Это была новая официантка, в кафе около университета.
Вадим Васильевич иногда заходил туда выпить чашечку кофе. Он жил рядом, в огромном доме, похожем на сталинскую высотку, но без башни.
Конечно, лучше было бы сразу идти домой, тем более что Вадим Васильевич был небогат. Но ему казалось, что посидеть в кафе после лекционного дня — это очень по-профессорски, по-европейски и даже по-философски.
Тем более что дома его никто не ждал. Он уже два года как развелся с женой, она ушла к другому профессору, потому что тоже была профессор. «Все кругом профессора, какая тоска!» — думал Вадим Васильевич, проснувшись среди ночи и одиноко валяясь в широкой постели, где по привычке лежали две подушки.
Он лежал и вспоминал эту официантку.
Вернее, вспоминал свое чувство, быстрое подростковое желание, как он вздрогнул и покраснел, когда она нагнулась над столом.
Официантка была небольшого роста и очень юная. Стройная, крутобедрая и потрясающе грудастая — как на рекламе пивного ресторана. Толстые щеки, маленькие ярко-голубые глазки и короткий курносый нос. И радостная мелкозубая улыбка. «Просто поросеночек!» — заскрежетал зубами Вадим Васильевич, боясь, что от этих мечтаний с ним что-то совсем уж неприлично-подростковое случится — несмотря на его 55 лет. Тем более что у него не было женщины уже месяца три. А постоянной женщины не было с того времени, когда они с женой запустили процесс расставания, а началось это года за два до развода, так что считайте сами… Были, конечно, разные романы, но все это быстро заканчивалось, потому что это были интеллектуальные дамы, с соседних факультетов — исторического и филологического.
И вот теперь он понял, чего — в смысле, кого — ему на самом деле хотелось.
Назавтра ее там не было.
Ага. Другая смена. Но послезавтра она была. Ее звали Надя, на бейджике написано. Вадим Васильевич стал развязно шутить про секс, она хихикала в ответ, морщила нос, и он совсем обезумел. Глядя в ее синие гляделочки, шепнул: «Я парнишка хоть седой, но на это дело дюже злой, а приходи ко мне в гости».
Она сказала: «А я вам правда нравлюсь?»
«Умираю от тебя!» — честно сказал Вадим Васильевич.
Но от счастья не умирают, наоборот! Вадим Васильевич лежал с нею рядом и чувствовал, какой он сильный, свежий и бодрый. Хотел спросить, хорошо ли ей было, но подумал, что это пошло. Скосил на нее глаза. Спросил:
— Сколько тебе лет?
— Двадцать три.
— Ого! Выглядишь на восемнадцать. Молодцом.
Он встал и вышел в ванную.
Вернувшись, увидел, как она голая лежит поверх одеяла, читая книгу, поставив ее на свою невероятную грудь. Сосок топорщился, прижатый коленкоровым корешком.
Она читала Хайдеггера, которого взяла с прикроватной тумбочки. Ее синие глазенки бодро бегали по строчкам.
— Ого! — засмеялся голый Вадим Васильевич. — Ну и как?
— Как всегда, — сказала она. — Кудряво, а толку нуль. Все портит культурный контекст. Лично для меня. Хотя, конечно, глупо напрямую связывать политическую позицию Хайдеггера с его онтологией. А может, не глупо, хер его знает…
Она отбросила книгу и потянулась.
— А?.. — переспросил Вадим Васильевич, прикрывшись полотенцем.
— Давайте еще, — сказала она, раскинув руки. — Обниматься-целоваться, банзай Dasein! Das Ficken ist die Anderheit des Werdens, ура!
— Уходи, — сказал Вадим Васильевич. — Я хотел простую девочку. Сисястую. Курносую. Тупенькую. Ты меня обманула.
— Я сисястая и курносая, — горестно кивнула она. — Но я не тупенькая. Я не нарочно. Я аспирантка у Никольского, а что я в кофейне работаю, это меня мачеха заставляет, папина третья жена, она американка, говорит, обязательно надо официанткой, чтобы знать, как булки растут…
— Зачем ты со мной пошла?! — закричал он.
— Потому что вы на меня как на женщину посмотрели. А не как на внучку Генриха Робертовича. Я Надя Штерн. Пожалейте меня, Вадим Васильевич.
— Это ты меня пожалей, — сказал он. — Теперь твой дедушка меня уволит.
— Никогда, — сказала Надя. Она встала, отняла у Вадима Васильевича полотенце, без стеснения вытерлась. — Слово даю. Но кафедру не обещаю.
