Есть отдельные, достоверно живущие люди. Их немного.

Вокруг толпы желающих участвовать, прикасаться, помогать, они рядом и активны — но это они сами бегут от одиночества, а не защищают от него. Да и нужды нет. Ты приходишь иной раз желанным гостем, съедаешь информацию, облизываешь не тобой сделанное и во избавление (как тебе кажется) от пустоты опустошаешь дом, скажем, Гаянэ Хачатурян, оставляя взамен самое тривиальное.

Она осторожно молчит или осторожно говорит и уже через некоторое время начинает страдать от того, что ты реален и самостоятельно решаешь продолжать общение, кажущееся тебе подарком для скромной событиями жизни художницы, или оставить одну и отправиться восвояси с картиной, обсуждая со спутником странную и неустроенную ее жизнь.

А она останется дома, облегченная вашим визитом, и еще больше его окончанием, поставит на мольберт безжизненный пока холст и начнет жить по-настоящему — то есть нереальной жизнью творца.

«Общаясь друг с другом, образы замещают реальность».

Она остается одна — и наступает время видеть. Точнее, обычное время теряет для нее текучесть. Оно обретает покой вокруг нее. И в этом покое Гаянэ взлетает над городом со шкатулкой облаков. Она закрывает свои огромные глаза, смывая обыкновенную реальность чистой влагой слезы, а открыв их, вновь находит то, что никто, кроме нее, не знает: чудо вдыхает в ее взгляд танцующую мысль и распускает свои игры.

Следуя своей затейливой мысли, она легко уходит из одного мира в другой, но ни в одном из них Гаянэ не покидает ощущение пустого пространства, в котором она видит спящего ангела на грушевом дереве, луч, по которому бегут красные кони, небесное шествие многочисленных лун, окно, залитое цветами, глубоководные морские веера, туфельку, укутанную винной мглой, дворы с узорчатым дном, жемчужный ряд балконов-клавесинов, лавок фетровых шляп и матовых пудр.

То ли она спит с открытыми глазами, то ли бодрствует с закрытыми. Рассвет и закат она осуществляет сама. Моргнуть и вспомнить.

Четверть века назад, когда случай привел нас с художником от Господа Мишей Чавчавадзе в бедную бытом тбилисскую квартиру Гаянэ, мы вспомнили тех, кого любим, и сразу возникло имя Параджанова.

Гаянэ кивала, и улыбка света прошелестела по ее печальному лицу. Потом я прочел у нее:

«Когда-то в белое утро я встретила Сергея Параджанова, душа задержалась в горящих желтых грушах на белой тарелке. Он подарил мне нежность и хрупкую универсальность мира».

Думаю, что груши, желтые груши, принес Параджанов.

«Я выбрала для себя другой, иной мир — мир странствующей карлицы, и когда я посмотрела вдаль, уловила некую удлиненную заповедь своего сердца, уводящую в «Лавку-шкатулку орхидеевой живописи».

Орхидея — эпифит: растение, которое живет на другом, не угнетая его, не забирая его соки. Цветок берет силы из воздуха и украшает его.\