Несколько лет подряд как раз в это время (последние выходные июля) я… — нет: мы, нас всегда были сотни и тысячи, — приезжали на это место в 140 км от Перми, ничем не примечательное, кроме реки Чусовой, которую, правда, прежние зэки поверх забора могли видеть, только если кому повезет скидывать с крыши барака снег. Мы (тысячи, если с теми, кто проснулся в палатке, захотев просто послушать Шевчука и ни о чем таком прежде не помышлял) перешагивали запретку бывшего лагеря (а тогда еще и музея) «Пермь-36» вместе с теми несколькими, кто приезжал сюда не только как временный посетитель музея, но и как вечный политзэк. Своим чуть блеющим, но и очень твердым голосом Сергей Адамович Ковалев мог заявить: «Э… Нет. Когда я отбывал наказание, на этом окне был намордник, и Чусовую было видать только с крыши. Э… как утверждали те, кто там был».
Окном вечности (в смысле шанса до нее допрыгнуть), всегда уникальным, был и фестиваль «Пилорама», последний раз в 2012 году собравший даже под проливным дождем более 10 тысяч поклонников рока и политических рефлексий. На будущий год лето стояло сухое, и Шмыров ждал больше, но за неделю до «Пилорамы» Пермь сказала, что денег не хватает как раз на безопасность, и фестиваль был отменен. Он умер — точнее, его уморили голодной смертью. «Пилорама» вновь не состоялась и в 2014 году, и я думаю, что теперь об этом стоит напоминать ежегодно.
К блестящему материалу Елены Рачевой «Реванш кума» о расправе над музеем «Пермь-36» (см. «Новую» от 7 июля)в плане очерка добавить уже нечего. Слушая пустые обещания нового руководства музея (и руководства этого руководства в Перми) «воссоздать музей с нуля», создать экспозицию «политических репрессий в России от Романовых…» (и, простите, до?..), мы можем лишь отвернуться и зевнуть — настолько это уже на самом деле неинтересно.
Это два совсем разных, противоположных действия: 1) попытаться остановить время и 2) попробовать остановиться во времени. В первом случае всегда получится затхлость, во втором, в случае успеха, — окно вечности. Вечность есть предмет музея и продукт его деятельности, поэтому музей всегда гораздо больше, чем просто набор каких-то людей и подлинников. Фестиваль же требует волшебства, перемешивания несочетаемого — притом что это еще и огромная аппаратная работа, тут нужно что-то еще, кроме денег и манагерства. Всегда важен дух.
Историк
Что еще они недооценили — это популярность фестиваля, гарантирующую долгий и широкий (не только в Перми) интерес к вялотекущему, казалось бы, летальному уже процессу. Зажатая в угол ринга, администрация объявила пресс-конференцию, но на нее не отважился прийти ни краевой министр культуры, ни новый директор музея Наталья Семакова, назначенная на эту (полгода как государственную) должность вместо Татьяны Курсиной. Объясняться с прессой пришлось молодому директору департамента гражданских и специальных программ Сергею Маленко, который пояснил:
«В распоряжении Минкульта имеется Концепция (здесь и далее стилистические особенности, исходя из того, что тексты пресс-релизов, несомненно, прошли через цензуру, выделены мной. — Л. Н.)… Что касается авторских проектов АНО «Пермь-36», их не будут поддерживать по причинам, в основе которых причины политические и идеологические… Задачей властей будет создание полномасштабного учреждения культуры… что позволит передать новый музей на баланс ведомству… вписав его в федеральную культурную парадигму».
Примерно в этом же возрасте Виктор Шмыров начинал гораздо скромней. В те далекие советские годы (1974—1982, Сергей Ковалев как раз «заехал» на «Пермь-36») историк Шмыров возглавлял Чердынский краеведческий музей — это ближе к Коми, и не было деревни, куда бы они ни доехали с женой Татьяной Курсиной. Лишь в середине 80-х он польстился на должность декана Пермского пединститута, но в душе его, видимо, пылала прежняя страсть. Все музейщики — барахольщики, но только подлинный музейщик в сиянии глаз транслирует нам во всей полноте смысл экспоната: какой-нибудь пуговицы от «тех самых» штанов.
