СюжетыПолитика

Тыл

Наши спецкоры несколько дней общались с ополченцами, регулярно прибывающими в Россию, чтобы «отдохнуть, поесть, отоспаться»

Этот материал вышел в номере № 95 от 27 августа 2014
Читать
Наши спецкоры несколько дней общались с ополченцами, регулярно прибывающими в Россию, чтобы «отдохнуть, поесть, отоспаться»
Изображение

Город. Штаб. Адреналин

Большинство лагерей беженцев в Ростовской области параллельно служат временными базами воюющих на востоке Украины ополченцев.

Мы встречаем ополченцев (граждан и России, и Украины) в пунктах временного содержания беженцев и под Донецком (Ростовская область), и около приграничного города Гуково. Беженки в лагере «Дмитриадовский» под Таганрогом с гордостью рассказывают про воюющих мужей: «Они нас сюда привезли, а сами остались. Просто надо страну защищать. Видимся ли? Ой, не спрашивайте, это больной вопрос. Да живы они, живы, все у них нормально». Позже сотрудник лагеря расскажет коллеге из Slon.ru, что ополченцы приезжают в «Дмитриадовский» «как на курорт: отдохнуть, поесть, отоспаться».

В ростовском Донецке базой ополченцев стало правление Кубанского казачьего войска. По рассказам местных жителей, люди в камуфляже собираются там почти каждый день. Погранпункт «Донецк—Изварино» — один из немногих открытых, и ополченцы пересекают его вместе с беженцами.

…К зданию правления приходим под вечер. Штаб казаков уже заперт, но во дворе на траве сидят и лежат полтора десятка мужчин, большинство — в камуфляже без знаков воинского различия. Встречают агрессивно, требуют документы, заставляют открыть сумку, отказываются говорить. Сотрудник правления испуганно выводит нас со двора: «Не пишите, что вы говорили с казаками. Это не казаки, это ополченцы Донецкой народной республики».

Уже за воротами нас догоняют трое. Повторяют, что не хотят говорить с журналистами, а сами начинают рассказывать о себе. Двое оказываются украинцами, с гордостью показывают удостоверения ДНР с подписью Стрелкова. Третий — 37-летний Володя — достает российский паспорт. Рассказывает, что жил в Республике Коми, работал программистом, на войне не был — «даже в армии не служил», но следил за новостями из Украины и «не мог смотреть, что фашисты делают». Через интернет завербовался в ополченцы.

Ключевым событием, после которого все трое решили пойти воевать, стала гибель людей в Доме профсоюзов 2 мая. Теперь Володя, как и многие из сидящих во дворе штаба, сопровождает автобусы с беженцами и гуманитарной помощью. По его словам, машины с мирными жителями регулярно обстреливают: «Их бы без нас совсем расстреляли. Вы, журналисты, пишете: «освободители»! (об украинской армии. — Е. Р.). Почему никто не напишет, как они женщин и детей убивают, как беженцев расстреливают?»

Все истории о зверствах Нацгвардии из эфира российских телеканалов повторяются, обрастают подробностями, множатся: распятый на доске объявлений ребенок, беременная жена ополченца со вспоротым животом, изнасилованная шестилетняя девочка, фосфорные бомбы, геноцид… Пока на востоке Украины идет война, «фашизм», по мнению ополченцев, захватил уже полстраны: в Одессе украинская армия управляет в городе всем, «правосеки людей запугали» и недавно отрубили голову милиционеру и играли ею в футбол, «а другие милиционеры стояли вокруг и смотрели, так все боятся».

Истории пересказывают в деталях, говорят агрессивно, на взводе, жестикулируя и срываясь на крик. Пьяным ни один не выглядит, кажется, все просто на адреналине. Возражениям не верят, требуют, чтобы мы немедленно сели в машину и поехали с ними в Украину — «своими глазами увидите».

