Автор книги Зара Абдуллаева. По мнению одного из участников этого необычного проекта — киноведа Алексея Медведева, в книге два героя: режиссер и критик. Сплав рациональности и страстности в цепком взгляде критика высвечивает свойства языка и стиля, явные и тайные смыслы его кино, особенности уникального метода австрийского автора.

Зайдль

Он признается, что польщен столь глубоководным погружением в мир его фильмов, неожиданно для него предпринятым именно в России, где, как он выразился, его понимают лучше, чем в Америке. Я тоже мысленно аплодирую труду исследователя, «науке искушенной», вдумчивой расшифровке киноязыка, осмыслению сложной поэтики, которая плоть от плоти мировоззрения режиссера. Удивительно, но при всей видимой отточенности своих работ Зайдль отстаивает приоритет человеческого над профессиональным. Известно, что в его игровых картинах непрофессионалы снимаются вместе с актерами. Так вот Зайдль тратит годы на кастинг: он должен хорошо узнать человека, с которым будет или не будет работать. Ведь не только режиссер, но и исполнитель вкладывает в фильм часть своего мира. Поэтому так важно понять его, почувствовать «на берегу», чтобы затем вместе пуститься в долгое трудное и всегда непредсказуемое плавание. В его сценариях есть лишь описание эпизодов, но нет реплик. Прямая речь рождается прямо на площадке, под камерой. Когда в воздухе кадра растворяется и сама камера, и оператор, и режиссер. Есть только жизнь, концентрированная, непричесанная, без следа «косметики», столь распространённой в нынешнем пригламуренном кино. Здесь же со зрителем не церемонятся: он вглядывается в экран как в зеркало, узнавая о себе что-то важное, совсем не комплементарное. Зайдль чередует документальное и игровое кино. Но во всех его картинах не просто разобрать: реальность ли вторгается в фильм, или сам замысел беззастенчиво вклинивается в реальность?

Про себя Зайдль говорит, что его главный конфликт — между действительностью и искусством — заключен в нем самом. В каждом фильме, нет, в каждом эпизоде — этот конфликт пульсирует, раздражает, тревожит. Режиссер сгущает скучную обыденность в экзистенциальном напряжении, растворяет саркастический взгляд грустью. Личные переживания вмешивает в художественное вещество фильма. Он говорит, что отталкивается от реальности, и в этом движении саму реальность доводит до искусства.

Так было и в его раннем шедевре «Собачья жара», и в знаменитом триптихе «Рай. История утрат». Картины потерянного рая, прокатившись по трем главным фестивалям мира, собираются в масштабную фреску о современном человеке. О крушении идеалов, сформированных современным обществом, о подменах сущностного видимым.

Не могу не задать одному из самых свободных и бескомпромиссных современных кинохудожников вопрос, волнующий сегодня многих.

«Новая»: Мы переживаем очередной сумрачный момент истории. Как в атмосфере несвободы, идеологического диктата и давления художнику сохранить себя, отстоять свой замысел?

Зайдль:Мне трудно оценивать ситуацию в России: я ведь ее не слишком хорошо знаю. Единственное, что мог бы я посоветовать художнику, — нужно отчаянно верить в то, что вы делаете. Иначе зачем тратить драгоценное время жизни? А потом остается лишь максимально реализовывать свой замысел, не идя на скоропалительные уступки и компромиссы. Знаете, когда я начал снимать, австрийского кино практически не существовало. Никто не хотел в него вкладывать деньги, зрители смотрели на отечественные фильмы крайне презрительно. Но постепенно ситуация начала меняться — я тоже приложил к этому усилия. И сейчас, согласитесь, картина не столь мрачная.

Общую атмосферу в австрийском кинематографе создают не только мастера вроде Ханеке, немало молодых людей хочет делать авторское кино. Вспоминаю, когда я учился в Венской киношколе, приходилось отказываться от многих привычных вещей, которые могли бы помешать главному: тому, во что веришь. Творческая работа — это всегда напряженное существование, независимо от той или иной политической обстановки.

Недоброжелатели обзывают его социальным порнографом. Впрочем, при кажущейся неприглядности его персонажи не отпускают внимания зрителя, не стираются из памяти, вызывая острое сочувствие. Режиссером движет желание приблизиться к человеку, дать зрителю прочувствовать его ощущения, его надежды и отчаяние, его бесприютность. Оставить зрителя в темном кинозале наедине с этим человеком — как правило аутсайдером, и рассмотреть его многомерность. И при этом держать зрителя на «эстетической дистанции».

Книга

В своем исследовании автор с археологической скрупулезностью слой за слоем снимает клишированные суждения, стараясь докопаться до корневой сути режиссерского метода Зайдля.

Поверяя «алгеброй» анализа гармонию зайдлевской режиссуры, Зара Абдуллаева ищет и находит свой способ «предаться творческой мечте». По ее словам, книга создана в почтенном академическом стиле «Признание в любви». И в этом «признании» помимо критика участвуют люди неслучайные. Кира Муратова (внутренние параллели фильмов Зайдля с эстетикой Муратовой очевидны) собственноручно написала вдохновенное эссе «Этот Зайдль!», в котором сравнивает австрийского нонконформиста с когтистым чудовищем: «Раздерет тебя насквозь, да еще расскажет тебе же, разодранному, что у тебя внутри». Выдающийся фотограф-художник Борис Михайлов, размышляющий о документальности в эстетике Зайдля как анонимности, которая вызывает «желание видеть это и не знать, что это сделано». По мнению Михайлова, Зайдль закрыл в кинематографе тему бытового обывательского существования. Зара Абдуллаева беседует о работах австрийского режиссера с философом и арт-критиком Борисом Гройсом. Из этих своеобразных точек зрения, но прежде всего из распространенных эссе автора, и складывается многоракурсный объемный портрет современного художника, изменившего оптику документального и игрового кино, «без душевного надрыва, но с душевной смелостью» втягивающего зрителя в плен новой реальности.

У книги прихотливый узор: киноведческий обзор, размышления о ритме, геометрии кадров, монтаже, мизансценах переходят в живое описание картин, а то и в прямое обращение к читателю. Это так похоже на структуру фильмов Зайдля. Самое волнующее в его кино — взаимоотношения со зрителем. Режиссер находит сотни способов «включить» зрителя в фильм. Располагает исполнителей фронтально, ставит за камерой зеркало, и даже превращает зрительный зал в алтарь, к которому направлены мольбы его персонажей.

Зайдль преступает существующие в кино табу, лишь бы докопаться до сути явления. На очевидное нарушение канонов идет и автор книги, нисколько не упрощая своих суждений, но ведя с читателем доверительный разговор. После выхода в 2001 году первой игровой зайдлевской картины «Собачья жара» (документальных фильмов австрийского режиссера в те времена в нашей стране практически никто и не видел, да и сегодня их трудно разыскать) Зара Абдуллаева одна из первых в статье «Хайль, Зайль!» распознала за внешней отстраненностью этого кино жар страсти, за сарказмом — человеколюбие, за уродливой повседневностью — мистику и поэзию, а главное — бесстрашный без доли ханжества взгляд в глаза действительности. И собственное чувство причастности к фильмам Зайдля превратила в инструмент исследования режиссуры ХХI века. Возможно, это и есть «искусство взгляда», без которого не разгадать тайны «новой художественности».