— Почему сразу двоих-то? У тебя же есть уже трое.
— Я не люблю четные числа.
Смеемся. Мы едем с Олесей в поезде Брянск—Москва в Нижний Новгород забирать из детского дома двух девочек. Я еду просто помогать. Одной такая задача не под силу. Дома у Олеси в это время Маша, Тимур и Вадим ждут внезапных сестер. Вернее, ждут только Маша и Тимур, Вадим еще пока сам всего два года как из детского дома. Он еще маленький и не особо вникает, что там за сестры, сколько их и зачем.
— Я как-то так прикинула, что на пятерых меня должно хватить. Получается так, что детей растить, учить и воспитывать я умею лучше всего. Мне это интересно.
Старшая Олесина дочь Маша окончила шестой класс с двумя четверками. Ей 10 лет. Она прочитала уже больше пяти сотен книг и не останавливается. Нет, она не вундеркинд. Она просто очень любопытная. И всякий раз, когда у нее возникают вопросы, Олеся на них отвечает. Машу взяли сразу во второй класс. Взяли бы и в третий, но в пять лет в третьем классе она бы вызывала массу вопросов у тетенек из РОНО. И если уже успело сложиться впечатление, что Маша «заучка» и «ботан», то оно неверное! Однажды, например, перед тем как пойти в школе на прививку, она написала шутливое завещание. Боится ребенок уколов! Но учительница вызвала Олесю в школу и велела внимательно следить за девочкой. А Олеся не сдержалась, спросила, почему Маша не включила в завещание братьев, подумала только про папу и маму. С чувством юмора там все в порядке, да.
— Вот смотри, все очень ладненько складывается. Маша, Тимур и Галя будут ходить в школу, Вадимка — в садик. А со мной дома только Кристина. Пятеро детей — это не так страшно, как кажется.
Когда мы брали Вадимку, было очень страшно. Но и не забрать его было нельзя. Маленький, ростом всего 74 сантиметра, для своих полутора лет, испуганный мальчик. Но за два года дома Вадим «отогрелся» и догнал в росте и весе своих ровесников. А главное — стал ласковым и веселым ребенком, любимцем всей семьи. Надеюсь, с девочками тоже все хорошо сложится.
Девочки, за которыми мы едем, живут в разных детских домах Нижнего Новгорода. Кристине год и три месяца. Она родилась 26-недельной, весом в полтора килограмма. Мать отказалась от нее сразу же после родов. С тех пор от нее никаких известий. Как выглядит ребенок весом в полтора килограмма, даже страшно гуглить, но сейчас невозможно себе представить, как кто-то мог отказаться от такой красоты.
— Фотографии в базе данных в интернете вообще не передают ничего. Кристина там, например, запеленатая с головы до ног, один нос виден. А когда я ее увидела вживую, первая мысль была — неужели мне отдадут этого ребенка?! Ну чем я заслужила такую красавицу! Влюбилась в нее по уши!
У Гали другая история. Ей восемь лет. В два года умерла мама, а других родственников не было, поэтому шесть лет она живет в детском доме.
— Галю очень хвалят воспитатели, но мы с мужем долго думали, справимся ли с таким большим ребенком. Ведь часто у детей, которые почти всю жизнь провели в детском доме, возникает расстройство привязанности. Представь: дети с рождения лежат в манежах, перед ними, как в калейдоскопе, мелькают воспитатели, няньки, медсестры. А ведь любому ребенку жизненно необходим свой собственный взрослый, который подходит к нему, когда он плачет, который берет на руки, который разговаривает с ним. И если такого взрослого нет, ребенок может так и не научиться устанавливать длительные отношения с кем-либо. И исправить эту ситуацию через много лет — очень сложно. Но мы решили рискнуть. Очень жалко девочку. Совсем недавно ей исполнилось восемь лет, а значит, из дошкольного детского дома ее переведут в интернат, скорее всего, коррекционный. А так — пойдет в первый класс с моим Тимуром, в обычную школу.
Дорога у нас впереди длинная. Сперва мы доедем до Москвы, потом сядем на другой поезд и поедем до Нижнего. А там еще до пригородов добраться. Так что наговориться время есть.
— А почему в коррекционный интернат?
— Скорее всего, обычная педзапущенность. В детских домах мало детей, которые могли бы справиться с программой обычной школы. Почти у каждого за плечами своя история, часто трагическая, разлука с родителями или родными. Откуда тут взяться любознательности. Ты даже не представляешь, как в детском доме диагнозы ставят! Вот с Кристиной, например. Год и три ребенку. Ты представляешь себе ребенка в год и три месяца? Что он умеет? Так вот у Кристины в медицинской карте стоит отставание речевого развития 5-й степени! Я сперва думала, может, она немая. Нет, гулит, лопочет что-то, на имя свое откликается. Стихов не декламирует, врать не буду. Но я чего-то и за своими в год и три стихов не припомню. Думаю, все дело в том, что в Кристинином доме ребенка целых два логопеда. Вот и работают на результат. С Галей не знаю еще, как сложится. Никаких очевидных причин, которые заставили бы меня поверить в необходимость коррекционной школы, я не заметила.