Для ДНР и ЛНР ополченцы хотят независимости, но считают их первым рубежом обороны России: «Сдадим Новороссию — следующей целью будет Крым. А это уже война с Россией». При этом Путина воспринимают как предателя: все ждут военного вторжения российской армии, а войска никак не идут. В победу ДНР тем не менее верят все, следующими городами, за которые надо бороться, называют Одессу и Запорожье, «гнать фашистов» собираются «до самой Польши», войну в Украине воспринимают как войну с Западом, окончания конфликта не видят. Я говорю, что они хотят третьей мировой, и Володя равнодушно машет рукой: «Так она ведь уже идет…»

Елена РАЧЕВА, спецкор «Новой» Донецк, Ростовская область

Лагерь. Правда сепаратистов

— Поселок уже бомбят, а у генералов все только «решается». Потом связь долго не пробивалась, а когда мы снова дозвонились до штаба, оказалось, что из вышестоящего командования уже никого нет. Получается, остались только мы. А как же оборона? Тут же такие умы приезжали, карты поразлаживали! «Ребята, вот ваша позиция!» Стоим, ждем. Идут. Мы: «Алле? Алле?» — «А нема ж никого, вы шо, не знали?» Было обидно, обидно до слез…

Антон* — командир группы сепаратистов, которая в конце июля вышла из окружения под одним из поселков в Луганской области. Шли 22 километра без еды и воды, в том числе по заминированному лесу. Когда же дозвонились до своих, то, по словам Антона, узнали, что удравшие «генералы» якобы приговорили их к расстрелу. «Дезертиры» хотели было отправиться в Москву, пожаловаться «большим людям», но доброжелатель сообщил, что до Москвы они не доедут, и посоветовал на время осесть у границы — с российской стороны — и подлечиться.

_ *Имена изменены.

Коридор

Здесь мы их и встретили, в палаточном пункте временного размещения украинских беженцев под Донецком. Найти тут сепаратистов нетрудно. Можно не обратить внимания на обережную ленту с молитвой, которая повязана на запястье у многих повстанцев, или прозевать, как мужчины в камуфляже с символикой ополчения сопровождают глубокой ночью очередной автобус с беженцами. Но сами переселенцы всегда укажут на редкие деревья за территорией лагеря, где стоят потрепанные машины и разбиты другие палатки, туристические. В лагерные палатки сепаратистов не селят и по талонам не кормят.

Антону и его ближайшим напарникам Денису и Саше немногим за 30. Антон и Денис — крепкие ребята в неброских спортивных костюмах. У высокого Саши внешность школьного учителя и соответствующее поведение. («Это он сейчас такой тихий», — ухмыляется Антон.) Говорят вежливо, слушают внимательно, шутят смешно. Курят местный «Донской табак» — то ли из экономии (пачка — около 30 рублей), то ли от патриотизма. До войны — охранники, строители, шахтеры.

— За три недели собрали денег с родственников и друзей, закупили форму, немножко медикаментов. У меня на эту войну уже столько денег ушло, я бы себе машину купил. А кроме оружия нам никто ничего не дает. Да и то в основном трофейное, — говорит Антон. Свою семью он вывез в Россию и теперь «спокоен, что ее не расстреляют». Утверждает, что его квартиру в Украине уже разгромили по наводке бывшего товарища. «Мстить не буду, Бог ему судья».

Антон и его группа хотят пойти к другим командирам, «которые не будут продавать бойцов, как мясо, по килограмму», и ждут, когда им дадут «коридор» — относительно безопасный маршрут.

Обида

Мимо нас к «гуманитарной» палатке с одеждой, неподалеку от которой мы «допрашиваем» сепаратистов, проходит плечистый мужчина, просит куртку или пиджак. Днем здесь +35, а к ночи температура падает чуть ли не до +10.

— Такой красавец, а сидит в лагере для беженцев, — с досадой говорит Антон вполголоса. — Обидно.

Кажется, это слово Антон хотел бы произносить в конце каждого предложения.

— В том крайнем бою на обороне поселка было всего 500 ополченцев. Да и то половина отсеялась после первого захода. Люди просто уехали. До этого затворами щелкали, Рембо. Две бомбы упали, они в автобус — брык. «Да у вас тут стреляют!» А танковые корпуса идут по 100 танков, по 150. Мы их видим за три километра, а достать их нам нечем.

Мы с автоматами против танков не можем идти. Против «Градов», которые долбят на 40 километров, мы не можем идти. Против минометов, которые на семь километров работают, мы не можем идти. Мы уже между собой смеялись — разрабатываем операцию «Дятел»: берем гранату, запрыгиваем на танк и стучим прикладом по люку. Они открывают: «Шо такое?» А мы — тю, гранату туда! Еще есть операция «Тапочки» — тикай…

Предателей очень много в наших рядах. Нас продавали не один раз. Была торговля оружием. Пацаны стоят с карабинами 44-го года, а оружие вывозится в неизвестном направлении. Пришло оружие, подходят к человеку: «Дай что-нибудь, нам воевать! — А у меня нет. — Так тебе ж пришло? — А я уже отдал другой группе». А другая группа, оказывается, еще не возвращалась. Перестал людям верить вообще…

У меня иногда складывается такое впечатление, будто существует договоренность: «Ребята, давайте мы вас сегодня бомбим, а вы нас — завтра?» Кому-то это выгодно.

