Фото автора
Москва — Калязин — Мышкин — Череповец — Рыбинск — Тутаев — Кострома — Ярославль — Дубна — Москва. По этому маршруту я отправлюсь на теплоходе с бригадой врачей из ведущих клиник: НЦ ССХ им. академика А.Н. Бакулева, МНТК «Микрохирургия глаза» им. академика С.Н. Федорова, Научно-клинического центра оториноларингологии ФМБА, Российской детской клинической больницы, НИИ клинического института педиатрии РНИМУ им. Н.И. Пирогова, Московского НИИ педиатрии и детской хирургии, Центрального НИИ стоматологии и челюстно-лицевой хирургии.
Акция «Волна здоровья», которую придумал известный хирург Лео Бокерия, проходит уже в восьмой раз. Главная ее задача — обследовать детей со сложными патологиями, дать рекомендации и откорректировать лечение, а кого-то направить на операции в столичные клиники. Ключевое слово — «бесплатно». Теплоход с врачами — это, по сути, уникальный шанс для тех, кто ждет его на берегу. Потому что с провинциальной зарплатой в 15 тысяч хоть разбейся, а собственного ребенка на консультацию к медицинскому светилу, если это только не вопрос жизни и смерти, в столицу не повезешь. И не везут.
Первым на нашем пути — Калязин. Теплоход задерживается, и люди, ждущие на берегу с детьми на руках, стоят здесь уже третий час. Начинается торжественная встреча, организованная местной администрацией — хлеб-соль, все как положено, ансамбль юных барабанщиц барабанит что-то бравурное. Девочки в белых гольфах и плюмажах стараются, но люди не отрывают взгляд от трапа, который медленно устанавливают матросы. Кто-то на борту не выдерживает и кричит: «Пустите же детей на теплоход!» Маленькая толпа тут же проталкивается к трапу, а концерт продолжается для десятка зевак.
Теплоход быстро заполняется встревоженными людьми, и у кают, приспособленных под врачебные кабинеты, выстраиваются очереди.
За две недели до старта организаторы «Волны здоровья» разошлют в местные отделы здравоохранения просьбу о том, чтобы на местах к приему подготовили самых сложных детей. На практике же получится, что на теплоход будут по всему маршруту приходить и те, кому просто надо с ребенком к врачу попасть — очки подобрать, легкие послушать. И выяснится, что для этих стихийных посетителей теплоход с врачами — шанс не ждать месяц по записи в районной поликлинике.
Чтобы понять, как лечат детей в провинции, каждому медицинскому чиновнику профессионально показано постоять в этих очередях на теплоходе.
Разговоры
Все три дня, что я нахожусь на теплоходе, я хожу и слушаю. Иногда спрашиваю.
Тоненькая девочка (выяснится, что ей 22 года и зовут ее Алена) держит на руках девочку в розовых колготках и бантиках. Дочери Ире три года и восемь месяцев. У Иры детский церебральный паралич.
«Четвертый час ее на руках держу, спина уже разламывается. Я долго рожала, она у меня застряла, потому что у меня таз узкий и надо было кесарево делать. Не сделали, за голову тащили. У нас в голове киста, я вот не знаю — надо оперировать или нет. Как лечат? Раз в полгода отправляют в реабилитационный центр на две недели. Самое обидное — это когда путевку на реабилитацию дадут, а у нее судороги. А после судорог никакого лечения давать месяц нельзя. Массажистку на дом приглашаю — семь тысяч за десять массажей».
Молодая женщина укачивает крохотного младенца у кабинета офтальмолога. Это Оля и Глеб. Глебу три месяца.
«У нас вроде все хорошо, но он у меня недоношенный. Его врачам надо каждый месяц показывать. А здесь врачей нет — мы в Тверь ездим за 180 километров. Там, чтобы к трем врачам попасть, нужно день просидеть. Тяжело это». Оля улыбается.
Вика и ее мама («Да не надо моего имени»). Вике 12 лет. Она не ходит сама, у нее деформирован позвоночник, на корабль ее на руках заносит один из волонтеров.
«Она не ходит, я вот хочу узнать, может, какое лекарство от ног есть. Раньше она ходила, а сейчас все хуже и хуже. Диагноз? Он трудно называется — синдром Шарко-Мари-Тута. Еще сколиоз четвертой степени. Я ее в Питер возила, думали, что можно операцию сделать, но врачи сказали, что она может ее не перенести. До этого года Вика в обычной школе училась, а теперь совсем не ходит, и мы вот дома будем учиться. Еще я инвалидную коляску жду от собеса, обещали дать…»
Вика сидит на стуле в облаке кудрявых белых волос и пытается развлечь ревущего парня лет трех разноцветным флажком.
Ни разу, заметьте, ни разу я не услышу от родителей дурных слов в адрес местных врачей. Услышу досаду: «Не заметили вовремя; оставили рожать одну; лекарство нам не то прописали…» И все. Как будто врачебная ошибка или, что чаще, халатность — неизбежное испытание, судьба, от которой не убежишь.
