СюжетыКультура

Михаил ТАРКОВСКИЙ: «Это только кажется, что именно тебе труднее»

В Сибири появились очень важные для России книга и фильм

Этот материал вышел в номере № 59 от 2 июня 2014
Читать
Состоялись премьерные показы документального фильма «Замороженное время» — автобиографии писателя Михаила Тарковского. Три десятка лет назад он, внук поэта Арсения Тарковского и племянник режиссера Андрея Тарковского, покинул Москву. Живет на Крайнем Севере, на берегу Енисея

В Норильске, Красноярске, Новосибирске и Барнауле состоялись премьерные показы документального фильма «Замороженное время» — автобиографии писателя Михаила Тарковского. Три десятка лет назад он, внук поэта Арсения Тарковского и племянник режиссера Андрея Тарковского, покинул Москву. Живет на Крайнем Севере, на берегу Енисея.

Фильм снят красноярскими режиссерами Владимиром Васильевым и Александром Калашниковым, Тарковский — вдохновитель, автор текста.

Бабушка

Камера следует за Михаилом: он едет по зимнику через старинный Енисейск с его монастырями, через деревеньку Зотино домой — в Бахту. Добирается по реке на свой охотничий участок. Идет по тайге промысловыми тропами. Размышляет о биографических и духовных началах, определивших судьбу. О том, как воздействуют на душу Енисей и тайга. И — неотступно вспоминает бабушку, просит у нее прощения: фильм посвящен ей, Марии Ивановне Вишняковой.

Ее образ давно и навеки запечатлен — в гениальном «Зеркале» ее сына. Она не упомянута в титрах, но это и невозможно было в том пространстве памяти, снов, совести, это очень личное, да и было бы излишне, ведь и так понятно: она — и смысл, и сердце той картины. Теперь к ней обращается внук. (В финальных аккордах «Зеркала» Мария Ивановна идет по гречишному полю с детьми. На ней коричневая куртка внука Михаила, которую бабушка за ним донашивала в ту пору.)

Она открыла мне, говорит Михаил, ворота в русскую литературу, русскую природу и русский храм. Вспоминает, как он, еще ученик младшей школы, отправлялся на все каникулы с ней в деревню, и она читала ему вслух «Войну и мир», Чехова. После 3-го класса уехали в Оптину пустынь, прожили там лето, ходили в скит, где жил старец Зосима, и бабушка рассказывала про Лешу Карамазова, а потом выдала роман Достоевского и заставила прочитать.

Енисей она так и не повидала, но придумала о нем для внука целую сказку по рассказам сына Андрея, работавшего здесь в геологической партии. Слова «Курейка, Игарка» звучали в их доме как заклинания, как призраки далекого и чудного мира. И вот теперь, будто показывая великую реку Марии Ивановне, знакомя их, Михаил благодарит ее за то, чем она его одарила, «отправив на Енисей, где я искал красоту тайги, а нашел гораздо большее — дом». «Если бы не бабушка, — говорит Михаил, — Енисея в моей жизни не было, а значит, и меня бы не было».

В семье Тарковских Енисею отведена была особая роль. Андрей, бросив учебу в Московском институте востоковедения, в 1953 году отправился на енисейский приток Курейку. «В свое время я пережил очень трудный момент, — писал он. — В общем, я попал в дурную компанию, будучи молодым. Мать меня спасла очень странным образом — она устроила меня в геологическую партию. Я работал там коллектором, почти рабочим, в тайге, в Сибири. И это осталось самым лучшим воспоминанием в моей жизни. Мне было тогда 20 лет… Все это укрепило меня в решении стать кинорежиссёром». Вернувшись, Андрей поступил во ВГИК. За сюжет учебной работы «Концентрат» из таежной жизни он получил «отлично» на вступительном экзамене.

В «Замороженном времени» бабушка Михаила и мать Андрея появляется зримо — вкраплениями из «Зеркала». Связь времен и душ подчеркивается в этом кино многими решениями: например, Михаил сам читает за кадром свои стихи, и это отсылает к фильмам Андрея со звучащими в них стихами его отца.

«В каком-то интервью мой знаменитый дядька-режиссер говорит о матери, моей бабушке: без нее он не состоялся бы как художник. Всем, что у него есть, он обязан матери. Потому что смыслом ее жизни было, не считаясь ни с какими трудностями, дать ему основы русской культуры, да и вообще дать основу. А уж в какую именно область отправит его Божья воля, ни она, ни он не знали. Было ясно, что она готовила из него человека искусства, сама бабушка в молодости писала стихи и прозу, ее даже звали на литературных курсах «Толстым в юбке». Все написанное она сожгла и посвятила себя воспитанию детей, так она послужила отечеству. А мне подарила Енисей, который никогда не видела».