В 1992 году вместе с активистами пермского «Мемориала» Шмыров организовал экспедицию в бывшие политические колонии с участием группы бывших сидельцев. Все, что могло быть полезно, за три года было растащено в «Перми-36» жителями деревни Кучино, для которых зона всю жизнь была кормилицей, включая шифер с крыш. Издали из окошек они приглядывались к приезжим: «А вон тот вроде у нас сидел, это же!.. — Да не, Вась, ты путаешь… — Да он! И вон тот»… На Татьяну Курсину, которая была не так погружена в тему, как муж, эта экспедиция в совсем недавнее и совсем, оказывается, ей неизвестное прошлое в компании его обитателей произвела такое впечатление, что она отказала себе в праве впредь называться историком. Но Шмыров произнес только одно слово: «Музей»…
На этом месте лагерь простоял несколько десятков лет, что уже было редкостью: обычно бараки строили как времянки, и они вслед за лесом уходили в тайгу. Самый старый барак в «Перми-36» сохранился с 1948 года, когда она появилась как один из бесчисленных и ничем не примечательных островов ГУЛАГа. Особой колония стала в 1972-м, когда в служебном порядке было решено перевести сюда часть сидящих по политическим статьям из Мордовии: это была вторая волна посадок диссидентов, и в Явасе (ночь от Москвы) трудно стало обеспечить их «изоляцию от общества».
Что бы ни рассказывали бывшие кум, врач и охранник лагеря в Кучине по НТВ и нашему корреспонденту Лене Рачевой (см. ее июльский очерк), среди сидельцев «36-й» были и убежденные диссиденты, и случайно попавшие «в политику», как и просто уголовники, но последних было мало. Собственно бандеровцев не было, хотя были прибалтийские «лесные братья», уже совсем старые. Украинских националистов по второй ходке сажали на особый режим, то был самостоятельный барак «Пермь-36 /2»…
— Ну ты там был, там божий свет только через колючую проволоку над головой в чулане, куда тебя выведут погулять на полчаса…
В больничной палате еще больше, чем прежде на помосте «Пилорамы», носатый Шмыров выглядит грозным и одновременно беззащитным, как ископаемая птица додо. Ему только что вставили 4 шунта, не хочет приживаться клапан, и медицина пропустила меня к нему, только понимая, что без свиданья ему будет еще хуже. Эти воспоминания оживляют клапан положительными эмоциями, но Таня уже дергает нас за рукава: есть лимит времени от медицины, а ей еще надо к кому-то на встречу — она же вертится одна и без зарплаты, уволенная. Короче.
Короче, когда Шмыров с Курсиной поняли, что тут должен быть музей, денег в 1992-м ниоткуда не светило вообще никаких. А начинать надо было быстро, пока все еще стояло. Сначала была идея сделать фермерское хозяйство. Один друг-писатель, приезжавший в Пермь за гонораром и оставшийся у них ночевать, уехал утром без гонорара, уговорив получить его в долг. На этот гонорар один шмыровский студент с приятелем арендовали и наладили бывшую лагерную пилораму и — батюшки! — на следующий год отдали гонорар и вышли в прибыль. Потом, как бывает с деньгами, пути их не совпали, но без обид, зато на базе уже сделанной реставрации было учреждено АНО (то есть НКО, а про «иностранных агентов» тогда еще не слышали). В честь этого чуда матушки-пилорамы и был назван впоследствии фестиваль.
Он очень оживляется, вспоминая, как однажды сам сумел направить целое ведро старых ржавых гвоздей — молодость!.. (Сейчас, доктор, сейчас, еще пять минут, и мы закончим.) Еще короче: год за годом, год за годом труд, труд и труд. Фестиваль — это только афиша, а коллекция и экспозиция — это рутина. С должности декана Шмыров ушел на полставки, потом «на часы». Этим ведь надо жить, он и жил, пока вражеская пуля лично незнакомого Кургиняна не сразила его очередным инфарктом.
Он не успел даже написать сквозную монографию по «Перми-36», все существует пока только в виде огромного количества записей и интервью. Вся забота двадцать лет была о гвоздях, да о дровах, о временном, не хватило времени на вечное. Музей. Шмырову и в голову не придет, что он сделал что-то великое. Так и бывает: человек, действительно сделавший что-то такое, что останется, отсюда не может уразуметь, что он сделал. Сделавшие только фуфел подобной скромностью не обладают.
Я горд хотя бы сидеть рядом со Шмыровым. Нас роднит то, что журналист тоже историк: вот понимаешь, что ничего сделать уже нельзя (как мертвого не вернуть), а все равно все ходы должны быть записаны. Как в «Хронике текущих событий» тех темных лет: по сути, именно за периодику тиражом 4 экземпляра (столько копий за раз брала машинка «Эрика») большинство из них и сидело.
