Слева направо: Илья Гущин, Александр Марголин и Алексей Гаскаров на заседании 4 августа. Фото: Евгений Фельдман/«Новая газета»

В Замоскворецком районном суде Москвы 4 августа закончились слушания по так называемому делу четырех — в отношении «второй волны» арестованных по «болотному делу». Для Алексея Гаскарова и Александра Марголина прокуратура просит 4 лет лишения свободы. Для Ильи Гущина — 3 лет и 3 месяцев колонии, а для Елены Кохтаревой — 3 лет и 3 месяцев условно с испытательным сроком 4 года. Вслед за Ильей Гущиным и Александром Марголиным в понедельник с последним словом выступили Алексей Гаскаров и Елена Кохтарева. Корреспондент «Новой» записала эти выступления.

Илья Гущин

— Наш процесс уже четвертый из серии «болотных дел», поэтому я не буду касаться сути разбираемого. Много слов сказано, выводы все сделаны. В моей биографии тоже вряд ли есть что-то, что может заинтересовать суд. Поэтому кратко перейду к приземленным вопросам. Мы полтора года содержимся в СИЗО. Я прошу учесть, что часть срока мы отбыли в более тяжких условиях, и дать более мягкое наказание. Всё.

Александр Марголин

— До митинга шестого мая я работал на любимой работе, помогал родителям, растил дочек, считал себя ответственным за будущее своих детей. Когда я шел на этот мирный митинг, я считал, что я мирно могу изменить ситуацию, сделать это государство более свободным, более правовым, процветающим, в котором будет комфортно будет жить моим детям. Я себя виновным не признаю. Тем не менее, я имею смягчающие обстоятельства. Я прошу принять справедливое, взвешенное решение, не основанное на каких-то факторах, кроме правовых.

Алексей Гаскаров

— Мне кажется, наши индивидуальные истории, наши мотивы не столь важны — по тем основаниям, по которым мы сидим, мог сидеть любой человек, который находился на Болотной площади 6 мая.

Общественный резонанс наше дело получило не потому, что интересно, кто и каким образом потянул полицейского за ногу или бронежилет. Через «болотное дело» общественность понимает, каким образом власть взаимодействует с оппозицией, как относится к тем, кто имеет отличную от генеральной линии точку зрения.

Почему такое большое количество людей 6 мая приняли решение участвовать в событиях, а не разойтись по домам, не позволили себя безнаказанно избить? Демонстрация 6 мая — седьмое массовое мероприятие оппозиции. До декабря 2012 года на протестные митинги выходили несколько тысяч человек, но после того, как сами-знаете-кто сказал, что идея сменяемости власти не самая лучшая для России, — актив расширился. Эти люди не пошли устраивать беспорядки, они пошли наблюдателями на выборы, чтобы понять и зафиксировать, как формируется легитимность действующей власти.

Я сам был наблюдателем. Выборы — это единственный легальный способ изменить политическую систему и в дальнейшем решить социальные и экономические проблемы. Несмотря на то, что огромное количество людей вышли на улицы, со стороны власти не было практически никакой реакции. Протест был мирный, многочисленный, требования реальны.

В целом надо радоваться, что события на Болотной площади произошли именно таким образом. Во всех развитых демократических странах акции протеста, возможность выразить отличную от власти точку зрения формируют политическую конкуренцию, которая позволяет найти стране оптимальный путь развития.

Сигналы, которые следуют из нашего дела, — есть ли в России вообще право на протест и сохранилась ли в России правозаконность. Человек должен быть защищен от действий властей не только механизмом разделения и системой сдержек и противовесов, но и возможностью напрямую апеллировать к закону, в той форме, в которой он сформулирован. В нашем деле это ярко проявляется.

Правозаконность — один из важнейших институтов, который защищает права человека в демократическом государстве. Мы не можем не обратить внимание на избирательность проявления закона. Право у нас не прецедентное, но нельзя не заметить: если ты националист — перекрываешь дороги, поджигаешь магазины, устраиваешь погромы, но при этом не высказываешься против действий власти, то ты хулиган. Если ты оказался там, где кричат «Путин — вор», то ты попадаешь под жесткую уголовную ответственность.

Если ты лоялен власти, то в отношении тебя включается режим максимального благоприятствования. Если не лоялен, ты сидишь в тюрьме. Это касается оценки действий демонстрантов и полиции. Слишком очевидно, что не все полицейские вели себя на площади, как должны. Эта тема не являлась предметом разбирательства, но ни одного уголовного дела в отношении полицейских заведено не было.

Не можем же мы забывать, что многие страшные преступления в годы Большого террора, совершали люди в форме, все, что они делали, фактически было законно. Сейчас нам говорят: не должно быть никакого критического переосмысления, необходимо тупо подчиняться.

Очень бы не хотелось, чтобы после нашего процесса говорить о праве как о выражении принципа справедливости вдруг стало бы признаком плохого тона.

Если в этой стране путь к свободе лежит через тюрьмы, мы готовы его пройти.

Елена Кохтарева

— Хочу объяснить, почему я отказываюсь от оппозиции, почему я перестала ходить [на митинги], почему я не только сожалею, что произошло, теперь я раскаиваюсь абсолютно, полностью.

На митинги я отходила год, сначала все было понятно: против коррупции, за честные выборы, против нищенских зарплат, за то, чтобы все было хорошо. Но с каждым митингом мне становилось тяжелее: приходишь — у нас все плохо, у нас разруха, кооператив «Озеро»… В конце концов, наступил момент, когда я почувствовала, что не люблю русских, потом я почувствовала, что не люблю Россию. Я не думала, что манипулятивные технологии на меня подействуют. Потом я захотела уехать из России. Спустя какое-то время, я почувствовала, что начинаю понимать самоубийц. Я не понимала, как можно не хотеть жить. Оказывается, можно: наступает состояние, когда не можешь жить, потому что впереди нет прогресса и перспектив. На пике всех этих настроений ко мне приехали следователи — дорогу замело, еле добрались. У меня изба не топлена, не убрано, они промокли, как цуцики. Я говорю: «Мальчики, сейчас я вам чай заведу». Не оказалось чашек. Я такой стыдобы никогда не испытывала! Я была поражена чувством вины! Толкали? Толкала. Кидали? Кидала. Подпишете? Подпишу. Я сама не в ударе, пишите сами, как хотите. А я проверю ошибки — и сдадим вашему начальству.

С первого дня расследования до последнего я проревела. Весь год я боролась со следователями, доказывала, что наша оппозиция — самая нужная, что именно мы самые справедливые, патриоты, только мы можем вытянуть Россию.

Я, возможно, единственная, кому понравились допросы. Я там наревелась, наскандалилась, наспорилась. Я выплескивала все эмоции на следователя, а еще, являясь энергетическим вампиром, и подпитывалась от них.

Я перед всеми омоновцами хочу извиниться и забрать свои слова обратно. Ваша честь, если у вас есть возможность, не сажайте нас, мы настолько устали.