Татьяна Толстая рассказала в Сети о поступившем ей сенсационном предложении — 30 000 рублей за крымский рассказ для тематического сборника «Крым, я люблю тебя!», выпускаемого петербургским издательством «Питер». Издательство, правда, не потребовало от авторов следовать конкретному тематическому заданию: можно любить Крым вообще, а не только «Крымнаш». Но судя по тому, что именно «Питер» поспешил издать книгу Николая Старикова и Дмитрия Беляева «Россия. Крым. История», — вряд ли в предполагаемом сборнике нашлось бы место рассказу о том, как скорбит по любимому Крыму рядовой российский гражданин вроде меня, страстно желающий вновь посетить «Артек» или Коктебель, но неспособный переступить через некоторые моральные барьеры.
Крым, вообще, активно осваивается современной российской культурой: автору этих строк известно как минимум о двух сериалах, запущенных в производство (один — драма про референдум и «вежливых людей» «Море волнуется», второй — комедия про «Артек» восьмидесятых), теперь вот сборник новеллистики… Разумеется, это не конец. Мы увидим триллер о том, как «вежливые люди» и Пятый флот ВМС США наперегонки стремятся в Крым, и Пятый флот на полчаса опаздывает, вследствие чего вице-адмирал Джон Миллер стреляется, а Обама седеет. В финале на севастопольской набережной спляшет народное гулянье, а предводитель «вежливых людей», седоватый, морщинистый, но моложавый, прошедший Анголу, Афганистан, Чечню, дефолт и «Мост-медиа», будет со скромной улыбкой смотреть на все это празднество, как бы говоря: «А мужики-то и не знают» (чем заплачено за их мирное счастье). Думаю, можно ждать и мелодрамы «Любовь не спросит» — о том, как украинка Оксана, проживающая в Крыму, любит своего Мыколу, несущего службу там же, но тут приходят «вежливые люди» и Оксана понимает, что любила не того. Здесь тоже будет эффектный финал: Мыкола, бросив девушке «Зрадниця!», драпает в объятия бандеровцев, а Оксана, просияв сквозь слезы стыдливой улыбкой, спросит очередного смугло-прошедшего: «Так я же ж теперь предательница? По-нашему зрадниця?» «Нет, Оксана, — вежливо ответит «вежливый». — Он сам задниця. А ты просто сделала правильный выбор». Не исключен ремейк веселой, озорной комедии «Три плюс два», по сценарию, кстати, С. Михалкова: Крым — идеальная площадка для съемки семейных/студенческих комедий, и как мы помним, ничто так не отвечает бодрому духу предвоенного времени, как хорошая комэдия с белокурыми кинозвездами. Для придания сюжету идеологической живинки возможен ввод «вежливого человека»: допустим, молодые пары по глупости ссорятся, а он их примиряет; молодые пары не понимают геополитику, а он их просвещает; молодые пары не имеют сексуального опыта, а он их тренирует.
С кино и сериалами, как видим, проблем нет — труднее с прозой. Какие рассказы наполнят сборник «Крым, я люблю тебя», про что там может быть вообще? В принципе, можно представить лирическую зарисовку в исполнении стандартного младопатриота (юного реалиста из тех, кто сегодня не без успеха обновляет прохановскую эстетику): «В 1982 году мама впервые привезла меня в Крым. И все было мое: море, воздушные шарики, белоснежные яхты, компот в столовой и девочка Даша за соседним столиком. Двадцать лет спустя я снова приехал в Крым. И все было не мое: море, гостиница с дорогим и отвратительным сервисом, шашлык на набережной, крепленый портвейн «Массандра» и старше-классница Даша, приехавшая с братками из Кривого Рога. Теперь я приехал снова. И все было мое: море, уютный отель с плевыми ценами, водка на берегу, чебуреки в чебуречной и девушка Даша, в которую я вошел на берегу так же «вежливо», как мы в Крым». Но много ли напишешь таких зарисовок? Каковы будут стандартные сюжеты будущей крымнашистской прозы? Определенную исчерпанность элегического и умилительного тона продемонстрировали уже заметки о крымском путешествии Ульяны Скойбеды; пожалуй, главный литературный итог 2014 года — именно появление тренда (и мема) «Скойбеда», обозначающего как раз этот несколько надрывный извод патриотического лиризма. Создается впечатление, что с 1991 по 2013 год кто-то препятствовал Ульяне Скойбеде отдыхать в Крыму, открывать его вдохновляющие закоулки, наслаждаться тихой прелестью ночных караоке (гремевших тогда, в удачные сезоны, несколько громче) — словом, делать все то же самое, только после пересечения таможни.