Мужчина кавказской внешности и двухлетний Давид. «Нет, не знаю про диагноз. Жена знает, она вон в той очереди стоит. Первый мой сын здоровый. А этого рожала долго, что-то неправильно сделали. Он не ходит».
Надя и Сережа. Надя тоже совсем молодая мама — ей 22 года, Сереже почти четыре. Они сидят на ступеньках между кабинетами, стульев на всех не хватает. Сережа все время пытается вырваться куда-то. Надя держит его за рукав. Вдруг кто-то в очереди начинает громко реветь. Сережа тут же опускает голову, вжимается маме в колени и его побелевшие от напряжения кулачки начинают мелко дрожать. Надя хватает его в охапку: «Тихо, тихо Сережа. Все хорошо, все хорошо». Сережа, поскуливая, обмякает у нее в руках.
«Нам сложно стоять в очереди. Он громких звуков боится, может судорога начаться. У него и дцп, и энцефалопатия. Я когда его рожала, мне практикантка пузырь иглой проколола, воды отошли, а схваток не было. Почему меня практикантке доверили? Я с ним долго по врачам ходила — он не сидел в год и семь месяцев, только лежал, а мне врачи говорили, что все нормально. А потом я поехала к платному врачу и ему энцефалограмму сделали. Вот. А нашему неврологу в поликлинике я не верю, я к платному Сережу вожу. Иногда два раза в месяц. Кто мне помогает? Родители, но у нас в одной квартире семь человек живут, а Сереже тишина нужна».
Через четыре часа я увижу, как, укрыв Сережу кофтой, она вместе с сыном будет дремать на ступеньках.
Очередь
В Калязине весь прием в коридоре простоит главный врач районной больницы Андрей Дмитриев. Расскажет, что в Калязине три с половиной тысячи детей, а это, по минздравовским стандартам, недостаточно, чтобы в районе были ставки детского лора, кардиолога, нефролога, ортопеда, невролога. Они, конечно, оказывают детям срочную помощь в детском отделении при больнице, но это «не специализированная помощь». Сколько еще калязинцам нужно родить детей, чтобы не приходилось возить их за 180 километров на консультации в Тверь, он не знает.
Узнав, что на борту будет вести прием специалист по челюстной хирургии, родители начнут осаждать кабинет. Выяснится, что все, кто пришел к врачу, пришли не «по профилю», потому что кариес — это к стоматологу. А они-то подумали, что раз челюстной, то поможет. В Калязине нет детского стоматолога, есть только взрослый, который принимает два часа в день.
Чиновница из тверского минздрава на вопрос, как она сама оценивает уровень медпомощи в области, с энтузиастом сообщит, что они организовали 10 выездных медицинских бригад, которые ездят по отдаленным районам и осматривают детей. Дмитриев потом все же заметит, что бригады эти ведут диспансерный прием, то есть могут зафиксировать проблему у ребенка, но дать качественные врачебные рекомендации не способны.
Следующим местом стоянки будет город Мышкин. В Мышкине теплоход встретит пустая пристань, окажется, что из-за снижения уровня воды в Волге у Весьегонска, где планировали, причалить невозможно, и прием будут вести в Мышкине. Первой на палубу взлетит раскрасневшаяся Таня: «Мне сестра позвонила — она торгует на пристани. Бери, говорит, детей и беги сюда — врачи приехали».
Через час Таня отчитается: «Я так и думала. Наш врач говорил, что дочери только операция на глазах поможет, а ваш врач сказал, что можно попробовать коррекцию. Вот направление в Москву дал».
Чуть позже к пристани все же приедут десять детей с родителями из Весьегонска. Всего десять потому, что местная администрация скажет, что автобус нужно было заказывать заранее. И оторопь возьмет от этой чиновничьей отмазки, которая на самом деле не про автобус, а про то, что от больных детей можно отмахнуться. Ликвидировать шанс на здоровье, потому что автобус понадобился не по графику. Вот не верю я в это препятствие непреодолимой силы.
А в Череповце начнется Армагеддон. 142 ребенка будут записаны на прием. Вместе с родителями, бабушками получится нервно-терпеливая толпа, которая готова стоять хоть пять часов подряд, лишь бы «хороший доктор посмотрел». И разговоры будут все те же: «болезнь просмотрели, лечили не от того». А еще краем глаза замечу, как Алексей Тихомиров — руководитель «Волны здоровья», проводя какого-то местного чиновника по коридорам теплохода, предложит: «А вы пройдите на прием, посмотрите». Тот, не сбавляя шага, ответит: «Да я и так вижу, что все хорошо». Что хорошо?
