Одна из самых острых проблем нашего общества — формирование ложных целей и потери контакта с самим собой. Все чаще специалисты говорят об отсутствии культуры обращения человека с собственным мозгом и сознанием. Результат — обострение агрессии, потеря навыков позитивной коммуникации и мощная волна психосоматических расстройств. Этими феноменами много лет занимается доктор медицинских наук, заведующий кафедрой клинической психологии и психотерапии профессор Андрей Геннадьевич ЖИЛЯЕВ. Сегодня говорим с ним о причинах и следствиях происходящего.

— Каждое время обостряет в обществе свои проблемы. Сегодня — это тотальная агрессия?

— Почему «сегодня»?! Историки давно подсчитали, что соотношение войн и мирного времени в нашей истории — примерно 80 к 20, в которых 80% — это войны. Мирное время выглядит как перерыв перед очередной войной.

Как-то на международной конференции мы разговорились с китайцами. Они считали, что русские очень агрессивны и в этом их проблема. Спрашивают нас: «Вот почему вы воевали?», мы: «Чтобы нацию сохранить!» «Ну хорошо, — говорят, — как вы считаете, китайцы как нация успешны?» — «Успешны». — «Назовите хотя бы одну войну в истории, которую Китай выиграл? Мы не выиграли ни одной. Возьмите монгольское нашествие, у вас оно традиционно воспринималось как агрессия, вы воевали, горели города, кровь сотни лет. Те же монголы пришли в Китай. Встали гарнизонами. Кроме нескольких мандаринов, защищавших свои угодья, с ними никто не воевал. И через 15 лет они растворились и стали частью китайской нации».

Я вовсе не очарован Китаем, однако надо отдать им должное: они реформировали соцстрой, а над ним создали мощнейшую экономику. Что нам мешало это сделать? Но нет, мы же идем путем интернационала: нам надо сначала весь «мир насилья разрушить до основанья», а потом… Коммунистическая идеология была идеологией борьбы. Коммунизм был ориентирован на очень высокий агрессивный потенциал, ниспровержение традиционных идеалов.

— То есть агрессия стала для нас национальной привычкой?

— К сожалению, да. Выросло только первое поколение посткоммунистической эпохи. Но и сейчас наша жизнь полна агрессии, посмотрите на ТВ: потоки боевиков, бойцы, менты, спецназ — этого всего слишком много. Маскулинные агрессивные жанры перевешивают те же мелодрамы или романтические комедии, а ведь последние — не самая плохая умиротворяющая составляющая для общества. Но она не популярна, поскольку там нет агрессии. Даже современный юмор мутирует: в формате нынешних комедийных телешоу успешные люди со сцены потешаются над успешными людьми в зале, высмеивая их достижения в подчеркнуто агрессивной форме. По сути — это замаскированное под юмор хамство.

— Недавно социологи выяснили, что больше половины россиян чувствуют себя счастливыми, а вот психологи утверждают: эмоциональный «цвет времени» лежит в спектре «серо-черный». Где истина?

— Для меня лично символом времени стало обострение неуверенности в своем будущем у большинства молодых людей. Недавно один юноша сказал на приеме, что для него главная проблема — сможет ли он сделать хоть что-то, чтобы улучшить свое будущее.

Что касается эмоционального фона, теперь, когда война стала реальностью, а новости начинаются с фронтовых сводок, очевидно, что даже далекие от политики люди чувствуют предгрозовое настроение и реагируют на это. Многие напряжены и взволнованны, переживают стресс и тревогу. А страх порождает агрессию. Природой запрограммировано всего два способа реакции на стресс и тревогу — бегство и драка. Бежать вроде как некуда, поэтому остается агрессия, которая, накапливаясь, может прорываться в самых неожиданных формах, обостряющих социальное напряжение.

— Это особенно заметно, например, в Сети, где массовые выплески грубости и злобы. Почему в рамках новейших технологий укоренились нравы пещеры?

— С одной стороны, из-за чувства безнаказанности и дистанцированности. Ты в комфортной обстановке, дома, физически не досягаемый, часто обезличенный. Можно себе позволить все, что хочешь. А с другой стороны, вызвать позитив у большого количества людей очень сложно — это искусство, труд, признак полноценной и свободной души. Гораздо проще забросить в толпу негатив и получить немедленный отклик. Причем не важно какой.

— Понятно, что о здоровье нации в целом говорить не приходится. Но для каждого отдельного человека — затяжной стресс опасен?

— Еще бы! Он истощает систему подавления внутренней боли. У нас в день образуется огромное количество тромбов, раковых клеток, у нас в организме есть слабые места. Мы этого не чувствуем, потому что есть система подавления боли, которая регулирует нормальную жизнедеятельность организма. Она, если совсем грубо, связана с серотонином — гормоном удовольствия. Под воздействием стресса этот гормон исчезает, и мы начинаем страдать от боли и болезней. Человеческий организм не запрограммирован на пролонгированный стресс. Он может выдержать стресс очень сильный, но непродолжительный и завершенный. А если этого не происходит, внутренние механизмы расстраиваются вплоть до подавления тонкой химии организма. Откуда рак, почему он так сильно связан со стрессом? Человека незаслуженно обидели, он не смог ответить и оправдаться, он не может забыть, простить, носит обиду в себе, мается, истощает себя, проходит время, он начинает болеть и, не дай бог, умирает.