Пилорама и деньги
Ах, вам это неинтересно, у вас «федеральная культурная парадигма»… Ну давайте попробуем на вашем языке, только короче, а то скучно.
База будущего музея (барак особого режима) была восстановлена собственными силами (настланы полы, вставлены окна и двери) за лето 1995 года без какой-либо помощи со стороны государства, первая экспозиция открыта здесь же осенью. Не то чтобы Шмыров и помогавший в этом актив «Мемориала» не просили у госучреждений — их просто никто даже слушать не хотел. Но он все-таки был декан, и в 95-м году они попали на прием к тогдашнему губернатору Геннадию Игумнову. Бывший советский аппаратчик послушал их минут пять и велел выделить 165 тысяч рублей — а в 1996 году других денег и не было. В 97-м ошибочная лесозаготовительная артель была перерегистрирована как НКО, что создало возможность обращаться за грантами, в том числе в зарубежные фонды.
Позже Геннадий Игумнов (уже не губернатор) скажет: «Я сразу понял, что они пришли не воровать, но подумал: все равно ничего у них не выйдет, ну дам какую-нибудь мелочь». Однако и оба следующих губернатора Пермского края (бизнесмен Юрий Трутнев и чекист-кондитер Олег Чиркунов) после некоторого периода скептицизма тоже поддерживали «Пермь-36».
Вместе с тем по бухгалтерии видно, что с 1997 года, когда стали поступать гранты и пожертвования, их объем превышал субсидии из бюджета края ежегодно в 3—5 раз, и лишь с 2009 года дотации начинают перевешивать грантовые поступления в 1,5—2 раза. Именно с этого момента музей расширил состав ежегодных «Пилорам», и бюджетные деньги в основном покрывали расходы фестивалей. За эти деньги край получал то, что заказывал: «Пилорама» стала его визитной карточкой, никто больше не смог в таком формате совместить настоящий рок-н-ролл с настоящими, высокого уровня дискуссиями об острейших проблемах государства и общества. Список спикеров и артистов последних «Пилорам» (неполный): Сергей Ковалев, Владимир Лукин, Элла Памфилова, Михаил Федотов, Дмитрий Орешкин, Михаил Дмитриев, Александр Аузан, Тамара Морщакова, Адам Михник, Арсений Рогинский, Алексей Симонов, Ирина Ясина, Дмитрий Муратов; Юрий Шевчук, Юлий Ким, Андрей Макаревич, Вася Обломов, Людмила Улицкая, Михаил Борзыкин, Александр Филиппенко, Тимур Шаов, Александр Городницкий, Александр Девотченко…
Олег Чиркунов (сам автор юмористических рассказов, которые с нынешнего года он предпочитает сочинять во Франции) охотно слушал Шевчука и Шаова, бывая на «Пилораме» не то чтобы совсем инкогнито, но так, чтобы не говорить официальных речей. Растущие вместе с качеством фестиваля риски он прекрасно понимал, но это была не просто афиша, чтобы у кого-то махать перед носом. Это действительно был уникальный по месту и времени пример взаимодействия гражданского общества и государства на принципах невмешательства одного в деятельность другого. Я с ним на эту тему, к сожалению, не говорил, но думаю, что Чиркунов, хорошо знающий еще и мировой опыт, понимал, что не везде государство компетентно и эффективно и не след ему обязательно всюду лезть.
Первые попытки цензурировать списки приглашенных и программу «Пилорамы» были предприняты в мае-июне 2012 года, после того как Чиркунова сменил врио губернатора из Свердловска Виктор Басаргин. Требования переписать программу АНО «Пермь-36» были проигнорированы. Привыкли к самодеятельности, Сталина на них нет (но он еще появится). К этому моменту раскрученная «Пермь-36» в правовом отношении чувствовала себя уверенно. Имущество бывшего лагеря находилось на балансе государственной организации, но в 2011 году было передано в бессрочное и безвозмездное пользование АНО. Экспозиции и коллекции, собранные музеем, — тоже собственность АНО, тем более что все экспедиции были организованы только на внебюджетные средства, а дотации края закрывали ремонт. Безусловно, музею и физическим лицам принадлежат и все соответствующие авторские права.
