Село Красное Красноармейского района Донецкой области (1000 жителей, родина композитора Прокофьева) как-то так неудачно затерялось среди красных от цветущего мака полей, что сюда так до сих пор не доехали представители ДНР. В соседнем Селидове были, и даже референдум там был. В Курахове, что считается Марьинским уже районом, тоже референдум устроили. А Красное, куда даже рейсовые автобусы не ходят, — так никого и не заинтересовало.
Так что на администрации здесь по-прежнему висит украинский флаг, а в клубе проходят выборы президента Украины.
— Я, признаюсь, сам сторонник федерализации, — рассказывает мне председатель комиссии, директор местной школы Михаил Васильевич Мишастый. — Хотя и не приветствую идею расчленения Украины. Я вообще, чтобы мы друг друга понимали, с Полтавщины. Полтавщина — это сердце Украины, самый корень всех ее культурных традиций… Но мне кажется, если бы у нас на местах было больше прав и полномочий, — это не давало бы руководителям страны стольких возможностей украсть. И в этой части — да, мне симпатичны многие идеи ДНР.
Я спросила Михаила Васильевича, как его при таких политических предпочтениях занесло сейчас в председатели выборной комиссии. Он сказал, что председателем быть не хотел, но пришлось, поскольку сын у него — сельский голова. За этими словами Михаила Васильевича чувствуется какая-то личная драма.
— 26 лет старшему моему, но вот, видите, выбрали в том году головой. Хотя еще семь претендентов было. Теперь он сказал: «Надо, отец, выборы проводить». А я ему: «Сынко, да как же так? Отец у тебя — сепаратист, а ты его на выборы сажаешь?» Поспорили мы. Но потом, конечно, я пошел.
Обычно у нас на выборах явка бывает по 60—80%. А сейчас? 91 человек до участков дошел. Люди, с одной стороны, конечно, боятся. Крепка в нас еще эта память — как бы не подумать в неправильную сторону. Но и позиция тут! Так они выражают отношение к нелегитимной киевской власти. Хотя, если вдуматься, что есть нынешние выборы, как не попытка Киева обрести легитимность? Сложная ситуация, одним словом. Выборы можно было бы и отменить решением сельсовета — в связи с тяжелой обстановкой, так многие села делали. Но мы вот решили проводить. Потому что надо было их провести. Как и референдум.
Михаил Васильевич горько сокрушается по поводу референдума, который село Красное обошел стороной:
— Если бы хоть кто, хоть один человек из Донецка к нам заехал… А то же ведь мы, получается, никому не нужны. То, что сейчас вы видите вот на этих наших украинских просторах, — это махновщина. Чистой воды махновщина. ДНР на словах забрала нас себе, а зарплату моим учителям Киев перечисляет. И здесь жаловаться не буду: нормально перечисляет, без задержек. Хотя так-то у нас село дотационное. Из всех доходов — только сельское хозяйство и Прокофьев. Ой, только благодаря Прокофьеву мы на плаву и держимся. Если бы не наш Прокофьев — давно бы утонули, наверное…
(В 2001 году, к юбилею Прокофьева, ему на родине силами федерального бюджета установили настоящий, очень достойный памятник. Под эту сурдинку — поскольку ожидались большие гости — отремонтировали и музей, и центральную площадь у музея, и школу Михаила Васильевича, которая на центральную площадь выходит углом. Все благоустроительные работы в селе, как я поняла, проводились до сих пор только в свете приезда сюда какой-нибудь делегации. Так что композитору есть за что сказать спасибо.)
Председатель Мишастый, впрочем, не только на ДНР серчает за невнимание. Он, участник выборов разных уровней с солидным опытом, полагает, что Украина тоже подошла к организации выборов спустя рукава.
— Вчера (в субботу, 24 мая. — О. Б. ) мы с комиссией ездили в Красноармейск на учебу, а также забирали бюллетени. В 3 часа ночи мы в село возвращались. Вы же видели, как к нам ехать. Час по пустым полям, где ни души нет. А ведь сколько сейчас вокруг людей с оружием, которые с головой, будем так говорить, не совсем дружат. И хоть бы кого-то нам в окружной комиссии дали бы в сопровождение! А то ведь мы сами ехали, тряслись с этими бюллетенями.
Этот упрек мне кажется очень справедливым. В нынешней ситуации участие в комиссиях в Донецкой области было равносильно подвигу, члены этих комиссий в действительности сильно рисковали — при этом все участки, которые я обошла, охранялись в лучшем случае одним милиционером с табельным оружием. А кое-где вообще стояли девчонки, укоротившие свои форменные юбки до фасона мини.
