«Ты ведь напишешь про «Грушу» круто? — спрашивает в электричке коллега. — Напиши круто про фестиваль, я тогда не буду дергаться!» Отвечаю, что напишу. Но я вру. Потому что мне нечего написать про фестиваль — первый за 8 лет объединенный Грушинский фестиваль, о котором так долго говорили организаторы, вокруг которого ломались бюджеты, карьеры, журналистские перья и далеко идущие планы. И это не потому, что я как-то против объединения! Я-то как раз — за.
Сначала я вижу пригородную платформу, к которой подают поезд. Если выбрать обычный маршрут, не дополнительный, то билет не будет стоить в два раза дороже, поэтому электричка в 8.22 Самара—Жигулевское море набивается под завязку. Под завязку — это значит, что в проходах стоят и сидят на рюкзаках не только участники фестиваля, но и дачники в одежде для труда и с небольшими мотыгами. Дачники открыто не одобряют участников фестиваля. Они обсуждают их диковатые наряды, сложные татуировки и нестандартный выбор напитков для завтрака.
Двое молодых людей в камуфляжных штанах накрывают на стол: поллитровка водки, четыре бутылки пива. Гордятся своей выдержкой: ведь могли загудеть с вечера. «Теперь все будет хорошо, теперь точно доедем. Жалко, что Карина сорвалась. Хотя и не жалко: зачем нам Карина? Даже и отлично, что ее нет. Посмотрим на мир без помех». Вторая поллитровка идет в ход. В пивных бутылках набухают и не лопаются огромные пузыри.
Приятно упитанная пара с общего планшетника смотрит видеозапись комплекса упражнений для здоровья спины. Комплекс снабжен назидательным текстом; его читает странный человек, рекомендующий представить свой позвоночник совокупностью обид. Пара синхронно склоняет шеи в рекомендуемом поклоне, с хрустом проворачивает; а еще есть хороший комплекс для внутренней части бедра.
На станции Курумоч пассажирам внезапно и без объяснений велят пересесть в первые четыре вагона; пахнет бесправием. Россия часто так пахнет. Проходит полиция, малыми группами. Полиция при табельном оружии, это напрягает.
Я вижу толпу на платформе. Суета. Вдруг не успеем, волнуются люди, закидывают в тамбур сумки, гитары, младенцев, баклажки с пивом и молодых жен. Посмотрим на мир без помех, сбивчиво бормочет мертвецки уже пьяный молодой человек в камуфляжных штанах. Перламутровая слюна изо рта через подбородок. Еще два перегона, та самая платформа, очередь на выход, с подножки поезда в песок.
Много встречающих: раскрывают объятия вновь прибывшим друзьям. Крепкий юноша ловит девушку в сандалиях ЕССО и юбке, летящей еще какое-то время. Парни в тельняшках уводят других парней в тельняшках для начала в сосны. Сосны тут же, они хорошо растут на песчаных почвах.
Новинка сезона: аттракцион «Троллей», предполагающий скоростной спуск человека с горы прямо на фестивальную поляну за 800 рублей и 15 секунд. Трасса 600 метров, перепад высот — 100 метров. Девушка-промоутер в рупор без перерыва зачитывает эту информацию, в метрах и рублях. Несмотря на опасность предприятия, желающие находятся, и даже некоторым детям беспечные родители разрешают пронестись с тихим криком ужаса.
Начинается дождь. Моросит. Вот смотрите, гроза идет из-за Жигулей, смотрите, какие темные горы, там наверняка ливень. Доставайте зонтики, надевайте дождевики, головы, берегите головы! Смотровая площадка перед железной лестницей переполнена, как лифт в офисном здании. «Лена, Лена, не надо плакать! Лена, отдай телефон, если он захочет, он приедет, не смей звонить, девушка должна быть гордой, не надо плакать, Лена». Лена в джинсовых шортах отбивается от подруг, и она не плачет, не плачет! Это просто дождь.
Я вижу беременную семью: юная жена капризничает, слишком тесная куртка не закрывает большого живота, капюшон как-то натирает шею. «Ну сделай там что-нибудь с этой этикеткой, господи, какой ты неловкий, мне так еще хуже, спасибо». Юный муж серьезен и полон родильного энтузиазма, обнимает жену за живот, пытаясь накрыть ладонями всю поверхность, но живот очень большой: уже скоро. «Поехали домой, этот дождь еще, ненавижу, давай уедем».
