После обращения Александра Сокурова трансляция церемонии открытия фестиваля не могла попасть в телеэфир («Новая» № 61), зато по Интернету вскоре разлетелась «весть» про отказ Сокурова от своих слов в защиту политзаключенных. Это неправда. Александр Николаевич от сказанного не отказывался и не оправдывался. Понимая, что у фестиваля к президенту возникли проблемы именно из-за его обращения, он принес свои извинения организаторам фестиваля. И в этом жесте также остался равен себе.
Дождливым днем мы отправились с режиссерами Александром Сокуровым и Светланой Проскуриной посмотреть Олимпийские объекты. Понедельник в парке выходной. На всех дорогах-подступах полицейские кордоны. Просачиваемся. И оказываемся в городе-призраке. Гигантские пустые пространства (как тут не вспомнить о сокуровских «Днях затмения»), где прямо из асфальта произрастают величавые строения: стадионы, дворцы, арены… И ни души. А эпицентре этого фантасмагорического архитектурно сна, «скорбного бесчувствия» — чаша олимпийского огня, обожжённым краем рвущаяся в свинцовое небо.
Мы разговариваем с Александром Николаевичем о кино — не о политике. Но вызовы времени таковы, что политика сегодня солирует во всех сферах жизни.
Новая. Ваши фильмы, во всяком случае, снятые в последнее время практически не показывают ни в кинотеатрах, ни по телевидению. Как вы думаете почему?
Сокуров. Эти фильмы сделаны в России, а у нас отсутствует национальная система кинопоказа. В кинопрокате российским фильмам места нет. Знаю, что на российском телевидении есть негласное распоряжение мое кино не показывать и меня упоминать — мне об этом неоднократно говорили. И то, что отменили телетрансляцию открытия «Кинотавра» в связи с моим обращением к президенту (Сокуров призвал Путина выпустить политзаключенных), — лишь подтверждает, что фигура я не слишком принимаемая.
Да… очень вы неудобный. А как вам кажется, отчего между национальным кинематографом и зрителем дистанция огромных размеров? Во Франции же эту дистанцию уменьшают.
Во Франции тоже есть проблемы с экспансией американского кино. Но у них поддерживается общенациональный прокат. Национальное кино занимает свою нишу, защищается целым сводом законов. В России все иначе. Хотя есть же талантливые картины. Ну а где их показывать? И я, и мои коллеги много раз говорили, что давно назрела необходимость создания национальной киносети. Говорил я это и Путину. Возражений нет. Но нет и никакого движения. Я несколько раз выступал с предложением и даже с требованием ввести на государственном телевидении бесплатную квоту для информационно-рекламных материалов о национальном кино. Все эти инструменты не работают.
Ведь, по сути, я поддерживаю государственные усилия, потому что большая часть картин создается на деньги национального бюджета. Кинематографисты получают гранты. И зритель страны обязан быть информирован, на что идут эти деньги. Значит, показ национального кино — не есть акт снисхождения, это закон, который не соблюдается.
Ситуация совершенно абсурдная. Если государство финансирует кинопроизводство, почему оно не заинтересовано показывать кино?
Вследствие отсутствия разумной национальной культурной политики. Разумная национальная политика создает разумную национальную систему продвижения. И один закон, принимаемый законодательным органом, не должен противоречить другому закону или ведомственному распоряжению. К тому же они должны выполняться и взаимно дополняться. Этого логичного и ясного взаимодополнения нет. И проследить за этим, видимо, некому, кроме общественных сил.
То есть это не злоумышление — занять чем-то неспокойных, рефлексирующих кинематографистов: пусть себе снимают кино вволю… для себя.
Да нет, просто чиновные люди обязаны исполнять законы. Но увы… На последнем заседании Совета по культуре с участием президента Путина речь шла не совсем о киношных делах. И все же я попросил слово — мне его не дали. Я сам включил микрофон, и сказал: «Вы можете выделять еще больше денег на кино. Спасибо! Но нам негде это кино показывать». После этого президент встал и ушел. Заседание было закрыто. Каждый раз, когда мы подходим к решениям не каких-то философских сверхполитических, а конкретных, простых, рутинных вопросов — всегда возникают неразрешимые проблемы.
