Ему не надо было задавать вопросов, все ответы были на поле. Я в конце 80-х как-то попытался и — нет, не разочаровался, просто еще раз убедился, что гениальное не нуждается в расшифровке. А Федор был гений классический, абсолютный, цельный. Ну да, всего лишь футбола, но кто скажет, что этого мало?

Земная жизнь Федора Черенкова завершилась в 55 лет, футбольная эпоха Черенкова закончилась 20 лет назад августовским прощальным матчем и отчаянным криком, который он, не придававший значения ни наградам, ни церемониям, запомнил: «Федя, не уходи!» Это был крик души, общей души, спартаковской, тогдашней.

Статистика, достижения, карьера — все, конечно, важно. Свыше 500 матчей за «Спартак», четыре чемпионских золота, три с лишним десятка игр за национальную сборную, сотня с чем-то голов, два «почетных» ордена, два звания лучшего футболиста страны и неофициальное звание «народного футболиста» — но Федора и его судьбу в перечень не впишешь. Можно сколько угодно говорить о том, что на футбольном поле он был поэт, художник, творец, и это тоже будет правильно, но что слова? Какие-то видеозаписи остались, но чтобы ощутить миг счастья, надо было видеть Федора тогда, и никак иначе. Не только его голы «Астон Вилле» в Лондоне, бразильцам на «Маракане», «Аталанте» в Москве, не только звездные моменты, иногда достаточно было просто видеть и беспричинно радоваться его растворенности в игре, какой-то неземной естественности и беззащитной уверенности.

В его игре жил свет, это можно было уловить с первого появления на поле в конце 70-х. Позвал в большой футбол по окончании спартаковской школы незабвенный Николай Петрович Старостин, приветил и полюбил суровый Константин Бесков, да Федю нельзя было не полюбить. Его нельзя было ломать, можно было только принять — со всей его наивностью, абсолютной зацикленностью на футболе и своими представлениями о нем. Счастье, что Черенков оказался в «Спартаке» времен нового возрождения, счастье для «Спартака», что в нем оказался Федор.

Это был дворовый футбол мирового уровня, и душой его был Федор. Дворовый по духу, по сути, по беззаветности и погруженности — он не отвергал, но раздвигал границы, ломал неизбежные тактические схемы, он был невероятно уязвим, но даже в этом волшебно прекрасен.

«Спартак» 80-х выиграл меньше титулов, чем заслуживал, чаще побеждали команды практичные, вышколенные и функциональные, прежде всего — по-своему замечательные киевляне и сборная Валерия Лобановского, но кто бросит камень в тот «Спартак»? Конечно, Федор Черенков не вписывался в схемы великого тренера, да он вообще ни в чьи схемы не вписывался — при этом будучи абсолютно командным игроком.

То, что Черенкова не взяли ни на один из трех чемпионатов мира (1982, 1986, 1990), а также на «серебряный» Евро-1988, для меня было и останется одной из самых чудовищных несправедливостей. Не по отношению к игроку — по отношению к футболу. Понимаю резоны, слышал про болезнь, но все равно — душа не принимает, отказывается принимать. Черенков ни словом обиды не выказал, он вообще редко обижался, он «просто жил», как однажды сказал. В чем-то — точно блаженный, в высоком смысле этого понятия.

Конечно, ни уехать из России не мог (хотя такая попытка в 1990-м была, но на французский «Ред Стар» хватило четырех месяцев), ни по-настоящему свыкнуться с ролью тренера после завершения карьеры игрока — по большому счету, Федор Черенков все оставил там, на футбольном поле, его главной и единственной сцене, на которой он был и жил.