Позволю себе по-бендеровски (не по-бандеровски, а по-остаповски, во вкусе «Золотого теленка») предложить несколько возможных вариантов актуального развития темы «Я люблю тебя, Крым», а то издательство «Питер» почему-то не обращается. Ну, мы люди не гордые. Вариант первый, в духе альтернативной истории: все помнят, что российско-украинская война, прежде чем стать реальностью, была излюбленной темой фантастических боевиков и даже компьютерных игр. Представим, что «вежливые люди» не вошли в Крым: на Перекопе идут бои, в Ялте с сознанием собственной обреченности развратно кутит офицерство, только уже не белое, а желто-голубое; укрофашисты врываются в дома русскоговорящих (то есть фактически всех) жителей Крыма, хунта насилует женское население в диапазоне от младших классов до пенсии, отнимает млеко, курок и яйки при содействии партизанских отрядов крымских татар, выступающих, разумеется, на неправильной стороне, и вешает патриотов, отказывающихся кричать «Героям слава!». Сцены массовых расправ, в особенности пыток, всегда особенно удаются авторам патриотических фэнтези — подсознанию не прикажешь. Вариант второй, историко-литературный: Александр Горчаков в марте — опять марте! — 1871 года подписывает протокол о возвращении России права держать на Черном море флот и строить укрепления. Подписывается он в Лондоне, — уж на этом-то настояли коварные англосаксы! — но Горчаков мысленным взором видит славные севастопольские берега, и особенно гурзуфский, столь любезный его однокурснику Пушкину. «Мой дух к Юрзуфу прилетит!» — мечтал поэт, и вот он прилетает, дух-то. Ясно же, что пока Черное море было вынужденно нейтральным, Пушкин брезговал туда прилетать, — а теперь он в виде соловья заливается на любимом кипарисе. «Я вернул тебе Крым, Пушкин!» — вежливо говорит лицеист первого выпуска Горчаков другу-стихотворцу. И в ответ ему раздается бряцание державной лиры Тютчева: «И нам завещанное море опять свободною волной, о кратком позабыв позоре, лобзает берег свой родной».
Вариант третий, синтез двух предыдущих, то есть постмодернистская лирико-фантастическая вариация на тему «Дамы с собачкой»: Гуров и Анна Сергеевна смотрят на море, плещущееся внизу.
— Как странно! — говорит Анна Сергеевна прямо по тексту. — Так шумело внизу, когда еще тут не было ни Ялты, ни Ореанды, теперь шумит и будет шуметь так же равнодушно и глухо, когда нас не будет.
— Нет, — глуховато, но решительно говорит Гуров. — Мне кажется, я знаю будущее, Аня. Мне кажется, через сто лет все это — и Ялта, и Ореанда, — вдруг окажется не наше…
— Неужели враги?! — вскрикивает Анна Сергеевна.
— Нет, нет… внутренние… Они сделают так, что вся эта либеральная сволочь растащит Россию. Ты приедешь сюда, а все уж будет чужое. И это море, и эти кипарисы…
— Бог знает, какие ужасы ты говоришь, Дмитрий Дмитрич! — зябко поеживается Анна.
— Да, это будет так. И тогда, мне кажется, я приду за тобой… такой же я, как сейчас, но другой. Более вежливый. Я приду… вот такой же, как сейчас, только в форме, купленной в специальном военном магазине. С ружьем, купленным там же. И скажу: Аня, я твой… и Крым твой… понимаешь?!
— Ах! — воскликнет Анна Сергеевна. — Пойдемте же скорее ко мне!
«И оба пошли быстро», — закончат автор с Чеховым в один голос.
Все три варианта — а больше, я думаю, тут при всем желании ничего не придумаешь, — можно при желании исполнить вполне качественно. Профессионалу нефиг делать. Но на всех трех лежит тот несмываемый, неотменимый налет легкой подлости, который придает литературе особую пикантность, вроде плесени на сыре.
Но этот налет давно лежит на всем, что в России говорится и делается, — так давно, что без него нам уже и море не море, и проза не проза.
