Пятнадцать лет назад умер главный поэт Донбасса Александр Литвинов, которого больше знали как Веню Д’ркина . Ему было двадцать девять, он прожил странную жизнь, разорванную нищетой, между районными центрами Луганской области и Москвой. Он был местной, приграничной, белгородско-донецкой звездой, а позже всероссийской знаменитостью из последнего поколения русского рока. В 90-е Литвинов остался неуслышанным, потому что свободы было много, а кушать все же хотелось. Людям тогда нужна была музыка для борьбы за выживание, а не фантазеры. И «День победы» с ударением на последний слог в Донецке был просто песней. Д’ркин умер молодым, так что мы никогда не узнаем, кем он был — «ватником» или «укропом».

Мертвые становятся общим достоянием. А точнее предметом быстрого дележа в твиттере. Кто первый поднимет на флаги Виктора Цоя ? Разумеется, нет никаких сомнений в том, что Цой был патриотом России. Значит, доживи он до наших дней, провалившись в этот колодец истории, пел бы сейчас бодрящие песни Гиркину. Вроде «Солнце мое, взгляни на меня». В этом силлогизме, конечно, пропущена сомнительная посылка: «Каждый истинный патриот должен поддержать проект «Новороссия». А с другой стороны, мы знаем наверняка, как Виктор Робертович (ему сейчас было бы за пятьдесят, так что интонации тут вполне могли бы оказаться вельможными) искренне ждал перемен. Так что Цой — это боевой клич Майдана.

Другое наследство. В поезде № 193 «Свердловск—Ленинград» стучит Башлачев . У него есть «Ванюша», и это почти все, что нам нужно знать про русский мир. Правда не актуальную его версию, а скорее небесную, но ведь русский мир вообще состоит из «идеалистов». С другой стороны, Башлачев говорит: «Я с детских лет не умею стоять в строю, меня слепит солнце, когда я смотрю на флаг». И появляется Башлачев — либерал, хипстер и креакл.

У него жеА. Башлачев. «Слыша Высоцкого. Триптих» сказано: «Наши мертвые нас не оставят в беде». Придут то есть на выручку, как Егор Летов , который теперь должен был бы то ли совершать сепукку на площади Харькова вместе со стариком Лимоновым («Вижу, поднимается с колен моя советская Родина!»), а то ли сказать «при любом режиме я анархист». Про Курехина в таком контексте и говорить тревожно: слишком наше настоящее похоже на кровавую «Поп-механику» федерально-евразийского масштаба (100 голых виолончелисток, окрашенных золотой краской, Бородай, крымская роща).

С мертвыми всегда можно договориться, вертеть ими можно во все стороны. Поэтому сейчас, похоже, у нас наметилась музыкально-поэтическая сенсация. С одинаковыми песнями того же Цоя в окопах сидят, в атаку ходят люди по обе стороны фронта, в Киеве и Донецке. И фронта, увы, проложенного не вдоль траншей социальных сетей, не по лайкам и ретвитам.

Мертвых опредметили и поделили, а живым здесь приходится делать выбор. Язык, на котором говорит русский рок, был до последнего времени чем-то вроде самосознания нации. Этот язык может не нравиться, но другого, более утонченного, нет — конкурирует он разве что с шансоном. «Родина» Шевчука — наш настоящий гимн, «Маленькая девочка» группы «Крематорий» была ростком наивного русского экзистенциализма, воткнутого в рыночную экономику, как палка в чернозем. Когда Бутусов спел «На берегу безымянной реки», он хотел дать нищей стране, танцующей в 1992 году под «Ламбаду», легкость оптимизма. Теперь в этом режиме нужно дать осмысление войны, отмолчаться не получится.

«Макаревич пел перед карателями» — фраза броская. Бросают ее люди, которые ничем в жизни не рисковали, а жили добропорядочным манером с осторожной ориентацией на вышестоящие умы. Таких полно и на сцене, и в политике. В юности они бунтуют, потому что так положено, а седина в бороде делает их по тем же причинам консерваторами. Это гладкая дорога, роскошь умереть еще при жизни. Макаревич с нее оступился. И Гребенщиков оступился — ему праздник урожая во дворце труда не понравился.

Антивоенная музыка есть в Белоруссии. И в Украине есть несколько простых ярких вещей. Например, русскоязычный ролик «Моя страна не упадет на колени», сделанный еще довоенной зимой после победы Майдана. А вот у так называемого русского мира признаки искусства и вообще какой-то эстетики отсутствуют. Лучший тамошний кадр Кинчев пока почему-то не придумал песню о Крыме и бандеровцах.

Вообще-то это совсем не история о русском роке. Не важно, стоите вы с гитарой на сцене, или пишете статью, или чем там еще люди занимаются. Быть живым — значит делать выбор. Пусть в Киеве и Москве послушают Веню Д’ркина из Луганска.

P.S. В ближайшее время на сайте читайте интервью с Андреем МАКАРЕВИЧЕМ.