— «Гори в аду» пишут пользователи на смерть известного человека. Эти оскорбления после смерти уничтожают последнее табу. Как так получилось, что даже смерть потеряла сакральный смысл?

— Для тех, кто проклинает ушедших, это не люди, а информационные поводы. Это такая же строка новостей, как любая другая. Они не ощущают ни боли, ни страха, ни сочувствия, ни эмпатии. Когда малайзийский «Боинг» потерпел крушение, все немедленно увлеклись политической подоплекой. Факт гибели почти трехсот человек отошел на второй план. Или представьте себе, что лет тридцать назад произошло бы что-то подобное тому, что случилось в нашем метро. Да месячный траур был бы! А сейчас еще не всех погибших нашли, а уже начали говорить о выплатах. Если мы раньше считали, что человеческая жизнь бесценна (государство хоть и не вело себя как гуманное, но хотя бы декларировало это), то сейчас нам назначили цену. И мы уже не только оплакиваем погибших, но и следим за тем, кому сколько заплатят и заплатят ли вообще.

— В чем корни нашей тотальной нетерпимости друг к другу?

— В том, что мы сейчас переживаем потерю толерантности. Это колоссальная проблема. В последнее время произошло резкое снижение порога терпимости. Причины разные: социальные, экономические, но я бы хотел сказать об одной, на первый взгляд не очевидной, но крайне важной. Еще пару поколений назад огромную роль в жизни ребенка играл двор. Именно там формировался характер, и ребенок получал прививку толерантности. Двор был местом, где не было ни вмешательства взрослых, ни установленных ими правил. Это было место стихийных игр и равенства. Такие дети, взрослея, оказывались более толерантны и конкурентоспособны, они могли формировать общность, а не разделение. А те, у кого не было такого дворового воспитания, такой «прививки толерантности», подрастая, были склонны делить всех на своих и чужих.

— Существуют ли «технологии», позволяющие предупредить болезнь или нервный срыв — как общества в целом, так и отдельного человека?

— На самом деле мы постоянно получаем подсказки. У болезни есть четыре этапа: сигнал, предупреждение, ограничение и наказание. Если мы верно расшифровали сигнал, мы не заболели. В противном случае происходит следующее: вы выходите на улицу, там холодно, вы понимаете, что слишком легко одеты, чувствуете озноб — вот вам сигнал. Можно вернуться и переодеться, но вы этого не делаете. Приходите на работу, там вроде тепло, однако ваш озноб сохраняется. Это уже предупреждение. Но вы и теперь ничего не предпринимаете. Тогда, когда вы вернетесь с работы, озноб уже будет сопровождаться температурой. Это будет ограничением, потому что вы не сможете выйти из дома. Но если вы и этот сигнал попытаетесь проигнорировать, последует наказание — болезнь. И так происходит со всеми процессами — психическими, физиологическими. И очень важно научиться вычислять и правильно интерпретировать сигналы.

— Неужели можно этому научиться?

— Вы знаете, была история, которая в свое время попала в газеты. Как-то раз одинокий человек со своей собакой возвращался домой с прогулки. Он подошел к дверям, остановился, чтобы прикурить сигарету, и начал рыться в карманах в поисках ключей. Внезапно его собака набросилась на него. С чего бы вдруг? Он ее успокоил и продолжил копаться в карманах в поисках спичек и ключей. Собака опять рванулась к нему, порвала плащ и укусила за руку. Он поколотил собаку, уронил все на пол, так и не прикурил сигарету и вошел в квартиру. Как вы думаете, что там было?

— Газ?

— Совершенно верно. Он избил собаку, которая спасла ему жизнь. Конечно, он ее не понял. У него и не было шанса ее понять, но был шанс поступить иррационально, то есть довериться, насторожиться, заподозрить что-то неладное. Мозг часто посылает нам такие сигналы, от них не надо отмахиваться. Не всегда стоит напирать на волю. Воля — это резерв ресурса, а мы часто его используем крайне расточительно. Человек бывает склонен собой командовать, вмешиваться в бессознательное, гордиться своей силой волей, но ведь, в конечном счете, он не преуспевает, а проигрывает.

— Воля — идол огромного количества людей. Поколение наших родителей до сих пор живет, твердя себе «я должна (должен), есть такое слово «надо» и пр., а «я хочу, мне нравится» отодвинуто на последний план….

— Понятие «хочу» в нашем обществе оказалось девальвировано. Сказать, что я живу, как мне нравится, это прямо падение какое-то. У нас язык засорен предикатами самопринуждения: «надо, должен, обязан». Интересно, что дедовщина в армии появилась одновременно с известным лозунгом, хотя и не из-за него: «Воинская повинность — святой долг и обязанность каждого советского гражданина». Мы сами не понимаем, каким образом формируем свои мир, постоянно используя слова принуждения.