Дождь сильный. Настоящий ливень, в палатке прессы спасаются люди, в буфетной спасаются, в столовой для уполномоченных служб спасаются. Служебная столовая переполняется полицейскими, они неторопливо едят суп и второе с подносов, в пластиковых стаканчиках плещется сок, дубинки приторочены, рации шипят и плюются ценной информацией, неразличимой в общем гаме и шуме дождя.
Я вижу компанию из крупного мужчины в тельняшке и клетчатом арабском платке на голове, я забываю правильное название этого платка, кажется, арафатка, да. Руки мужчины сплошь забиты татуировками в стиле «биомеханика» — механические детали машин прорываются сквозь кожу, разрывая плоть. Рядом с мужчиной женщина грозного вида, на ней майка с открытой спиной, и там реалистично, слишком реалистично вытатуированы шесть продольных ран — три справа, три слева, раны будто бы расходятся, обнажая волчьи клыки. Посмотри, у меня внутри зверь, говорит женщина, поворачиваясь спиной туда и сюда. Третьим у них мальчик лет восьми, хорошенький Буратино в курточке и с книгой. Я рассмотрела: издание 70-х годов, «Карлсон, который живет на крыше», коричневая обложка. Женщина ссорится с мужчиной, кидает в него пачкой сигарет и зажигалкой, мужчина в гневе уходит, женщина догоняет его, стелется по мокрой траве. Кричит сыну, чтобы просил, просил дядю Лешу вернуться.
Песни. Где-то тут точно должны быть песни, может быть, просто дождь и их временно нет. Я даже хочу песен, хоть и чужая здесь, в этом месте, где положено ощущать себя песчинкой на общем пляже, колышком для палатки на многих, аккордом ля-минор в популярном изгибе гитары. И кто-то где-то что-то исполняет. Я улыбаюсь. Заходите к нам на огонек, пела скрипка ласково и так нежно. Между словами «так» и «нежно» обязательная пауза, как и положено.
Дождь немного стихает. Чавкая по расквашенным дорожкам, в разноцветных дождевиках топают местные обитатели, огибая палаточные скопления и разновеликие костры. В этом году разрешено жечь. Вот Лена в джинсовых шортах — отбившись от стаи подруг, она совершает несанкционированные звонки. «Блин, ну ты же обещал, ты мне обещал, я бы ни за что сюда не поехала без тебя, что мне теперь делать, пойду с первым встречным, я тебя люблю. И я не плачу, не плачу, это просто дождь».
Я вижу, что в этом году честь сопровождать фестиваль выиграла компания «Балтика», а вот в прошлом году пенилось «Клинское», и я не знаю, что хуже. Вижу торговые ряды, петушки на палочках, серьги-браслеты и сувениры на фестивальную тему. Вареная кукуруза и крутые яйца. Квас фирмы-организатора. Внезапно пицца из проросшей пшеницы. Дрова! Дрова пользуются спросом. Есть березовые, есть сосновые. Есть шишки. Шишки, сгорая, пахнут странно. Вот на сковороде бьется мелкая тощая рыба. Наверное, поймали в Волге, где же еще.
Вижу палатку «Самарский комсомол», где самарская комсомолка выдает мне агитационные спички с патриотическим рисунком. Объявления из радиоточки: «Нашедшим ключи от автомобилей «Мерседес», «Ниссан-Альмера», «Хонда», «Тойота-Королла», «Сузуки-Гранд-Витара», «Лада-Приора» просьба отнести их в пресс-центр для последующей сдачи владельцам». Голубые туалетные кабинки, рядом недлинные рыхлые очереди. Мокрая трава, упругие стебли, желтая сурепка по склону. Мухи, мошки, комары — комары изящно приземляются на голую кожу. Вода озера — рябая от ветра.
Женщина в цветастых шароварах рассказывает, заплетаясь языком, что только что ее задавила серая машина и сломала руку. Смотрите, смотрите, абсолютно сломанная рука. Мужчина с лицом, всегда готовым к подлости, повествует худой девушке о своем величии. «Для меня деньги вообще ничего не значат, автомобиль там, квартира, разные понты… Мне главное — чтобы я выполнил свою миссию, понимаешь? Знаешь, что такое миссия, девочка?»
Так много всего: полицейские дубинки, упражнения для шеи, пиво в разных руках, дождь на лице Лены, биомеханика, шуршащие по мокрому юбки, подвернутые джинсы, босые ноги, кудрявые бороды, жирная грязь, следы на песке, дым от костра, жженые шишки, самарский комсомол, билет на электричку в обратный конец. Не надо песен.
Фото автора
