СюжетыПолитика

ОБСЕ под обстрелом. Со всех сторон

«Мы никого не обвиняем. Наша задача — наблюдать за тем, что происходит, и отчитываться перед странами — участницами ОБСЕ»

Этот материал вышел в номере № 84 от 1 августа 2014
Читать
«Мы никого не обвиняем. Наша задача — наблюдать за тем, что происходит, и отчитываться перед странами — участницами ОБСЕ»
Изображение

Замглавы миссии ОБСЕ в Украине Александр Хуг на месте катастрофы. Фото: Петр ШЕЛОМОВСКИЙ

Представители ОБСЕ неделю не могли попасть на место падения малайзийского «Боинга» из-за непрекращающихся боев. На месте крушения все еще остаются фрагменты тел погибших.

— Вообще-то я всегда организовывал работу специалистов, находясь в Киеве. Но когда случилась катастрофа MH17, понял, что нужно выезжать «в поля».

Заместитель главы миссии ОБСЕ в Украине швейцарец Александр Хуг спокоен, сдержан, вежлив и возмутительно политкорректен. Он может каждому — от матерящегося дээнэровца с автоматом до высокопоставленного киевского чиновника в дорогом костюме — хоть по десять раз объяснять, в чем смысл работы миссии, — главное, быть понятым.

Смысл не в том, чтобы навешивать ярлыки, искать правых и виноватых и делать выводы. Смысл — в фиксации всего происходящего. Быть беспристрастными настолько, насколько это возможно. И в результате — выступать посредниками между всеми участниками конфликта.

Специалистов ОБСЕ похищали. В конце мая сепаратисты задержали две группы наблюдателей (восемь «мониторов», как они сами себя называют, и один переводчик) в Донецкой и Луганской областях и выпустили на свободу только через месяц. Обээсешники возмущались, требовали освобождения, но миссию не сворачивали.

Отлично помню абсолютно растерянные лица киевских чиновников в первые дни после падения малайзийского «Боинга». Они могли рассказывать о чем угодно: о террористах-дээнэровцах, российских «Буках», дырах на государственной границе — но только не о том, что больше всего волновало в тот момент мировую общественность, а именно — что с останками пассажиров, получат ли авиационные специалисты доступ к месту крушения, охраняется ли оно, ищет ли кто-то черные ящики. Иностранные журналисты спрашивали у официального Киева: «Каким образом вы ведете переговоры с ДНР? Когда будет доступ к месту, когда будут переданы тела?» Официальный Киев отвечал: «Мы с террористами переговоров не ведем».

В это время представители ОБСЕ требовали двухстороннего прекращения огня для того, чтобы иметь возможность нормально работать на месте крушения. Эти требования были фактически проигнорированы обеими сторонами конфликта.

Миссия продолжает требовать прекращения огня и сегодня. Представители ОБСЕ и международные эксперты не мог попасть на место падения самолета с 26 июля, а значит, не могут и продолжить поиски останков погибших пассажиров — боевые действия ведутся в непосредственной близости от зоны разброса обломков сбитого «Боинга». И это, пожалуй, единственное, из-за чего Александр Хуг не может сдержать эмоции: «Поймите, я не имею права рисковать жизнью моих сотрудников. Я не могу отправить их туда, где не прекращается стрельба».

— Я принимал участие в очень многих миссиях, в том числе в бывшей Югославии и на Ближнем Востоке. Все миссии сильно отличались: везде свой контекст, разная военная составляющая, разница в количестве жертв. Но все конфликты, которые я видел, объединяет одно — в них всегда страдает мирное население. И в самой большой опасности всегда находятся наименее защищенные — старики, дети, инвалиды, у которых нет возможности самостоятельно покинуть зону конфликта.

В Украине тоже страдает мирное население. Это происходит не потому, что какая-то из сторон пытается целенаправленно навредить простым людям. Но мирным населением это часто воспринимается именно так.

Боятся не только жители Донецкой и Луганской областей. Небезопасно везде. Ощущение опасности трансформируется в страх, который заставляет людей бросать работу и уезжать из дома. Это происходит не только на востоке страны, это происходит по всей Украине.

Миссия работает здесь не только из-за крушения. Она была развернута 21 марта (за несколько недель до начала антитеррористической операции). Занимаемся не только Донбассом. Мониторинговые группы также работают в Херсоне, Одессе, Львове, Ивано-Франковске, Харькове, Днепропетровске, Черновцах, Киеве. У всех одна задача — наблюдать за тем, что происходит «на местах», и отчитываться перед странами — участницами ОБСЕ. Наши отчеты не секретны, каждый может изучить их у нас на сайте.

