Государственная политика в сфере культуры, как мы недавно узнали, имеет «основы». Пока они еще подлежат обсуждению, пока не отвердели в закон о культуре, который планируют принять осенью, люди искусства делают попытки построить будущее на разумных началах. Гильдия театральных режиссеров России при СТД РФ на днях собрала коллег со всей страны в Москве, чтобы обозначить болевые точки своего цеха и дела.
Кто сегодня первое лицо театра: художественный руководитель или директор, творческий лидер или хозяйственник? Решение по большей части — за учредителем. То есть главой города или края. И часто он выбирает более понятного и «социально близкого» — директора. Не важно, что в прошлой жизни он руководил трикотажной, скажем, промышленностью. Выбирает худрука — будет худрук, со всеми вытекающими из ситуации зависимостями. «Да, иногда надо и поунижаться, — призвал молодых опытный казанский режиссер Александр Славутский, — а как же иначе, если за тобой театр?!» И привел себя в пример: после часовой встречи с новым президентом Татарстана театр поставили на реконструкцию, и деньги нашлись немалые.
Но совет энтузиазма не вызвал. Хотя молодым режиссерам в провинции часто приходится туго. Зависимость театра от губернатора, от того, что он уважает, культуру или охоту, — тотальна. Потому скандалы, разрывы, уходы первых лиц и маленьких театров, и больших, годами пустующие кресла главных. Комитетом по культуре, как в Петербурге, вполне может руководить выходец с тракторного завода. Механизма нет, произвол очевиден, помощь экспертов при кадровых назначениях — недостижимая мечта. Нужна охранная грамота — цеховая защита.
А зарплата для главрежа, который отвечает за труппу, репертуар, театральную стратегию, — в диапазоне от 8—10 до 30 тысяч рублей. Иногда реальная зарплата регулируется контрактом, и все же цифры унизительны.
К тому же новичок из столицы, как справедливо заметил режиссер Георгий Исаакян, в провинции воспринимается как чужак. Режиссеров и актеров надо готовить на местах, «иначе мы не закроем Россию», а тенденция сокращения театральных вузов в глубинке — отчетлива.
Георгий Ивлиев, замминистра культуры, статс-секретарь, курирующий образование, выступая, много раз повторил: «…мы не можем». А именно — финансировать второе высшее образование из государственного кармана; влиять на кадровую политику на местах; влиять на мнение Сергея Нарышкина («он проводит совещания, одно за другим, но слушает не нас»); брать на себя все гастрольные расходы, наконец, главное — добиться соблюдения бюджетного финансирования на культуру, то есть — права получать из бюджета несчастные шесть процентов…
Театральное образование в этом году претерпело массированную атаку бессмысленных решений. Их плоды — впереди. Артистов и режиссеров вытачивают не на токарном станке. Но не всем это известно. Второе высшее образование стало платным, хотя профессия режиссера — из тех, к которой идут через годы: в Норвегии, говорят, учить режиссуре начинают после тридцати. Запрещены доборы и переходы внутри института с актерского на режиссерский, например. Если человека отчисляют, институт теряет место. «Но это брак в работе!» — возразил кто-то из чиновников. «Это право на ошибку!» — отозвались Женовач и Каменькович: «У меня на курсе артист влюбился и уехал в Париж, но я никого не имею права взять на его место — и оно пропадает».
Одна из самых больших благоглупостей — то, что отныне мастера не имеют права набирать студентов в свои мастерские, этим займется общая комиссия. В ГИТИСе работают 13 ведущих режиссеров страны: как им делить абитуриентов — конфликтуя из-за самых талантливых?