Премьеру Донецкой народной республики Захарченко, который заявил о поступлении в ДНР из России 150 бронемашин, включая 30 танков, ребята тоже не верят.

— Да мы бы их с такой техникой уже в Польшу загнали. Если бы Россия ввела ту технику, что мы видели в Краснодаре, в Новороссийске, — нам этого хватило бы, чтобы навести порядок за 12 часов. Но если Путин введет войска «легально», это будет уже третья мировая. Может, Захарченко дезинформацию пустил, а в Киеве пускай думают.

О тысяче с лишним новобранцев, отправленных, как утверждает тот же Захарченко, в придачу с техникой, бойцы говорят более определенно.

— Это не российские солдаты, это наши люди выезжают в Россию для обучения военному делу, где-то под Краснодаром, чтобы защищать свою землю. Курс — две недели, три, месяц. Выходят группами по 50—60 человек. Одна группа отучилась, вернулась, вторая вышла.

Мотив

— Поймите, не мы к ним с оружием пришли. Переломный момент для нас настал, когда начали угрожать Донбассу. Сформировалось такое отношение, что Донбасс — это быдло, алкаши и наркоманы. Я приезжаю на Западную Украину — я там москаль. В Россию приезжаю — я хохол. Как-то вот так получается, — иронизирует Антон.

Внезапно кругозор до сих пор адекватного ополченца сужается.

— Кто к власти пришел, посмотри? Одни евреи! Запад отбивает свои деньги, которые давал в кредит. Когда был Янукович, стало более или менее стабильно. Люди начали брать кредиты, люди начали голову подымать, покупать машины, квартиры. Да, он воровал, воровал безбожно. Но мало-мальская стабильность была. Люди больше стали работать. Я тоже взял кредит. Естественно, не отдам уже.

Через мгновение к Антону возвращается рассудительность.

— У меня нет кумиров. Один говорит: «Я за Стрелка!» Да ты его видел хоть раз вживую? За кого ты воюешь? Я воюю за свою землю, за то, что я заработал, за свой дом. Чтоб туда вернуться и чувствовать себя там хозяином, а не пресмыкаться перед кем-то.

Антон признается: была надежда, что «Путин заберет» или что «присоединят, как Крым». Или, на худой конец, «признают как республику». А в последние недели были мысли «все бросить и остаться здесь». «Но мы и здесь на хрен не нужны».

— Крестных моих расстреляли, — как-то между делом добавляет Антон. — Шли в колонне с беженцами. Отстали от колонны, старенький «Москвич» поломался. Когда начали движение, их расстреляли из крупнокалиберного пулемета. Машину узнали только по номеру, тетку по сломанному пальцу, дядьку по печатке. А доложили, скорее всего, что это были ополченцы.

День ополченца

— По телевизору говорят, что мы города разбиваем. Нечего делать было, взяли автоматы, в пятиэтажку стреляли-стреляли целый день, фигак — подъезд упал. Сами себя подпалим, сами в себя стреляем, вот такие мы азартные ребята, — улыбается Денис.

— День ополченца: проснулся, застрелил соседа для начала, потом его семью, потом взорвал его квартиру, потом выстрелил себе в голову, выжил, к вечеру еще что-то начудил, — соревнуется с ним в остроумии Антон. — Мы там живем, но мы все террористы. А кто вынес стакан воды — пособник.

«Ополченец — 200 евро, командир отделения — 500 евро»

Мы просили сепаратистов рассказывать нам только о тех эпизодах войны, которые они видели сами. И все равно в ответ на «Вы там были?» ополченцы иногда отправляли нас на «Ютьюб». Они верят в распятого в Славянске мальчика, которого нашел только Первый канал. Они видели машины с «контейнерами для перевозки органов», но не подходили близко.

«Украинские солдаты лежат на поле боя, по ним пускают три-четыре танка, чтобы их просто перемолоть, чтобы опознать было невозможно».

«Только начались заварухи в Славянске, мужики из МЧС поехали на речку. Выпивали-выпивали, сидели на солнце, и одному стало плохо. Он пошел купаться и утонул. Ну бывает. Вызвали они своих же ребят. Один нырнул, вынырнул, бросил все и написал заявление. «Ребята, там все дно усеяно солдатами».