В каждом из трех городов, где я окажусь с «Волной здоровья», самые большие очереди будут к неврологу. Львиная доля диагнозов, с которыми будут идти к врачу, родом (буквально) из роддома. Вовремя не сделали кесарево, пропустили, как отошли воды, оставили одну в палате… В итоге — тяжелейшие ДЦП. Эта очередь — абсолютная лакмусовая бумажка качества родовспоможения в глубинке.
Уставшая медицина
Именно такое ощущение возникает, когда узнаешь, как лечат детей в провинции. Практически нет молодых, амбициозных врачей, которые читали бы медицинскую литературу, интересовались новыми методами. Выписывают то, что выписывали и десять, и двадцать лет назад. Средний возраст — предпенсионный, основной способ найти верное лечение — это сказать родителям: «Везите ребенка в Москву». И полная беда с ранней диагностикой, той, которая дает шанс вовремя определить патологию и не запустить болезнь.
Алексей Тихомиров — руководитель проекта «Волна здоровья», делится своими наблюдениями: «Самое обидное, что к нашей акции в регионах — и здесь тоже, отношение зачастую формальное. Мы просили прислать самых сложных детей, тех, которым реально нужно откорректировать лечение препаратами, либо дать направление на операцию в Москву. А присылают типичные случаи. Врачи, конечно, обследуют всех детей, но я никогда не поверю, что в таком большом городе, как Череповец, не нашлось сложных детей к нефрологу или лору. Такое ощущение, что местные доктора опасаются, что если они направят их к нам, то распишутся в собственном непрофессионализме, а значит, рискнут потерять место работы. Равнодушие к своим больным какое-то удручающее. Мы за две недели разослали в местные поликлиники по маршруту телефоны наших врачей с просьбой звонить по любым вопросам: какое исследование надо дополнительно сделать, чтобы наш врач имел полную картину, каких детей направить в первую очередь. Не позвонил никто. А еще очень часто на прием к нашему врачу приходит ребенок, которого на самом деле направили не по адресу. Его местный педиатр записывает к нашему логопеду или нефрологу, а на самом деле ребенку нужен невролог. И это тоже показатель уровня местной медицины».
Врачи
Все в один голос просили, когда к ним расписывали прием детей: «Сделайте так, чтобы на каждого было минимум минут двадцать». У невролога Галины Коваленко пациенты задерживались минут на сорок, и очередь к ней всегда была самой длинной, только в Череповце — 40 человек. А еще я видела, как офтальмолог центра Федорова Иван Осокин, совсем молодой доктор, буквально за пять минут до отхода теплохода от пристани бежал по коридору, чтобы принять ребенка, которого принесла запыхавшаяся женщина со словами: «А я только полчаса назад узнала, что к вам можно попасть». Кардиолог центра Бакулева Нонна Зимина расскажет, что к ней часто направляют детей, у которых местные специалисты находят порок сердца. «Понимаете, очень часто шумы в сердце принимают за порок. Приходят встревоженные родители, которым уже сказали, что нужна операция. То есть врачи элементарно не в состоянии отличить патологию от нормы, хотя это достаточно просто». Еще она расскажет, что один из пап после того, как его девочку осмотрели, попросит: «Посмотрите меня. Сердце барахлит что-то…» Посмотрели, сделали узи, написали, какие еще надо сделать исследования.
И еще одно наблюдение — врачи «Волны здоровья» все подробно объясняют родителям. Внятно, не удивляясь очевидным вопросам и тому, что зачастую эти взрослые толком сами не ориентируются в диагнозе ребенка. И это тоже про высокий профессионализм и про то, что разговор с больным — это не менее важно, чем анализы. Я видела, как пульмонолог и педиатр Марина Терещенко несколько раз подробно повторяла одной маме, как правильно кормить сына — годовалого мальчишку с диатезом и проблемами с почками. Буквально — завтрак, обед и ужин. И было, честно говоря, удивительно, что об этом маме не рассказал участковый педиатр.
Итоги
Иришке доктор назначил противосудорожные препараты и лекарство, которое «дольше задерживается в организме», как сказала мама Алена, и поэтому его надо пить реже.
Маму Глеба доктор обрадовал тем, что у него нет ретинопатии недоношенных — частой патологии таких младенцев, но все же хоть раз еще надо, чтобы быть уверенной, показаться врачу. Дал памятку и телефон специалиста, по которому можно звонить с вопросами.
Вике с труднопроизносимым синдромом доктор расписал на год поддерживающее лечение, чтобы родители не тратили силы и деньги на визиты к врачам. Вику вылечить, к несчастью, невозможно.
Сереже доктор тоже расписала программу лечения и дала адреса специалистов, которые могут ему понадобиться.
…Уже смеркается, с трапа теплохода спускаются две женщины, держа за руки девочку лет трех. Бабушка говорит дочери: «Все-таки Бог есть, Катя, — к доктору хорошему попали».
Р.S.За восемь лет акция «Волна здоровья» охватила более 40 городов России, свыше 4000 тысяч детей были обследованы, 500 получили направления на бесплатные операции и лечение в ведущих клиниках страны.