На днях мы исследовали последствия взрывов в центре Донецка (ночью и днем 29 июля город был обстрелян, несколько человек погибло.З.Б.). Мы видим артиллерийский снаряд, мы видим, что он попал в здание, мы видим, сколько людей пострадало и погибло. Но мы никого не обвиняем. Поймите, в наши задачи не входит показать пальцем на одну из сторон и сказать: «Это сделали они». Нам нужно оставаться предельно объективными — настолько, насколько это вообще возможно. Но это непросто — потому что все происходящее вызывает у нас массу эмоций. Приходится постоянно напоминать себе и участникам миссии о том, что нужно держать эмоции под контролем. И только благодаря этому мы можем вести диалог со всеми сторонами. Мы общаемся с гражданским населением, каждый день я взаимодействую с руководством ДНР, мои коллеги в Киеве — с украинским правительством. Мы находимся в уникальной ситуации и можем выступать в роли посредников. Таким образом мы вносим свой вклад в саму возможность переговоров между сторонами.

— Сколько представителей ОБСЕ в настоящий момент работает в Донецкой и Луганской областях?

— Около 40–50 человек в обеих областях. Всего по Украине — 250 человек. Согласно мандату миссии, нам позволено увеличить количество до 500 «мониторов». Как только здесь станет безопаснее, мы сможем привлечь большее количество человек. Чтобы мы могли это cделать, необходимо, чтобы соблюдались определенные условия: 1) оружие не стреляет; 2) блокпосты исчезают; 3) мы имеем полную свободу передвижения.

Мы — безоружная гражданская миссия наблюдателей. Нам чрезвычайно сложно работать в условиях вооруженного конфликта. Я не могу посылать моих людей под пули.

— Есть ли у миссии данные об использовании запрещенных видов оружия?

— Мы не были очевидцами, но слышали сообщения об этом. Но опять же, если мы увидим, как оно используется, мы сообщим об этом, но мы не решаем вопрос — законно это или нет.

— Следит ли миссия за участием России в этом конфликте?

— Участие России — это слишком широкое понятие. Прямого, официального правительственного участия нет. Но здесь есть граждане России, которые заявляют о том, что говорят от лица местного населения. Например, мистер Бородай.

И, безусловно, Россия оказывает влияние на ситуацию в регионе.

Как и в случае с другими странами, поддержка региона со стороны вашего государства — это вовсе не обязательно плохо. Поддерживать этнические группы, близкие к титульной нации страны за ее пределами, — в этом нет ничего особенного и это не запрещено, если, конечно, речь идет об отправке школьных учебников или даже финансовой поддержке.

Многие местные рассказывали мне, что они говорят по-русски, думают по-русски, мечтают на русском и являются носителями русской культуры. Даже вне контекста большой политики местное население здесь связано с Россией — и это нормально и естественно.

— Как ОБСЕ оценивает ситуацию, которая сложилась вокруг места крушения «Боинга»?

— Мы прибыли на место крушения в первые сутки, фотографировали и мониторили изменения вплоть до прошлой пятницы. Однозначно прослеживаются изменения на месте катастрофы. Перемещаются некоторые вещи и предметы. Но это еще не значит, что кто-то что-то украл. Поднимали части самолета, чтобы искать тела. Личные вещи из багажа собирали и складывали в одно место. Но, конечно, я не исключаю, что что-то могло пропасть, потому что обломки находятся на территории в 30 квадратных километров, а охраны мало. Однако мы не можем это подтвердить или опровергнуть.

Но с прошлой пятницы мы не можем попасть на место крушения из-за продолжающихся боев.

Мы точно знаем, что там еще остались фрагменты тел пассажиров. И чем дольше они лежат под палящим солнцем, тем больше горя это приносит семьям, которые не могут получить останки своих близких. Это не должно быть политическим вопросом — возможность поиска тел и работ на месте катастрофы. Эксперты обязательно должны иметь доступ к этому месту — независимо от того, какая сторона его контролирует.

— Говорят, что у экспертов и ОБСЕ возникают проблемы с доступом к месту крушения. Почему представители ДНР не могут обеспечить для вас свободный доступ к месту трагедии?

— Потому что там был бой! И это было мое решение не ехать туда, потому что там было слишком опасно.

Украинские власти и ДНР воюют между собой, но я не хочу быть частью этой игры. Там были перестрелки, работала артиллерия. Я не могу подвергать своих людей опасности.

Если бы какая-то из сторон нам официально заявила: «У вас нет доступа на эту территорию», я бы так и сказал. Но обе стороны уверяют нас в том, что они хотят, чтобы у нас был доступ к месту крушения. Однако затем мы снова упираемся в вооруженный конфликт. И обе стороны начинают обвинять друг друга в том, что кто-то начал его.

Мне очень сложно это понять… Каждый раз я сообщаю украинскому правительству и штабу АТО, по какому маршруту, в какое время, каким количеством машин мы поедем. То же самое мы сообщаем ДНР… И каждый раз испытываем огромное разочарование. Наши специалисты очень хотят чем-то помочь, но не могут.

P.S. Интервью было записано 30 июля 2014 года поздно вечером. Днем 31 июля поступили сообщения о том, что некоторые международные эксперты все-таки смогли добраться до места крушения.

shareprint
Добавьте в Конструктор подписки, приготовленные Редакцией, или свои любимые источники: сайты, телеграм- и youtube-каналы. Залогиньтесь, чтобы не терять свои подписки на разных устройствах
arrow