«Под Красным Лиманом более 1200 трупов пролежало на дороге неделю. Наконец, вышла группа, 40 человек. Там сидит наш ополченец, звонит: «Ребята, вышли 40 человек «Правого сектора», наверное, будут убирать». Перезванивает: «Пацаны, вы не поверите. Они подходили, выдергивали золотые коронки, снимали кольца…» Плененные рассказывали, что им платят по 2500 евро в месяц за то, что они просто тут сидят. А когда идут убивать, другие расценки. Ополченец — 200 евро, командир отделения — 500 евро, командир взвода — больше 1000 евро».

«Также воюют наемники. Литовцы, очень много литовцев. Англичане, австралийцы. Это то, что конкретно видели. Ходят с переводчиками. Они приехали за азартом и безответственностью. В селе Закотном 16 человек изнасиловали 14-летнюю девочку».

«Мы отходили с Красного Лимана, батюшка вылез на церковь бить набат. Выезжает БТР и начинает стрелять по колокольне. Батюшка вроде живой, церковь восстанавливают…»

«Сбили литовца. Признался, что у него один боевой вылет стоит девять тысяч евро. Он расстрелял поселок Новолуганское. Ополченцев там не было вообще. Не все ракеты взорвались, одна залетела тетке в теплицу, грунт мягенький, это смягчило удар, и она не сдетонировала. Тетя заходит, а у нее там трехметровая фигня торчит».

«Что у них сейчас стало очень популярным: в сторону России беженцев не пускают, их поворачивают в сторону Харькова. По последним сведениям, в 18 километрах от Дебальцева сделали типа лагеря для беженцев, порядка пяти тысяч человек. Они загоняют туда «Грады» и работают прямо с этого лагеря. То есть ополчение, если начнет стрелять, попадет в мирных жителей. А тех не выпускают какое-то время. А потом говорят: «Все, ребята, бомбить не будем. Домой!» И все хлопают».

«После войны еще лет пять жертвы будут… Все заминировано. Знакомый у меня в Красном Пахаре, хозяйство сильное было. Перерезал весь скот, мясо распродал и уехал. Луга-то поминировали. Хотел сена для коровы накосить, а ему говорят: «Иди-иди. Таблички видишь?» У него бычок подорвался. Пошел утром припнуть бычка, припнул, отошел метров двадцать — бабах! Одна цепь осталась».

«Оглохли на кремлевской стороне»

В свете фонарика, болтающегося в петле под потолком палатки, Антон показывает на ноутбуке фотографии и видео из зоны боевых действий. Коллективное фото взвода, взорванный ими мост, самовар с отстрелянным корпусом гранатомета «Муха» вместо трубы. Здесь же дюжина песен, Антон включает «Донбасс» московского исполнителя Глеба Корнилова.

Украину протаранила Америка, И она, как лодка «Курск», лежит на дне. И летает братский SOS над русским берегом, Но оглохли на кремлевской стороне.

В компании военно-патриотического рэпа с удивлением замечаем «Подмогу» группы «Х. З.» в исполнении Гребенщикова («Жаль, подмога не пришла, подкрепленье не прислали…»). Удивляться, оказывается, нечему: с другой легендой русскоязычного рока, «главным поэтом Донбасса» Веней Д’ркиным, Антон был знаком лично.

Третий час ночи, по рукам ополченцев идет томик Есенина.

— Я бы давно это все бросил, но это не мы на них с оружием пошли, пойми, — повторяется Антон.

— А мне здесь скучно, — протянул Денис. — Там такой адреналин, все время хочется вернуться. В России я оставаться не хочу, мне уже поздно начинать с нуля. А там дом, там я каждую улочку, каждого человека знаю.

Изображение

Анна АРТЕМЬЕВА(фото), Никита ГИРИН, спецкоры «Новой», пункт временного размещения беженцев Донецк, Ростовская область

P.S.Когда готовился материал, ополченцы сообщили нам, что пытаются «легализоваться через Вооруженные силы России», чтобы отправиться в Украину «как диверсионная группа». Говорят, «пиксельную» форму им уже выдали.

shareprint
Добавьте в Конструктор подписки, приготовленные Редакцией, или свои любимые источники: сайты, телеграм- и youtube-каналы. Залогиньтесь, чтобы не терять свои подписки на разных устройствах
arrow