Мы приехали в Москву. «У нас пять позиций», — говорит Олеся. Смеемся и пересчитываем: коляска, два рюкзака с вещами для девочек, сумка-холодильник и мой рюкзак с фотоаппаратом. Прямо скажем, до фига! Это мы еще не знаем, как умножатся все наши «позиции» на обратном пути. Пока мы переезжаем с вокзала на вокзал, жуем какие-то бутерброды, сидя у фонтана в ожидании поезда, и размышляем, как бы так все успеть за один день. А успеть все за один день совершенно нереально. Наша авантюра заведомо провальная. Поезда из Нижнего Новгорода до Москвы идут так, что если мы не уедем из города в 16.30, то потом мы будем всю ночь куковать на вокзале в Москве, потому что нечем будет уехать в Брянск. Но мы не расстраиваемся. Накануне поездки написали всяким благотворительным группам в Нижнем, в надежде заполучить какого-нибудь волонтера на машине, готового за умеренные деньги нас повозить. Волонтер нашелся в последний момент. Он прислал SMS, когда мы уже были в Москве. SMS состояло из двух слов: «Куда? К скольки?»
Вы когда-нибудь видели живого волонтера, готового возить двух барышень с «пятью позициями» целый день по жаре, ждать их часами возле детского дома, потом слушать у себя в машине детский плач и постоянные вопросы: «Мам, а это что? А это что?»
«Синяя «Нива» с восклицательным знаком. Я в шортах», — сказал телефон. «Нива» была синяя. Восклицательный знак был размером с половину лобового стекла. И наш помощник действительно был в шортах. Это важно! Еще он был с усами, в шлепках и с печатью социофоба на лице. Как его зовут, мы узнали часа через полтора гробового молчания. И то случайно, когда ему позвонила мама, а телефон в режиме навигатора был включен на громкую связь. Павел был угрюм, строг и крайне неуверенно чувствовал себя за рулем. Разговаривать он не хотел. Ни о чем. Спрашивал: «Куда ехать?» — и молча давил на газ.
Кристину нам отдали быстро и легко. Переодели во все привезенное, напутствовали соблюдать режим и пожелали счастливого пути. И, несмотря на то что ни время, ни Павел в усах не способствовали долгому и обстоятельному «мимими», мы не могли налюбоваться, какой же невероятный красоты ребенок внезапно оказался с нами в синей «Ниве» с восклицательным знаком.
С Галей вышло немного сложней. Но было бы странно, если б за всю поездку нам не довелось бы ни разу встретиться с Системой. Это была бы какая-то непозволительная роскошь. В половине первого у Системы был обед. И документы, которые нужны были, чтоб нам отдали ребенка, Система готова была выдать только после обеда. Ровно в час. И ни 32-градусная жара, ни маленький ребенок в коляске, ни разговоры о том, что у нас поезд и если мы на него опоздаем, то придется спать на вокзале, Систему не интересовали. Она обедала.
— Это удивительно, — рассказывает Олеся, пока мы прячемся от жары под кустом возле администрации и отдела опеки, — насколько неохотно детей отдают в семью. Бывают случаи, что за детей приходится бороться, буквально выцарапывая их из Системы. Далеко не у всех кандидатов хватает на это сил.
До того как мы узнали про девочек из Нижнего Новгорода, нам очень понравились брат и сестра из Ленобласти, у которых умерла мама и больше из родных никого не было. Мы позвонили в опеку, договорились о том, что приедем познакомиться. Прямо отказать нам не могли, но потребовали сделать дополнительные справки. Когда мы справились с этим заданием и уже купили билеты на поезд, оператор перезвонила мне и сказала, чтобы мы не приезжали. Мол, внезапно у детей нашлись родственники, которые их забирают. Проверить, правда это или нет, — невозможно. Я спросила, можно ли еще с кем-то познакомиться, но мне ответили, что в Ленобласти детей для нас нет. Прошло уже три месяца с тех пор, а те брат и сестра все еще в детском доме.
А мы снова стали обзванивать опеки всех ближайших городов и почти везде нам отвечали: «Детей нет». Или уже забрали, или родители вот-вот выйдут из тюрьмы, или ребенок с тяжелой инвалидностью. Если бы мы были новичками в этой теме — мы бы поверили и просто опустили руки. Но мы твердо знали, что детские дома переполнены и детей хватит на всех. Нужно только не отчаиваться и продолжать искать.