А между тем 22 мая в Донецке был похищен председатель окружной комиссии № 43 Руслан Кудрявцев. Нападению подверглись территориальные комиссии в Снежном, Марьинском районах. Отовсюду нападавшие вывезли бюллетени. Окружная комиссия в Артёмовске была разграблена даже дважды. Донецк, Славянск, Краматорск не голосовали вообще. А в Красноармейск (отбитый нацгвардией у самообороны аккурат в день референдума 11 мая, со стрельбой и жертвами) теперь стянули солидные силы.
На подъездах к городу в селе Новопавловка стояли украинские бойцы в форме песочного цвета — с несколькими машинами пехоты и гранатометами на плечах. Они проверяли машины. На этой же трассе, но ближе к Донецку, машины проверяли еще два блокпоста, уже донецкие. Пока нашу машину досматривали на блокпосту в Карловке, боец в черной форме и маске, закрывающей лицо, держал на прицеле другую машину, приближающуюся издалека. Потом следующую.
Здесь, на блокпосту в Карловке, в пятницу случился бой: донецкая самооборона взяла в кольцо добровольческий батальон «Донбасс». Были многочисленные жертвы, «Донбасс» отступил к своим военным в Новопавловку.
Центральную площадь Красноармейска, где в здании госадминистрации заседает окружная комиссия, оцепил прикомандированный к городу батальон «Днепр». Вероятно, готовились к настоящему бою за бюллетени: когда меня провели в здание администрации, я увидела, что на всех этажах, во всех коридорах на полу сидят вооруженные люди в бронежилетах — так, чтобы в окна их не было видно. А комиссию как самое ценное спрятали на пятом — пятом, последнем этаже за импровизированной баррикадой из письменных столов.
Но в участковых комиссиях никаких дополнительных мер безопасности предпринято не было, словно они и не рисковали ничем.
Безопасность, впрочем, не единственная претензия к властям со стороны участников этих выборов.
— Обычно комиссия бывает из 12—16 человек. У нас в этот раз решением ЦВК комиссию сократили до 9, — рассказывает мне секретарь красноармейской комиссии № 141076 Алена Ильенко. — Из них вышли работать только шесть. До вчерашнего дня не могли собрать кворум, под вопросом была вся работа. Во многих комиссиях по области кворума не было, там участки вообще не открылись. Что они там у себя, в ЦВК, не знали, что такая обстановка в районе будет? Зачем тянули до последнего с формированием комиссий?
Теперь: у нас на участке 16 человек — нездатние самостiйно пересуватися, то есть надомники. Они в этих выборах не участвуют: некому к ним поехать. И все члены нашей комиссии тоже не голосуют: у нас ведь открепительных по закону нет, а ЦВК так и не приняла решения о формировании дополнительных списков на этих выборах. Кто не был по месту прописки в день голосования — тот и не голосовал.
Когда в позапрошлые выходные я объезжала участки, на которых проходил «референдум», я много раз слышала от участников комиссий, что явка, без сомнения, была бы еще больше, — но «люди залякани». То есть боятся.
Абсолютно то же самое я слышала и в этот раз. Получается, в Донецкой и Луганской областях все люди кого-то боятся.
Под вечер на выходе из участка № 141082 я поинтересовалась у пожилого мужчины с маленьким мальчиком, за кого он проголосовал.
— Не за того, за кого хотел, но так, чтобы это все поскорее остановилось, — витиевато ответил он. И вызвался проводить меня до следующего участка.
Мы шли по прохладной аллее, заваленной тополиным пухом, и он рассказывал мне, как его отец ходил в бой с одной штыковой лопатой, и даже из партии вышел и был осужден по 58-й статье; как он сам на здешних шахтах пропахал 30 лет, и был выбран профсоюзным лидером, и даже на него покушение было, — он показывает мне шрам. И что другой страны он для себя не хочет.
В конце аллеи мы встречаем мужичка на велосипеде. Похоже, он немного навеселе.
— Что, Юрко, у тебя блокпост здесь? — спрашивает мой знакомец. — Вот, корреспондент из Москвы интересуется, как мы тут голосуем.
— А что мне голосовать? Я за референдум проголосовал уже, — отмахивается Юрко.
Я из приличия задаю праздный вопрос про то, как он видит себе будущее.
— Вижу достойным его! И Донетчину процветающей. Чтобы люди работали, чтобы шахты не закрывались.
— Эх, Юрко, уволят твоего сына в следующий раз, опять придешь ты ко мне, а я уж ничего не смогу поделать. Скажу: нету больше шахты. Россия свои шахты закрывает.
— Кто тебе сказал? У тебя неправильная информация! Я достоверно знаю, что это не так.
Мы попрощались и пошли дальше, и дошли уже до следующего участка, однако почему-то его миновали.
— Мы, кажется, пришли, — заметила я.
— Да, но давайте чуть подальше пройдем. Я не хочу, чтобы он видел, что я с вами на участок захожу.
Донецк