После первых показов «Замороженного времени» Тарковский разговаривал со зрителями о бабушках, о том, что они значили для военных-послевоенных мальчиков, вспоминал «Последний поклон» Астафьева, дом его бабушки — Катерины Петровны… И сформулировал: «Цель искусства — вспомнить родство на нашей русской земле».

Енисей

Михаила раздражают вопросы о его «бегстве от цивилизации». «Просто некоторые люди не понимают, что можно что-то полюбить очень сильно… Я попал в Бахту по мечте. Когда соприкоснулся с енисейской жизнью, она с головой поглотила. Я такую даль увидел, русскую, старинную, и приобщиться к ней стало огромной честью, смыслом. Бахта сделалась единственным центром, столицей жизни, такой осью, скрипящей от мороза. А весь остальной мир вокруг нее крутился».

И еще о своем выборе, недоумевая: «Будто все поголовно молодые люди должны были мечтать о какой-то удобной и жирной жизни в столице, и это при том, что в те годы тысячи парней и девушек бороздили Сибирь стройотрядами и экспедициями, и в это же время такие же парни попадали под афганские пули или в плен, и никому и в голову не приходило ставить то и это на одну доску. А здесь шла обычная таежная жизнь. И если случались рабочие обстоятельства, никто их за трудности не считал».

В фильме звучит легенда. Шла из России семья на восток. Мужик, одержимый тайгой, всё искал, где больше зверя, птицы, далей несусветных, и встречные говорили, что дальше еще лучше. И тащил семейство, и уже вышли в охотскую тайгу, и семья взмолилась: «Мочи нет больше, давай вставать!» Обжились. И тут мужики приезжают с востока: «Дед, ты чего тут уселся, в двадцати верстах — океан тебе, и зверь, и рыба». А жена: «Эх ты, муженек ты мой, долго мы были в пути, до мечты каких-то 20 верст не доехали»… «Надо уметь вовремя остановиться, — говорит Михаил. — Потому что всегда будет казаться, что где-то краше, и важно решить, что именно это место твое. И тогда оно тебя отблагодарит, тогда оно заиграет».

Наверное, для всех живущих на Енисее он значит куда больше, чем, например, персонажи или события, за которые нам предлагает переживать телевидение. В Красноярске меж тем из-за «великих строек» уже несколько поколений выросло, не видевших ледохода на Енисее и в нем никогда не купавшихся. Это уже другие люди. Почему мы так легко принимаем чужую повестку — разговор долгий, сейчас о другом: Михаил Тарковский этому противостоит, говоря именно о главных вещах. О жизни, «которая никогда не сводилась к количеству соболиных шкурок». О смысле, связанном с этой землей, с этими людьми, «особенно с заповеднейшими енисейскими стариками, с их сказочным видением окружающей снежной дали, с несусветным русским языком, который у каждого свой, именной, и умирает вместе с человеком, а ты стоишь в отчаянии, что не успел уловить, сохранить». Об отшельническом оттенке жизни и мастеровом, плотницком, вообще мужицко-хозяйском. О «сквозьвременном» (его словечко, из любимых) чувстве, «когда ощущаешь за спиной другого человека, который 300 лет назад так же по пояс в снегу дорогу бил, с топором к сушине пробирался, чтобы дров добыть на растопку. И что не было ни бензопил, ни снегоходов, а снег так же скрипел и лицо так же горело, и мне казалось, что главное в жизни — уметь всё это делать самому, быть неприхотливым, выносливым, смекалистым и главное — независимым от внешних обстоятельств».

О состоянии собранности. Сосредоточенности. О чувстве, когда ты лежишь на нарах, а «через стену кедровую — у плеча буквально — тайга на тысячу верст, нагромождение болотников, гор, речек, стихия невообразимая, где ни одной одинаковой листвяги или кедрины».

О «чувстве дома, которое не заканчивается порогом избы или границами охотничьего участка. Чувстве этой земли как единого материка, неделимого ни во времени, ни в пространстве. И что оно — мое, как бы ни пришлось растянуть для этого душу».

«Зрение в тайге меняется, — говорит Михаил. — Этот воздух — как увеличительное стекло, и всё, что у тебя есть за душой, по-другому воспринимается».