Обед тем временем закончился, мы забрали документы и поехали за Галей. Галя выпорхнула на улицу нарядная, в белых гольфах, с распущенными волосами и очень возбужденная, будто выпускница после последнего звонка. Всех вокруг она называла «мама» и на «вы», как приучили в детском доме. До последнего не верила, что все происходит на самом деле, сто раз переспрашивала, правда ли мы едем домой навсегда и больше никогда сюда не вернемся. Для Гали все было незнакомо и непривычно. Она боялась спускаться по лестницам, боялась всех проходящих мимо собак и кошек, боялась заходить в поезд. Начнем с того, что в поезде Галя ехала впервые. Да что там поезд, она впервые ужинала бутербродами с соком, а не тушеной рыбой с пюре. А в Москве, когда мы ехали в такси с одного вокзала на другой, Галя увидела высотку МИДа и восторженно прошептала: «Мама, смотри! Настоящий замок!»
Это вообще удивительный опыт — оказаться рядом с человеком, который за восемь лет своей жизни не видел и не знает и сотой доли того, что знают и видели обычные дети в этом возрасте. Она не знала, что все дети рождаются из живота своих мам, что каждый человек проходит определенные этапы взросления: девочка вырастает в девушку, становится женщиной и бабушкой. Ей казалось, что это просто такие разные люди, кто-то девочка, а кто-то бабушка. Она никогда не видела холодильника, удивлялась, что сырые яйца жидкие, а чай заваривается из листиков, боялась есть пельмени, вскрикивала, когда на плите зажигали огонь. Она спрашивала, придет ли сегодня вечером папа с «черной грудью». Ребенок в детском доме вообще практически не видит мужчин, а чтобы они еще ходили в жару без футболки, как папа по дому, об этом и говорить нечего.
Папа! Это понятие в детском доме отсутствует вообще. Если мамой дети там называют всех женщин, то о существовании пап некоторые даже не догадываются. А у Кристины с Галей теперь будет папа. Самый настоящий. Папа Саша.
У окошка кассы вокзала Нижнего Новгорода мы поставили в тупик билетершу четырьмя разными фамилиями на четверых. Олеся объяснила ситуацию, забрала билеты. Взмыленные, с отрывающимися от тяжести руками, мы вбежали в вагон за пять минут до отправления. Само то, что мы успели на нужный поезд, было чудом из чудес. Но это было еще не все. В вагон вошла женщина, стоявшая с нами в одной очереди за билетами. Ей вообще не нужно было в этот поезд, но она услышала Олесино объяснение про девочек из детского дома, нашла нас и протянула тысячу, пожелав Олесе сил и здоровья. Силы, здоровье и тысяча были нам в тот момент необходимы больше всего на свете.
В Москве чудеса продолжились. На Киевском вокзале, у самого входа, нас поджидал человек. Он практически выхватил наши сумки, спросил: «Вам же в Брянск? Сдавайте билеты, у меня купе свободны, я вам продам дешевле плацкарта». И окольными путями повлек нас за собой. Так мы оказались в купе поезда Москва—Одесса. Да не в новом, безликом и комфортабельном, а в старом купе с плюшевыми диванами, с открывающимися настежь окнами и ни с чем не сравнимым железнодорожным запахом. За окном проносились поля цветущего люпина. Начиналось лето. Обе девочки уснули мгновенно, едва почувствовав под собой плоскость. Никто из них, ни младшая, ни старшая, еще толком ничего не поняли. Удивительно, что в обычном купе поезда Москва—Одесса можно ехать не только в другой город, но и в другую жизнь.
Анна ПЕТРЕНКО Фото автора
P.S.Прошло три месяца после нашего путешествия. У девочек все хорошо. Кристина хорошо кушает и крепко спит, как обычный домашний ребенок. Галя каждый день открывает для себя мир. Играет с братьями и сестрами, катается на роликах. Уже научилась читать простые слова. Счастлива, что ей прокололи уши и купили детский блеск для губ. С удивлением узнала, что можно купаться в ванне с пеной и одновременно есть принесенные мамой бутерброды. И каждый вечер засыпает только после того, как мама поцелует ее и пожелает спокойной ночи. В общем, обычная жизнь у детей!
А в это время
В недрах Госдумы готовится законопроект, расширяющий действие «закона Димы Яковлева» на те страны, которые ввели санкции в отношении России. Автор идеи — депутат Роман Худяков — заявил, что Россия не может доверить своих детей тем странам, которые «несправедливо» относятся к России и вообще «пропагандируют ценности уничтожения человека».
Худякова поддержал и Алексей Лысяков, член думского Комитета по вопросам семьи, женщин и детей. Лысяков развил другую мысль: статистика усыновления европейцами сирот из России сама по себе неплохая, но «тенденция — неправильная», потому что дети должны жить в своей стране.
В случае если идею расширить применение скандального закона, придуманного для ограничения усыновлений россиян в США, Дума воспримет всерьез, попытки усыновителей из Австралии, Канады, Норвегии, Швейцарии, Японии и стран ЕС взять на воспитание сирот из детских домов также будут блокироваться.
