Четкое, как кредо солдата. И недаром во взрослых стихах Бородицкой так часто проходит в походном строю то пластилиновое, то оловянное войско. А на душу, спящую под наркозом, испытующе глядит небесная медкомиссия архангела-военкома.

В славных воинских традициях предков — Петруши Гринева и солдата бумажного, мальчика из рассказа «Честное слово» и бабушки Веры, много раз помянутой в стихах Марины, — лирический герой этой книги (героиня… но все-таки герой) охраняет хрупкое, из строк склеенное царство тишины и уклада, долга и чести, материнства, домоводства, спряжения и склонения. Держит пост и несет караул в переполненном вагоне, на ночной кухне в заснеженной Москве, во дворе библиотеки. Держит — и в окрыленных 1980-х, и в безумных 1990-х. Ну и далее везде.

«Бабушка, видишь, я мою в передней пол. У меня беспорядок, но в общем довольно чисто. Глажу белье, постелив одеяльце на стол, И дети мои читают Оливер-Твиста. Бабушка, видишь, я разбиваю яйцо, Не перегрев сковородку, совсем как надо. В мире, где хаос дышит сивухой в лицо, Я надуваю пузырь тишины и уклада. Бабушка, видишь, я отгоняю безумье и страх, Я потери несу, отступаю к самому краю: Рис еще промываю в семи водах, А вот гречку уже почти не перебираю. Бабушка, видишь, я в карауле стою Над молоком, и мерцает непрочная сфера…»

Вот, кажется мне, стихи, которые можно помнить — как устав полка. Полка, рассредоточенного со времен бабушек, по итогам Брестского мира, из гостиных — по кухням, трамваям, учительским. Полка, который все-таки что-то умел и сумел в наших широтах прикрыть собою и отстоять. Уж хотя бы, по самым скромным реляциям, — все новые поколения детей, читающих Оливер-Твиста.

shareprint
Добавьте в Конструктор подписки, приготовленные Редакцией, или свои любимые источники: сайты, телеграм- и youtube-каналы. Залогиньтесь, чтобы не терять свои подписки на разных устройствах
arrow