Кинематограф широкого пользования вы именуете не искусством, а окружающей культурой. И как мне кажется, постепенно исчезает не только востребованность искусства зрителем, но тенденция еще печальней: пропадает заказ общества и государства на искусство как таковое.
Заказ на кино как искусство ослабевает, прежде всего, в среде национальной, в среде народа. Советское русскоязычное кино было востребовано всем обществом, всем многонациональным союзом. Было поразительное сочетание политического заказа и интересов общества.
Притом, что идеологическая система была жесточайшей.
Безусловно, еще более жесткой, чем сегодня, но изменился мир, изменился народ. Место гуманитарных ценностей заняли деньги. Сегодня население страны в своем подавляющем большинстве крайне бедное. И те, кто могли бы стать зрителем кинотеатра — неимущие люди. Естественно, эта часть населения и его интересы постепенно люмпенизируются. Впрочем, это касается не только нашего общества. Американцы в своем большинстве также составляют люмпенизированную среду. Это уже следующий этап того же процесса.
Когда в кинотеатрах жрут, потребляя визуальный товар вприкуску. Произошла подмена визуальной культуры визуальным товаром. Современное кино в основе своей — товар. А зрители превращаются в потребителей этого товара. Правильно было бы в кинотеатрах, которые оказались прилавками этого глобального рынка, прокручивать ролик: «Господа, вы находитесь на кинорынке! Вы купили товар-фильм, производитель которого не несет никакой ответственности за ваше культурное и эволюционное развитие».
Я буду счастлив, если в кинотеатрах перед каждым сеансом появятся такие честные предупреждения, которые окончательно снимут ответственность с режиссеров и с кинопоказчиков. Прекратят это вранье, что люди пришли кино смотреть.
Но ведь это дорога в одну сторону. Молодые люди, которые привыкают потреблять исключительно сильнодействующий аттракцион, бьющий по глазам, выходящий с помощью цифровых технологий на пределы экрана, — все меньше и меньше готовы к труду восприятия неспешного авторского кино. В том числе и вашего «Фауста».
Да перемещение искусства в особую товарную нишу — характерная примета времени. Это динамический процесс, который есть следствие эпохи потребления.
И что же делать? Вот вы написали письмо президенту. Ответа дождались?
Я писал по поводу ситуации вокруг телеканала «Дождь». Хотя я понимал, что никого ответа и не будет. А что он мне ответит? Что? Что в этом письме неправда? Что формирование современного телевизионного вещания есть калькирование того самого западного мира, против которого они вдруг так наверху все восстали? На чем строится модель вещания крупных государственных и частных каналов? На приобретении распространенных во всем мире моделей и форматов. Поэтому там нет ни свежих идей, ни режиссуры современной, ни отечественной драматургии. Они просто вытеснены иностранным продуктом. При этом все руководители телеканалов твердят о патриотической настроенности. А между тем, транслируют противоположные принципы. Поэтому что мог ответить Путин? Не закрывать «Дождь»? Так и так было ясно, что нельзя этого делать. В первую очередь потому, что это коллектив молодых людей.
Как зеницу ока, надо беречь всякий талантливый молодой коллектив. Мы сейчас с такой легкостью расправляемся с молодыми людьми! Десятки, если не сотни тысяч сидят в тюрьмах — пусть сидят! Армия обретает все боле и более наступательный характер. Ведь ребята погибать будут? Ну что ж, значит надо погибать! Высшее художественное образование — платное. Ну что же, пусть платят! Возникает гражданское участие молодежи в жизни общества, в его процедурах… они оказываются под следствием. Так что ж это такое?
Семьи молодые не получают реальной поддержки: все это «доступное жилье», ипотеки — фикция или безумно дорогие кредиты. Заметьте, я сейчас говорю не о политике — о жизни. Я гражданин России с одним паспортом. Но когда за моей спиной посеяли поле злаковое, а потом по недозрелому пошли косой… я уже не понимаю, что все это означает?
Ваше выступление на «Кинотавре» вызвало шоковую реакцию. Вы же просто задали вопрос нашему президенту. Но в нынешней ситуации вакуума реальной общественной жизни, подобное приравнивается к подвигу Александра Матросова. А как вы думаете, отчего ваши коллеги: режиссеры, драматурги — то есть представители смыслообразующих профессий — в большинстве своем заняты тем, что пристраиваются к головному батальону власти, подписывают письма, доказывают свою сервильность. При этом кто, как не они, должны задавать моральный вектор?