А вот чего у музея нет и никогда не было — это денег на проведение «Пилорам». Уже собирали сумки летом 13-го года, звонили Шмырову из Москвы: «Ну что? Кто? Кто еще едет?», уже подкрашивали комнаты в заводском профилактории в Чусовом — такие совковые и уже привычно-уютные, как рай. Губернатор все обещал денег: но мы же договорились контролировать?..
Начался первый тур переговоров, в которых принимали участие с одной стороны «Минкульт» (цит. по дир. Маленко), с другой — Шмыров и московские учредители АНО Симонов и Рогинский, которые проходили не только по Перми, но даже и по Старой площади в Москве. Но эти переговоры кончились 30 июля 2013 года (фестиваль был уже сорван), когда Минкульт за спиной у АНО провел распоряжение правительства края № 180-рп о создании одноименного музея, но уже государственного. Шмыров не подозревал об этом до конца сентября, когда получил текст 180-рп перед самой поездкой в Кремль к Вячеславу Володину.
Все-таки друзья у «пилорамы» тоже не все были лыком шиты. 11 декабря 2013 года Владимир Путин в Ново-Огареве на встрече с правозащитниками выразил им благодарность за разработку Программы увековечивания памяти жертв политических репрессий и указал на особую роль в этой программе мемориала «Пермь-36». Долго ли, коротко ли (на самом деле это был бюрократически выматывающий процесс), при медиации уполномоченного по правам человека в крае Татьяны Марголиной, пережившей уже не одного губернатора и известной умением держать слово, была создана рабочая группа и согласована следующая схема.
Государственный музей «Пермь-36», который ставится на постоянное бюджетное довольствие, получает некоторую финансовую автономию, а АНО «Пермь-36» под руководством Шмырова по договорам с государственным музеем делает все то же самое, то есть занимается смысловым наполнением их общей деятельности. Под этим, наконец, все строптивые правозащитники подписались, но при условии, что директором государственного музея по трехгодичному контракту краевой министр культуры назначит Татьяну Курсину.
Уф! Наконец все срослось. 3 марта 2014 года Курсина возглавила государственное бюджетное учреждение «Пермь-36», в апреле закончила перерегистрацию музея в автономное учреждение культуры и в мае направила в Минкульт предложения по составу наблюдательного совета из 9 человек. У нее за спиной совет был назначен в составе 5 человек, и ни одна из кандидатур АНО туда не попала. Какие у кого с кем еще были разговоры, история не знает, но 23 мая 2014 года краевой министр культуры Гладнев (бывший актер) объявил об увольнении Курсиной без объяснения причин.
О причинах в Перми только гадают, и в различных раскладах самой вероятной из всех возможных видят следующую. Президент же обещал поддержать программу увековечивания памяти этих… шут бы их взял… жертв… А у нас же «Пилорама» — сам бог велел пилить. Но такой тонкий процесс нельзя поручить каким-то диссидентам! — ergo директором учреждения № 36 назначается некая девушка, чью фамилию тут поминать еще раз уже и ни к чему.
Загвоздка лишь в том, что и АНО «Пермь-36» с безукоризненной репутацией (это в преддверии уже рыщущих хозяйственных проверок) тоже существует и, более того, является арендатором комплекса лагеря и собственником всех экспозиций. Ну аренду-то как-нибудь отберут (есть же суд), но экспонаты Шмыров неужели унесет? Как же так, ведь вы же для людей же собирали!.. Унесет. Не отдавать же… врагу? Да, врагу. Рода человеческого. Который, как увидит что живое, так бросается сделать это мертвым и фальшивым, привести в обычное, с его точки зрения, состояние.
Урок, если жить останется (музей), тут только один: ни о чем нельзя рядиться в России с государством. Живи так, как будто его нет, — тогда, если сил хватит, может, что-нибудь доброе и получится.
Суд времени
В многочисленных публикациях немалочисленных друзей «Пилорамы» и «Перми-36» политическая сторона конфликта исследована лучше, чем правовая (скорее — отсутствие правовой). Все сказано и про политический тренд, и про «иностранных агентов», и слив протеста, и в эту логику наша история тоже вполне укладывается. Но все же: уж очень раскрученный был бренд, такими не бросаются. Да и сама связка между государственными органами и живыми структурами гражданского общества, растущими, как им полагается, снизу, а не «сверху», — была, мне кажется, уникальной, и эта уникальность позволяла, в случае чего, списать всякие гражданские фортели на перспективность эксперимента. Форма тоже была найдена точная, позволяющая вместе с водой не выплеснуть из АНО и ребенка. Я не склонен видеть здесь, как пермские комментаторы, и одно лишь стремление посадить на финансовые потоки своих, присосаться к госпрограмме увековечивания памяти жертв — да и будут ли на нее деньги, или одни слова только?