Природа, по Михаилу Тарковскому, — это самый простой язык, на котором небо разговаривает с людьми. Она кажется нам наивной и бессмысленной, потому, что, быть может, мы сами ищем смысла вовсе не там… И в фильме, и, конечно, в книгах Михаила мы присутствуем при его, человека, личных отношениях с рекой, с каждым ее порогом. Отношениях с огнем и скалами, водой и деревьями.

Одинокий человек, на таежных тропах сопровождаемый лишь Луной да верными собаками. Промысел — это тяжелая, изматывающая работа. По Далю, промышлять — значит заниматься чем-то как средством жизни. Но еще и заботиться, стараться, хлопотать. Понимание своего места на своей земле — в каждом движении охотника, умелом, расчетливом и одновременно бережном.

Есть впечатляющие кадры — красота натуры, северной природы диктует. Но вообще это кино, временами почти медитативное, подчеркнуто лишено внешних эффектов, каких-либо выдумок. Форма определена содержанием. Это — дорога, сама мужская жизнь, обреченность на вечную раздвоенность между тягой дали и домом, близкими. Одиссея, мифы вечны, а значит, всегда будет потребность и в таком кино.

Судьбы

Наверняка этот фильм снова не возьмет в прокат ни один федеральный канал, как то случилось с предыдущим, к созданию которого Тарковский причастен самым непосредственным образом, четырехсерийным фильмом «Счастливые люди» — хитом интернета и местных сибирских телеканалов.

Впрочем, это не самое плохое, что происходит вокруг таких людей, деятельно влюбленных в Россию, и с ними самими.

В 90-е Красноярская киностудия (она еще была жива) выпустила полнометражный документальный фильм «Промысел (древняя профессия)». Режиссер — Владимир Кузнецов, автор сценария — Виктор Астафьев. Главный герой — охотник-промысловик из старообрядцев Василий Сидоркин, давний знакомый Астафьева. (М.Тарковский в своем фильме расставляет «маяки» и воздает Виктору Петровичу должное: делает краткую остановку на любимом им Сыму, запечатлевает тамошний пейзаж, в кадре появляется портрет Астафьева на стене в избе Михаила.)

Сидоркин пошел работать в госохотнадзор, и с ходу начал прищучивать больших и маленьких начальников, председателей сельсоветов, досаафовских и кагэбэшных деятелей. Завел 11 уголовных дел. Угрожали. И однажды нож вошел в левый желудочек сердца. Василий потерял треть крови. «Я был убит», — говорил он сам. Тайга вернула к жизни. Помню те кадры: человек наедине с собой и природой. У человека только нательный крест, обручальное кольцо, топор и ружье. Много работы. Работы только как способа выжить, не сверх того. И этот человек, просто нормальный мужик, что просто живет по заповедям Божьим на своей земле и делает то, что должно, — выглядел героем. Абсолютно естественная жизнь — подвигом.

Фильмы похожие и не похожие. Как Сидоркин (тех времен) и Тарковский. Героев роднит их яркость, неравнодушие. Это не прощается. Шляпки торчащих гвоздей забивают. Сидоркин подался во власть, служил главой Енисейского района. Воевал, пытаясь беречь лес, зверье, рыбу. Ушел из власти пешком с пакетом в руках, в нем — грамоты, полученные им. Это было все его приобретение за 8 лет. А потом Сидоркина землячки посадили: 9 лет строгого режима.

Такие сроки — всегда показательные, такие без умысла не дают. Показательно и то, кто встал на защиту Сидоркина — его духовник Геннадий Фаст (см. о нем «Новую газету» от 17.08.2009). Уникальнейшего Фаста тоже отправили подальше из Енисейска… А Астафьев к тому времени уже умер.

«Это только кажется, — говорит Михаил, — что именно тебе труднее. А зло давно бы победило, если б не было Бога. Если б он Россию не берег, она бы не прошла бы через столько испытаний. И это тоже только кажется, что кто-то отменил на Руси служение как главный смысл человеческого существования. И ты знаешь, что все от тебя зависит. Но одно дело — знать, а другое — когда до сердца дойдет. Иногда на это целая жизнь нужна».

После фильма мы поговорили с автором.

Изображение

— Писательство требует пушкинского «Ты царь: живи один». В городе уединение достижимо. Вы выбрали деревню. И взвалили на себя много общественных задач, строек. Храм в Бахте появился. Будет музей промыслов. Вы больше артельного плана человек, общинного? Не отшельнического?