Болезненная для всего российского (в том числе столичного) театра проблема смены поколений рассматривалась на красноречивом примере несчастливого союза труппы «Таганки» и «группы юбилейного года». В год пятидесятилетия в театр, оставленный Юрием Любимовым, внедрили несколько молодых режиссеров и выпускников «Школы театрального лидера». Их работы должны были перекинуть мост между прошлым и настоящим, легендой и перспективой. Но убеждающих событий не случилось — вместо них скандалы, ссоры, деструкция. Не вышло и диалога. Возможно, потому, что «Таганка» — одна из самых сложных площадок для смены поколений, а сама «группа юбилейного года» умеет пока только вариться в собственном соку. Хотя молодые, оставшись наедине с агрессивной средой, выстрадали итоговую мысль: в театре важна не только вертикаль, но и горизонталь — как и в стране…
«Ищу преемника! — заявил глава Самарской драмы Вячеслав Гвоздков. — Исполнится мне 70, и я уйду!» Но как-то слабо верилось, глядя на него, что наследник может быть найден: «…вот приходит ко мне режиссер с подвальным мышлением и не понимает, куда попал…» — комментировал он острую нехватку перспективных постановщиков, а за моей спиной кто-то из молодых не без яда заметил: «Еще протестировать надо, у кого тут подвальное мышление…»
— Если вам нужны молодые, приходите на выпуск, смотрите их работы, разговаривайте, увлекайте! — вмешался Сергей Женовач. — Это уже взрослые личности, заставить их нельзя!..
— Ищите в мастерских, лабораториях, вкладывайтесь, тратьте себя! — призвал главрежей Марат Гацалов.
Закон о запрете обсценной лексики на сцене, констатировали собравшиеся, посягнул не только на бытие новой драмы, но и в целом — на правду современной жизни. Впрочем, профессор ГИТИСа Андрей Ястребов, упомянув формулу Толстого о «пределах эстетического стыда», призвал режиссеров серьезно «подумать о своем бытии в языке», ведь язык — энергия, возможно, и негативная. По его мнению, сценический мат уводит из культуры языковое дыхание, разрушает смысловые связи. Вспомнив, как деликатен был Шаламов, открывая речевой пласт Колымы, как боялся, чтобы мат не разрушил структуру его личных, поэтических отношений с реальностью, Ястребов спросил:
— Разве не прекрасна надпись на заборе: «Лена — не постоянна!»? И рассказал, как предложил своим подопечным подросткам игру — замену эвфемизма «блин» на выражение «томик Канта». «Томик Канта» скоро одержал победу.
— Или мы работаем с матом — и потворствуем бесперспективности, или ищем иной ход. Когда на культуру начинает нападать тюремная правда, она вытесняет риторику надежды. Мы должны думать об образцовом пространстве, в котором можем предложить обществу идеальную структуру, неэфемерный контакт с вечностью. Русская культура дышит как кит, и не надо сокращать ее дыхание до размеров сверчка, — напоследок (под легкий шум зала) порекомендовал профессор.
И все-таки закон вызывает противодействие: всем понятно, что его ввели люди, сами злоупотребляющие запретами, а санитарные нормы лексики часто входят в противоречие с авторским правом, к тому же госдиктат языку — мракобесие по определению…
Отношения культуры и власти в России ХХI века — по-прежнему острый вопрос. Беда стране, где приоритеты не ориентированы на развитие общества, рост образования и смягчение нравов. Сегодняшняя тенденция ясна: сбросить культуру с бюджетного корабля государства, перевести на самоокупаемость, радикально ограничить господдержку, вынудить зарабатывать кто как и чем сможет. Таковы тренды рачительной власти после Олимпиады и Крыма.
Контекст рождает инициативу. Например, Минтруда внес в Думу проект создания общественных советов при каждом органе или учреждении культуры. Советы должны следить за эффективностью оных. Не хочется никого обижать, но, возможно, скоро в руках власти появится новая заточка — послушное и дисциплинированное собрание швондеров.
Тем более что за кулисами экономических соображений все мерится количественными показателями, а это уже смерть не только культуры, но искусства. Доминанты количества погружают нас в цивилизационное средневековье. Приоритет эффективности двусмыслен, а часто антикультурен. Возникают бредовые оксюмороны — культурная услуга, «оптимизация культуры». Министерства экономики, труда, образования — без учета времени и пространств — числят культуру розочкой на торте. А она — хлеб.
Итог двухдневных обсуждений — документ, который, как надеется глава гильдии театральных режиссеров Валерий Фокин, ляжет на нужный стол. Чтобы хоть в чем-то создать новые правила игры. На словах культура впервые приравнена к приоритетам государства и общества — таких как оборона, экономика. Что это означает на деле, мы очень скоро узнаем — осенью 2014-го, объявленного Годом культуры.