— То есть банально «хотим как лучше, а получается как всегда»?

— К сожалению, у нас много штампов, укоренившихся так глубоко, что мы уже не осознаем их психологического смысла. Приведу пример, зная заранее, что реакция на него будет неоднозначной. В нашей культуре есть интересный феномен — утешение плачущего. Вот сидит и плачет человек. Что вы сделаете?

— Начну утешать, обниму, слезы вытру.

— Точно! Начнете приговаривать: «Не плачь, успокойся!» А теперь давайте поймем, что мы делаем. Слезы — это спонтанная самопроизвольная защита от напряжения. Они напрямую выносят избыток гормона стресса, слезная железа именно для этого существует. Эмоциональный плач очень важен и нужен. Плач и рвота — два спонтанных акта, направленных организмом на улучшение своего состояния. Представьте, человека рвет, а вы подходите и говорите: нет-нет, перестань, хватит. Такое и в голову не придет. А в привычном для нас способе утешения плачущего присутствует феномен, который в мире оценивается как психоагрессия. Мы в первую очередь себя спасаем от негативных эмоций. Это я не хочу, чтобы ты плакал. Меняэто тревожит и беспокоит.

Нужно дать человеку проплакаться, не вмешиваться, просто находиться рядом. Пусть он сам выберет момент, когда ему захочется почувствовать вас и отреагировать на ваше присутствие.

— Массовое «припадание к корням» и уход в церковь — чем продиктованы?

— Это попытка найти защиту. Проблема в том, что сейчас у нас просто нет альтернативы. Нет другого общественного института, который в массе своей занимался бы человеческими психологией и сознанием. Раньше это были партия и комсомол, так или иначе это была попытка создать общность, внутри которой человек чувствовал себя защищенным. Ты не один, ты орленок, а «у власти орлиной орлят миллионы». Это был мощный тим-билдинг. А теперь? Партийная принадлежность, наоборот, стала фактором расслоения и диссоциации. Ты за какую партию? А-а, все понятно с тобой! Консолидирующий момент исчез, альтернативы не возникло. Осталась только религия.

— Можно ли оптимизировать жизнь подсознания, избавить его от внешних раздражающих, но не осознаваемых факторов?

— Знаете, иногда важны сущие мелочи! Известный пример: в 70-х годах во Франции в период депрессии резко подскочил уровень самоубийств. Излюбленным местом суицидов стал парижский метрополитен. Совершенно не понятно было, что с этим делать. Красили в веселенькие цвета станции, пускали музыку, даже клоунов приглашали. Народ продолжал прыгать под поезд. Все закончилось, когда обратили внимание на таблички-указатели и сменили их. Вместо надписей «Выхода нет», появились «Выход рядом». И тут же статистика смертей резко поползла вниз.

А теперь представьте себе, сколько потенциально раздражающего окружает нас в повседневной жизни. От табличек, заборов до неправильно припаркованных автомобилей и мусора во дворах.

— Но ведь реакция человека на стресс бывает и позитивной?

— Как ни странно, да. Во время павловской денежной реформы особенно пострадали пожилые деревенские люди, у которых разом сгорело все отложенное — так называемые «гробовые». И что произошло? В следующие полгода старческая смертность в деревнях существенно снизилась! Хоронить не на что было, и люди… не умирали.

— В каких моделях поведения сегодня нуждается общество?

— Наиболее востребованным позитивным ресурсом в обществе является мудрость. У этого понятия нет негативного оттенка. Кто является ее носителем? Старики, много пережившие люди, дети и юродивые. И все эти четыре категории объединяет один фактор — искренность. Они все говорят то, что думают, а люди называют это мудростью. И это именно то, что необходимо нам всем и что может нам всем помочь — способность наладить искренние отношения с собой и с окружающими. Не надо бояться искренности. В конце концов, она сближает людей, а не разъединяет.

— Есть ли хоть что-то хорошее в происходящем с нами?

— Есть конечно. При коммунизме человек был ничем, а общество всем. Люди системы чувствовали себя винтиками и муравьями. Сейчас многие начинают понимать, что именно они определяют свою жизнь и будущее. Вот сейчас говорят о безответственности и инфантильности молодых людей. Мол, они не думают о будущем, их ничего не заботит. Но вспомним себя — мы что, беспокоились о том, где и кем будем работать, сколько получать, где жить? Нет конечно. А сегодня в гораздо более юном возрасте люди оказываются вынужденными заботиться обо всех этих вещах. Они совсем не инфантильны. И у многих гораздо более взвешенные и реалистичные представления о жизни, чем у нас в свое время. Они понимают, что за них никто ничего не сделает. И многие оказываются готовыми взять на себя ответственность за свою жизнь. А что может быть важнее?

Беседовала Этери ЧАЛАНДЗИЯ