Осторожный карьерный Басаргин, начинавший освобожденным комсомольским секретарем на комбинате, а затем возглавлявший Свердловский обком ВЛКСМ, сам по себе не стал бы врагом «Пилорамы». К ее удушению, которое было произведено руками Минкульта и по всем правилам рейдерского искусства (коим так славится Урал), губернатора, понимает он это или нет, подтолкнула реальная «третья сила».
Они так же парились от жары, как и мы, в 2011-м, и так же мокли под дождем в 2012-м, но среди тысяч участников фестиваля и зрителей они выделялись своим маскарадом и особым, как будто в легком помешательстве, выражением глаз. Они не скрывали, что целью их организованного приезда был именно срыв фестивалей, и в особенности дискуссий, они злоупотребляли стилизованной советской символикой и выставляли стенды «Суть времени» с портретами Ленина и Сталина.
«Суть времени» — это сетевая организация Сергея Кургиняна, политолога (скорее предсказателя) и режиссера, иногда участника телешоу, в том числе «Суд времени», из его парафраза появилась и «Суть». Мы не будем здесь разбирать его теорию, согласно которой наибольшую опасность для России представляет продвигаемая либералами «перестройка-2». Не потому, что теория совсем уж безумна и этого не заслуживает, но просто — Кургинян ведь имел возможность приехать на любую из «Пилорам» (как сделал, например, после удаления от Кремля Глеб Павловский) и выступить на семинаре. Вместо этого из несколько таинственного (во всяком случае, с точки зрения финансирования) пермского отделения виртуальной «Сути времени» на фестивали высыпались десятки очень даже конкретных ребят. Они приезжали не спорить, а закрикивать всех заранее выученными речовками, и в конце концов, по-моему, всегда сдержанная Людмила Улицкая была вынуждена сказать им в лицо, что они просто театрализованный сброд, клака.
И не то чтобы в те годы кто-то к ним всерьез относился. Но уже в нынешнем году 7 июня на фоне продолжающихся атак на АНО на НТВ вышел фильм про «Пермь-36», где сообщалось, например (даже с видеорядом), что в музее висит портрет Бандеры. И это сделала уже не пермская «Суть времени», хотя, конечно, клакеры помогли и комментариями, и съемками экскурсии исподтишка. Кроме того, открытые письма про пятую колонну в «Перми-36» регулярно ложатся на стол губернатору края.
Виктор Басаргин — слишком опытный аппаратчик, чтобы просто игнорировать третью силу. Ведь власть у нас устроена как: всякий, прежде чем зайти в дверь к вышестоящему, обязательно пройдет мимо зеркала, убедится — а ну-ка, ширинка-то не криво ли застегнута? Нигде ничего не торчит? Галстук не ярковат ли? Вот, теперь нигде ничего не торчит… Ведь ты никогда не узнаешь, что именно не понравилось руководству. А когда узнаешь — уже поздно будет.
Зачем «Пермь-36» далась Кургиняну — бог весть. Может, просто подвернулась, он же им обещал сделать сеть. Может, он решил тиражировать «Поклонную гору» и катать ее по стране. А может быть, он «Пилораме» тайно завидует как режиссер, ему же ни разу так и не удался подобный проект. Но за развалом музея стоит он. Это не теория заговора в его же духе, это как раз и есть «суть времени». Нынешняя его суть состоит в победе режиссеров — политтехнологов и клаки, а завтрашняя в том, что потом уж клака будет диктовать волю элитам. И не только губернаторам, как вышло на этот раз, — режиссерам тоже.
В угоду игре слов время в самом деле остановлено в Перми, она поехала куда-то назад, в архаику, когда-то «столица гражданского общества». Суметь бы нам самим остановиться во времени, упереться пока еще думающей головой в нашу музейную вечность, остановить этот оползень.
Но их время снова будет временным. А смыслы не подчиняются технологиям, они все равно будут не там и не такие, они уйдут в интернет, в тайгу, куда угодно, но выстроятся не по вертикали и по-своему. Их стихия — это фестиваль.
P.S. «Новая» (что редко с ней случается) присоединяется к президенту Путину, который во время встречи с Михаилом Федотовым передал Виктору Шмырову свои пожелания скорейшего выздоровления.