Долгое время очень известные люди уговаривали меня активно участвовать в избирательной кампании Владимира Владимировича Путина. И все это время я повторял, что человек из мира культуры не должен участвовать в таких политических процессах, потому что самим своим появлением в окружении какого-то кандидата, он нарушает гражданский баланс.
Категорически нельзя своим авторитетом или своей актерской популярностью так необдуманно распоряжаться. Потом если что-то случится в государственном порядке, в нашей большой стране… кто будет судьями, моральными авторитетами, кто составит среду, к которой общество и народ может обратиться?
Спросить: «А что же с нами произошло? И что — мы?»
Вы имеете в виду прямое участие в политике? Но Тарковский говорил, что любая творческая деятельность должна рассматриваться как долг художника.
Ну, мы с вами говорим сейчас об очень высоких категориях. И высокое понятие долга имело ясное значение в тот момент, когда противодействие сил было крайне поляризовано. Советская жизнь в те времена имела контрастные цвета, четкие границы. Причем и у нас, и на западе. В частности, существовала определенная граница между массовым и немассовым. И размышлять об искусстве было делом благородным, как для уважаемых СМИ, так и для авторов разных уровней. Среди самих же авторов, большая часть понимала: «Ну, да, допустим, я — режиссер — не высокого полета, поэтому именовать свою деятельность «творчеством» поостерегусь». Сегодня иная поляризация, целый ряд известных людей откровенно пошли, как я считаю, просто на службу власти, потеряв границу допустимого в словах и деяниях. Я крайне смущен поведением Михалкова. Хотя я полагаю, что даже президенту абсолютно не нужны эти услуги. Человеку, стоящему на такой властной вершине просто всего этого не нужно. Ему нужно, чтобы он был окружен трезвыми, внимательными людьми, которые не гнутся. Президенту не нужны гнущиеся фигуры. Все это такая, я считаю, советская рудиментация. Сакрализация власти, абсолютно несовместима ни с каким демократическими принципами.
В советское время существовала внятная иерархия моральных авторитетов. К мнению Сахарова, Лихачева, Германа, Сокурова, отстаивавших «самостоянье человека», прислушивались. Сегодня в публичном пространстве подобное поведение подается как некая странность, прихоть, неумение встроиться в систему. Потребление стало и частью идеологии.
Ну давайте немного подождем. Мы-то — поколение, которое уже на излете. Но видите, и на «Кинотавре» столько новых имен, разнообразных авторов. И фестиваль дает возможность им высказаться. Можно говорить, что высказывание это неполно. Но это означает, что в нынешних условиях этот автор может делать только это. Подождем, возможно, вскоре появятся мощные фигуры. Вот ведь Андрей Звягинцев делает серьезные картины. Решается на выказывания о современной России. Существует поколение режиссеров, пытающихся формулировать свое представление о современности. А иначе быть не может. Мы предрасположены к кино в России. Именно к фундаментальному кинематографу. К тому, что называется авторским кино. При этом к кинематографу относимся слишком серьезно. Мало умеем шутить. У нас ведь не слишком была развита чисто жанровая комедийная основа. И Гоголь, и Салтыков-Щедрин — не жанровые юмористы, гораздо более сложные, тяжеловесные фигуры.
На шее художника и культуры в целом — все туже сжимается бюрократическая удавка. Собственно кино Звягинцева отчасти про антагонизм государства и человека, существующий во всех странах. Но у нас эту удавку затягивают с особой изощренностью.
Вопрос сложный. Я сейчас заканчиваю картину, связанную с Лувром, которая финансируется Францией, Голландией и Германией. Перед съемками происходили такие же, как у нас, питчинги — защиты проектов. Все же кино — индустриальная штука, и никуда не деться от необыкновенно тяжелого финансового вопроса. Но тут целый комплекс ответственностей, в том числе и автора, соизмерение своих сил и возможностей. Это еще и такая форма мудрости что ли. Это как идти в джунгли и выиграть не за счет силы, а с помощью ума. Выиграть у всех кто в этих джунглях привык править. Стать мудрее опасной змеи, сильнейшего льва, мощного орангутана. Я думаю, и Тарковский много страшно нелицеприятного хотел сказать о советской власти. И Феллини о современном обществе говорил все, что думает, но собственным художественным языком.