— Я разного плана… В свое время я хотел сделать Бахту центром активной культурной жизни, в какой-то степени получилось, но ценой прекращения этого как раз отшельничества. А теперь надо доделать то, что задумано в общественной жизни, и потом уж попытаться вернуться к разговору с литературой. Иначе ничего не напишешь, время-то идет, я это чувствую. К тому же у меня семья новая, двое детей маленьких и обязанности перед ними. Конечно, последние 2 года беспокойны, несравнимы с той одинокой жизнью, когда я учился писать прозу. Совершенно другая эпоха жизненная. Минувшими осенью-зимой попытался найти в литературе новую ноту, без которой не двинешься вперед. Поиск продолжаю, но не могу пока ее взять. Топтаться на месте нельзя, всегда требуется шаг, новизна интонации. И будешь крутиться, как рыба перед плотиной, будешь нарезать круги до той поры, пока не почувствуешь, что сдвинулось, что нашел нужное, что тебя самого проняло предчувствием нового открытия. Тогда только и сделаешь бросок.

— Впечатление, что публика вас знает не столько по книгам, сколько по фильму «Счастливые люди». А у вас к нему, как понимаю, отношение сложное.

— Конечно, фильм посмотрело много людей, и большое количество писем до сих пор ко мне приходит. Отношение не сложное. Просто эйфорию от работы над проектом подгадил конфликт, разгоревшийся после окончания съемок с одним из недобросовестных партнеров. Именно благодаря его деятельности фильм приобрел те черты, которые для меня совершенно неприемлемы. В частности, появилась фраза о том, что в Сибири не признают государственных и религиозных праздников (фраза эта осталась до сих пор). Когда она возникла, я и сказал, что мне не по пути с такими партнерами, какую бы режиссерскую роль они на себя ни напяливали. С той идеологией, что подкладывалась под снятые кадры. С образом сибиряков, для которых «шо Париж, шо Москва — одинаково далеко и непонятно» (хрень полная). И то, что была железная договоренность не называть название нашего поселка. Ла-а-адно… Человеческая дрянь всегда попадаются на пути, это как раз свидетельство, что все по-настоящему.

— Что меня поразило, особенно учитывая ваши корни, родство, стихи вашего деда и фильмы вашего дяди. Комментируя известную легенду о том, как на Курейке Андрею Арсеньевичу явился голос, спасший его тогда от рухнувшего на зимовье дерева, вы сказали: «В тайге всё строго рационально». А еще, я так понял, не любите вы мистику и подтексты.

— Действительно. Я много слышал всяких баек о тайге, а, оказавшись в ней, обнаружил, что там крайне рационально: за каждое действие держишь четкий ответ, все вытекает одно из другого с какой-то вопиющей четкостью и математической буквально логикой. Расплата за нерадивость и разгильдяйство неотвратима и показательна. И никаких чудес. И хотя я в принципе тонко чувствую искусство, в церковь хожу, и для меня горний мир существует, — честно — никаких подтверждений рассказам о чудесах не увидел. Но, наверное, всё зависит от человека.

— От того, с каким настроем входишь в таежный мир, какими глазами на него смотришь… Говорил же Андрей Арсеньевич: «Книга, которую прочитала тысяча разных людей, — это тысяча разных книг»…

— Ну да. К тому же мне не особо интересна мистика ради мистики. Особенно на пустом месте. Я правда не увидел ничего такого, о чем вы спрашиваете, хотя тысячу историй слышал. Причем в основном все эти истории придуманы городскими людьми, которые в тайгу заехали ненадолго… Хотя есть и таежные легенды… А что до фильмов дядьки, в них всё подчинено интересам его искусства, его сверхзадаче, которую он себе ставил, и какие-то культурологические или мистические ассоциации, видимо, могут возникать. Это его миф, им творимый, и, если художественная задача такого потребует, почему этого не делать?

Фото Татьяны ТАРКОВСКОЙ

Справка «Новой»

Михаил Александрович ТАРКОВСКИЙ родился в 1958 году. Окончил Московский пединститут, географ и биолог. Работал на Енисейской биостанции в Туруханском районе Красноярского края, с 1986 года — штатный охотник, потом охотник-арендатор в селе Бахта.

Представляя новую книгу «Избранное», Тарковский сказал: «Это отбор прозы из книг «Замороженное время» и «Енисей, отпусти!» (повториться не боюсь, эти книги далеко не все прочитали), это очерки и главное — полное издание поэзии. И, конечно, диск с фильмом «Замороженное время».

shareprint
Добавьте в Конструктор подписки, приготовленные Редакцией, или свои любимые источники: сайты, телеграм- и youtube-каналы. Залогиньтесь, чтобы не терять свои подписки на разных устройствах
arrow